Слиточек серебра данный постояльцем Доро, сразу же превращал бедного перса в человека с достатком. Отсюда и понятно почтение Доро к своему нежданному гостю. Но когда странный незнакомец, после долгого молчания, разверзнул уста; то почтение к нему стало возрастать.

Дело в том, что Вахъяздат вольно или невольно обнаруживал свое знание дворцовой жизни, называл людей, вызывающих трепет своим могуществом, с какой-то фамильярностью или просто по имени или даже по кличке, а о Бардии отзывался как о самом близком человеке. Участник событий, решавших судьбы тьмы людей, и даже творец этих событий, Вахъяздат пребывал в гнетущем состоянии, видя гибель своих деяний. Инстинктивно ища защиту и оправдание своим деяниям, он стал облегчать себя в словоизлияниях. Благородного слушателя он нашел в лице Доро, восторженно внимавшего ему.

Вахъяздат не знал, но подозревал, что Доро делится услышанным с кем-то, и от этого становился еще более убедительным. Доро действительно, переполненный избытком впечатлений, передавал в своем пересказе рассказы нового постояльца, и в них постоялец вырастал и вырастал в своем значении в глазах простых и доверчивых персов из племени германиев. Конечно, слушатели Доро рассказывали о необыкновенном человеке, поселившемся у простого перса Доро, другим людям, и слухи стали носиться, расти и будоражить германцев. Вскоре еще неясно, шепотом передавали друг другу, что среди германцев находится сам... Бардия!

Наконец произошел-таки разговор между Доро и Вахъяздатом, которого они оба так ждали и опасались. Доро сообщил, что германии решили восстать против выскочки Дария и окружающей его знати из рода пасаргадов и патейсхореев и водворить своими мечами на персидский престол... Бардию!

— Я не Бардия!

Доро спокойно ответил, что он это прекрасно знает, потому что служил под штандартами Таниоксарка и не раз видел знаменитого богатыря, сына благословенного Кира.

— Зачем же ты хочешь, сделать из меня Бардию и воскресить мертвеца?

— Германцев можно поднять только именем Бардии, не важно, что назвавший себя Исфандиором господин не похож на Бардию, но за самим Исфандиором, кем бы он ни был, германцы не пойдут.

— Значит, имя важнее человека и сто деяний? — с горечью спросил Вахъяздат.

— Деяний благородного господина Исфандиора не знают люди, а деяния Бардии у всех на устах и в сердце. И притом германцы знают, что и счастье и несчастье в руках царя и только царя. Злой царь — народ несчастен, добрый царь — народ счастлив.

— Я подумаю!

Вахъяздат согласился встретиться с выборными из племени германиев. Но перед встречей провел тревожную, бессонную ночь. Гнет тяжелых раздумий давил его. Старый и опытный сарбаз понимал безнадежность борьбы против мощной силы великой державы. Понимал умом, но в сердце жила надежда, а надежда всегда умирает последней. Особенно ему не хотелось воскрешать покойного Бардию и под его именем начинать такое святое дело — борьбу за свободу и лучшую долю персов, простых персов, его братьев, скотоводов и пахарей. Уж кто-кто, а он-то знал истинную цену позолоченному кумиру, восседающему на троне, который отличается от окружающей его спесивой знати, против которой он поднимает меч, разве что еще большими властью, богатством и спесью. Но разве поверят ему, Вахъяздату, простые персы, с благоговением взирающие на любое ничтожество, носящее царское звание? И вдруг ярость обуяла Вахъяздата. "Слепцы! Покорное стадо!!! Не Бардии, а мне вы обязаны! Не Бардию надо благословлять за благодеяния, а моего незабвенного брата! Это смерть Гауматы явилась той страшной платой, за которую это ничтожество Бардия должен был дать выкуп. О-о-о мой брат! О-о мой Гаумата! Я обрек тебя на заклание, но клянусь, что твоя жертва не будет напрасной. Я поднимаю меч, карающий меч, на эту позолоченную надменную мразь. Мщение!"

И такая клокочущая ненависть обуяла Вахъяздата ко всем этим господам, что он готов был отдать последнее, что у него осталось, свою жизнь, чтобы увидеть этих гордецов с кнутом пастуха или серпом землепашца, в поте лица добывающих себе пропитание. Это удовлетворило бы его.

Теперь Вахъяздат знал, о чем он будет говорить с германиями.

