— Куда я попал, Прексасп?

— Прямо в сердце, мой царь, — прошептал смертельно бледный царедворец.

— То-то! Пусть все знают, что Камбиз силен, как прежде, и в своем уме. Ответь, кто лучше и вернее меня мог бы с такого расстояния попасть так метко?

— Только сам бог, мой господин, — согнулся в низком поклоне Прексасп, превращенный свирепым деспотизмом своего повелителя в покорного раба.

Загнав нескольких коней, из Персии примчался гонец от царицы Атоссы. Послание жены Камбиза прочитал сначала Прексасп, а затем, с лицом белее алебастра, любимец царя царей вошел в покои своего господина. Удалив даже личную охрану Камбиза, пати-кшаятия (первый визирь) персидской державы остался наедине со своим повелителем. Вскоре из покоев царя донесся душераздирающий вопль, полный гнева и боли. Ворвавшиеся телохранители и дежурные вельможи увидели Камбиза, бьющегося в конвульсиях с закатившимися глазами и пузырящейся пеной в уголках рта. Навалившись всем телом, Прексасп с трудом удерживал судорожно выгибающегося царя. Припадок был сильным и довольно-таки продолжительным по времени.

Царя уложили на ложе. Лекарь отворил ему кровь, наложил компрессы из отварных трав и, разжав крепко стиснутые зубы ножом, влил в рот крепкую настойку. Камбиз с раннего детства страдал этой "священной" болезнью, но вначале приступы были очень редкими и непродолжительными. Несдержанность, истеричность, пагубная привычка к пьянству и личная распущенность привели к тому, что приступы становились частыми, тяжелыми и продолжительными. Если раньше волевой Камбиз довольно легко справлялся с последствиями своих приступов, то теперь он оправлялся после них мучительно и долго. Вероятно, эта болезнь была следствием кровосмешения — мать Камбиза, Кассандана, сестра Отана, тоже была из рода Ахеменидов и близкой родственницей своему мужу Киру.

Несколько дней Камбиз находился между жизнью и смертью, только благодаря искусству врачевателей, а может быть, огромной жажде жизни он избег печального конца. Но что он сделал, едва придя в себя, — это, выгнав всех из своих покоев, оставил с собой лишь Прексаспа.

— Читай! — сказал он и прикрыл глаза.

— "Я отомстила тебе, Камбиз: Бардия — мой муж и повелитель всей Азии! Царица цариц Атосса", — тихо прочитал Прексасп и тут же, не выдержав, взорвался: — Этого не может быть, мой господин, не может быть! Я собственноручно убил его, собственноручно! Ты же сам видел его голову, мой царь? Сам же видел?

-— Да я видел... голову... да-а-а... голову Бардии... Но не могла же Атосса пришить Бардии отрубленную голову? Но тогда кто же посягнул на мое царство? Кто?! Кого же моя держава признала своим царем вместо меня? Кто стал мужем этой сучки Атоссы? — ревел Камбиз. — Отвечай мне, негодяй!

— Может быть... неужели?

— Что неужели? Что — может быть?

— Если я убил твоего брата, мой царь, то этот человек самозванец. А если он самозванец, то как могла его признать армия, народ, царица Атосса, наконец?

— Атосса, чтобы мне отомстить, признает кого угодно...

— Но если этого самозванца признали все, то, значит, он... очень похож на Бардию. А может быть... а может быть, это я... О боги, не может быть, чтобы существовали столь схожие между собой люди! Я не мог ошибиться, не мог! Не верю, не верю!

Прексасп упал к ногам Камбиза и, покрывая его ступни поцелуями, страстно взывал:

— Оo-o-oo мой господин! Убей меня, мой господин, убей! Это был не Бардия!!! Я убил не Бардию!!! Как я не догадался, ведь ЭТОТ человек мне НЕ СОПРОТИВЛЯЛСЯ!!! Бардия — сын великого Кира, царевич, не позволил бы убить себя, как барана! Оо-о-ооо мой господин, я не выполнил твоей воли и заслуживаю только смерти, убей меня!

Лицо Камбиза исказилось гримасой ярости. Он пнул ногой Прексаспа и заорал ему в лицо:

— Запомни, ублюдок, — ты убил Бардию, понял? На троне самозванец! Я не хочу, чтобы даже после моей смерти царствовал этот недоумок, мой проклятый брат! Пусть кто угодно, только не он! А поэтому я объявляю его самозванцем и человеком вне закона!