Вопреки уверениям Доро, германии встретили очень сдержанно и даже настороженно. Они не пали ниц, как это положено падать перед персидскими царями; а лишь склонились в почтительном поклоне. Вахъяздат слегка растерялся, но одновременно и... обрадовался. Растерялся из-за того, что тщательно и обдуманно готовился встретиться с германиями под обличьем Бардии, а обрадовался тому, что, может быть, и не придется воскрешать этого, не слишком им уважаемого покойника, а под своим именем повести этих рослых и белокурых германов в кровавый, но святой бой за справедливость. К тому же подобная встреча показывала, что германии серьезно относятся к затеваемому делу. Встреча же с ликующими кликами совершенно незнакомого человека означала бы неискренность или же краткую вспышку эмоций. Германиев было немного, но это не смущало Вахъяздата. Ему было известно, что здесь находятся представители всех родов племени германиев. А старый сарбаз знал, что и один воин может, когда надо, увлечь целую армию за собой в бой. Главное — начать! Но как? Пауза затягивалась, и Доро бросал в отчаянии призывные взгляды на Вахъяздата. Он был обескуражен столь вызывающей встречей. Ведь еще накануне избранники германиев горячо заверяли Доро, что Бардия всецело может положиться на германиев, а сейчас... Германии, словно бы и не тяготясь неловким положением, хладнокровно предоставили Бардии самому выпутываться из него. Если у них и были иллюзии, то при виде Вахъяздата они моментально развеялись. Родовая верхушка германиев, а здесь присутствовала именно она, не раз видела Бардию воочию и знала его в лицо, и поэтому германы сразу же ставили самозванца на место. Вахъяздат тоже понял это, но понял и другое — германы предпочитают игру в Бардию и не примут другой, а поэтому ставят свои условия "царю". Он обвел взглядом германов. Они были все как на подбор рослыми, рыжеватыми, с серо-голубыми глазами, которыми они выжидающе уставились на Вахъяздата. Теперь отступать было унизительно, да и некуда. Что-то тревожное ворохнулось в груди и остро защемило... перед глазами медленно всплывал лик бледного, без единой кровинки Гауматы, и внезапно, как в предшествующую ночь, гнев охватил его. И Вахъяздат заговорил. Он чувствовал, что говорит нехорошо, и когда окончил свою зажигательную речь, направленную против знати, весь покрытый испариной откинулся назад и прикрыл глаза в ожидании бурного взрыва, но... сдержанный одобрительный гул мало походил на ожидаемое. Вахъяздат распахнул веки и с недоумением посмотрел на избранников германиев и увидел в их глазах ожидание еще чего-то. "Что они ждут от меня? Может, думают, что я преподнесу им вожделенную свободу на блюде? Нет уж, пусть своими мечами добывают ее!"

Вахъяздат не учел, что перед ним родовая верхушка племени германиев, и призыв против персидской знати они восприняли как само собой разумеющееся, то есть занять место свергнутых. Но отправляя своих выборных на встречу с "царем", германии дали им наказ, о котором они сказали Доро, но ничего не услышали от незнакомца, хотя его речь германиям очень понравилась. Доро забыл предупредить Вахъяздата и, исправляя свою оплошность, вскочил с места и, выбросив вперед правую руку, от имени Бардии пообещал германиям первенство в союзе персидских племен на веки веков — восторженный рев был ответом на это.

Германии пали ниц перед Вахъяздатом.

На первых порах успех сопутствовал Вахъяздату, и он, громя мелкие гарнизоны, почти не встречал сопротивления, продвигался по направлению к Пасаргадам, пользуясь тем, что Дарий со всеми основными силами находился вне пределов Персии. Но этот успех германиев под предводительством лже-Бардии встревожил влиятельные персидские племена патейсхореев и пасаргадов, которые отнюдь не желали уступать своего первенства в союзе персидских племен каким-то германиям. Под стенами Пасаргад объединенные силы патейсхореев и пасаргадов встретили рвущихся в столицу германиев. Надо отдать должное мужеству германиев — несмотря на превосходство объединенных сил они выдержали упорный бой и не отступили. Обе стороны устроили передышку. На совете, созванном Вахъяздатом после боя, старейшины германских родов заявили царю Бардии, что верные ему германии готовы начать новое сражение с патейсхореями и пасаргадами, несмотря на большие потери. Вахъяздат, поблагодарив отважных германиев, сказал, что ничуть не сомневается в храбрости их, но считает, что надо укрепиться, собрать силы и, разгромив патейсхореев и пасаргадов, штурмом овладеть Пасаргадами. Старейшины не стали настаивать на своем, потери действительно были большими.