Ненависть Камбиза к Бардии была так велика, а желание покарать так огромно, что эти сильные бурлящие чувства помогли ему превозмочь свою болезнь и подняться на ноги. Внешне Камбиз выглядел вполне здоровым. Стал ездить верхом на лошади, метко стрелять из лука. Но необузданнее прежнего стали припадки ярости, сказались и последствия пьянства, приведшие к сильному расстройству психики, к слуховым и даже зрительным галлюцинациям. Камбиз, хотя и спешно, но очень целеустремленно стал готовиться к кровавому походу на родного брата — Бардию.

За этой сумасшедшей гонкой и многими хлопотами Прексасп как-то забыл уведомить своего господина о подозрительных сборищах у Отана из рода Ахеменидов, о которых , ему сообщил... Дарий! Может быть, Прексасп не придал особого значения, а может быть, из-за ревности не сообщил, не желая каких-то заслуг Дарию, сыну Гистаспа. Прексасп догадывался, кто в обход ему доносит царю царей: Дарий, как копьеносец царя имел преимущества перед другими придворными сановниками, за исключением, разумеется, самого Прексаспа, так как доступ к Камбизу Дарию был облегчен. Но о таком рискованном и щекотливом деле, как заговор Дарий предпочел сообщить через Прексаспа, сохраняя при этом выгодную позицию нейтралитета. Таким образом, или Прексасп забыл сказать о предупреждении Дария, или же просто не пожелал, но он сделал большую и даже роковую ошибку, так как его господину грозила беда со стороны... Дария!

Желая обезопасить себя и с той и с другой стороны, Дарий в тайной беседе с Отаном сообщил, что из разговора, состоящего из намеков, он, Дарий, вынес убеждение, что Прексасп, наперсник деспота, о чем-то знает или подозревает. Дарий этой двойной игрой преследовал цель — расправиться с друзьями-заговорщиками руками самодура Камбиза, а с Прексаспом, стоявшем на пути к вожделенной должности первого визиря — пати-кшаятия, руками Отана или же кого-нибудь из друзей-заговорщиков. Но Дарий не учел, что страх перед Камбизом был столь велик, что даже хладнокровный Отан, человек отчаянной смелости, неожиданно впал в панику и тут же, собрав всех заговорщиков, сообщил им о разговоре с Дарием. Заговорщики струхнули — они-то знали, как умеет беспощадно расправляться Камбиз. Надо было предупредить о действии царя, тем более что и вельможи получили известия о Бардии. Отану об этом сообщила его дочь Фейдима, ставшая теперь женой Бардии и, кажется... любимой! Убрав Камбиза, знатные персы окажут великую услугу Бардии. Значит, решено! Встал вопрос: кому поручить, — добровольно никто не соглашался. После долгих споров вельможи решили предоставить выбор исполнителя приговора жребию, а для этого, не мешкая, выехали на конную прогулку. То есть важнейший для всех вопрос решали при помощи гиппомантии — чей конь первым подаст знак. Где-то на втором фарсанге споткнулся конь Дария, и, обрадованные этим предзнаменованием, шесть персов, несмотря на отчаянные протесты Дария, утверждавшего, что его конь споткнулся случайно, да и вообще это совершенно несерьезно, сочли знак, поданный конем, вполне уважительным, ниспосланным сверху, а поэтому, как они деликатно выразились, "устранить царя царей" придется Дарию, сыну Гистаспа. Если же Дарий будет уклоняться от исполнения воли лучших людей Персии, то он будет исключен из рядов семи знатнейших родов, со всеми вытекающими отсюда последствиями и для него и для его потомства. Что эта угроза означала, Дарий понял сразу и смирился.

Оставив Египет на сатрапа Арианда, Камбиз во главе своего войска двинулся в Персию, войной на своего брата. Арианд был персом не очень знатного рода, и в этом тоже знать увидела ущемление своих прав. Не надо думать, что Камбиз действовал лишь по личному капризу, нет, это была целенаправленная политика на подрыв могущества знатных родов, начатая, правда, робко, еще Киром великим. Цель была благая — единоличная власть, но сумасбродный Камбиз действовал без всяких деликатностей, напропалую, прямо и грубо. То, что такая борьба была неизбежной, показывали сепаратистские устремления любого из сатрапов и того же Арианда, который очень скоро начал стремиться к отделению Египта под своей властью от центральной власти великой державы, созданной Киром. Так что не в пику знати назначал Камбиз сатрапами небогатых персов, а умышленно, потому что знатный и могущественный сатрап может оказаться не под силу даже самому царю.