– Хорошо, хорошо. Иди и жди меня у лодки, никуда не отходи.

Саша пошел, бережно неся свои покупки. На берегу он увидел стоявшего около бревен мальчика примерно своего возраста, который беззвучно плакал. Остановился напротив.

– Почему ты плачешь?

– Больно…

– Чего больно?

– Я с доски съехал, занозы попали. Не могу вытащить.

– Нашел из-за чего плакать. Давай, вытащу.

Тот снял штанишки, и Саша увидел несколько торчащих заноз. Положил рядом торбу, наклонился, чтобы лучше видеть, и выдернул все три занозы.

– Ну, вот и все. Конфетку в бумажке хочешь?

– Хочу.

– На, возьми. У меня много есть.

– А ты чего не ешь?

– Я потерплю, пока приедем. Меня ждут Шура, Франя и Рая. Я им обещал ни одной конфетки не есть.

– Вкусная конфета. Когда мама была, она мне тоже покупала.

– А где твоя мама?

– Она заболела, опоздала на работу, ее отправили куда-то на лесоповал. Когда будет зима, она вернется.

– У меня мама тоже на лесоповале. Я ее еще не видел, но у меня пока есть вторая мама – мама Катя.

Мальчик задумался.

– Две мамы не бывает, зачем ты так ее зовешь?

– Ей нравится. Она мне обещает, когда нас НКВД отпустит, то мы сразу поедем к моей настоящей маме.

– А я, пока моей мамы нет, живу у ее сестры, она ругает меня, что я сижу у нее на шее. Никогда на ее шею даже и не думал садиться. Буду свою маму ждать.

– На еще конфетку.

– Марш домой! – раздается почти над ними сердитый голос вышедшей из барака женщины. Она подхватила мальчика на руки и пошла к стоящему поодаль бараку.

Саша спустился к берегу, присел на землю спиной к лодке. Плашкоуты были безлюдны, как и сам берег. Сплав окончился. Вдалеке с берега спускался мужчина, ведя на поводке хромающую собаку. Вот он нагнулся, что-то поднял с земли и они пошли по плашкоутам вдоль берега.

Саша, прикрытый лодкой от усиливающегося ветра, мечтал о том, как он вернется в поселок, где его ждут девочки. Мама Катя приготовит им чай из сушеных веток смородины, они позовут всех, кто живет в бараке. Саша сам будет раздавать конфеты. Их много, полный кулек, на всех хватит. Свои он есть не будет, разве что одну попробует, а сбережет для Шуры, чтобы ее угощать, ждать, когда она вырастет, и они будут жить вместе.

Откуда-то послышался жалобный вой, зовущий на помощь. Саша посмотрел вокруг – никого не видно. Вой продолжался, он становился все отчаяннее, в нем слышалась безысходность, как в прошлую зиму у того пойманного беглеца, которого избивали в комендатуре НКВД.

Саша влез на лодку, поднялся, огляделся вокруг. Вой, похожий на стон, раздавался со стороны плашкоутов. Что же это такое? И мама Катя не идет. Не выпуская из рук котомку, он побрел вдоль берега, высматривая, кто это попал в беду. Вой уже больше походил на стон:

– По-мо-ги-те… Спаси-теее…

Вдали, на плашкоуте, из-за бревен виднелось что-то похожее на голову. Саша заспешил по переходному мостику, где недавно прошли мужчина с собакой, и, рискуя поскользнуться на мокрых бревнах, шел на непрекращающийся зов о помощи. Так и есть, из воды торчит собачья голова. В холодной воде она долго не продержится. Еще не добежав до собаки, он увидел, что передними лапами она держится за бревно. Увидев Сашу, собака с надеждой на спасение умоляюще глядела в его сторону. Одной лапы у нее не было. Может, в капкан попала, или по иной причине потеряла лапу, но для охоты была не пригодна. Видимо, из-за этого ее решили утопить.

Саша так торопился, что по пути бросил на бревнах свою котомку. Вот он подбежал к ней вплотную, они встретились взглядами и… узнали друг друга. В ее глазах растерянность и мольба – СПАСИ… В глазах у Саши ужас – это была овчарка лейтенанта НКВД Смирнова.

Не помня себя от охватившего его страха, Саша отшатнулся, побежал по бревнам к берегу, а вслед ему раздавалось тоскующее «вернись, спа-сиии…» Саша споткнулся о брошенную котомку, сам чуть не упал в воду со сбитого в четыре бревна плашкоута, успел зацепиться за скобу. Полежал на бревнах. Немного успокоился, понимая, что сейчас овчарка его не достанет. Вспомнил, как она гнала его к коменданту, разрывая одежду. Мелькнула злорадная мысль: «Так тебе и надо!» Встал, подобрал котомку с покупками и направился в сторону лодки. В спину ему неслось: «Вер-нииись, спааа-сиии!…» Что-то мешало Саше ускорить шаг. Он вспомнил глаза собаки, молящие о помощи, обрубленную лапу, холодную, ледяную воду.

Шаги его становились все медленнее. Остановился. Повернулся в сторону тонущей овчарки, неуверенно сделал шаг, еще один. Ладно. Пойду и скажу: «Так тебе и надо.» Чем ближе Саша подходил к собаке, тем неувереннее он себя чувствовал. Глаза овчарки с человеческой мольбой просили его помочь. Ладно, – подумал Саша, – помогу ей вылезти, потом скажу.

Опять положил котомку на бревна, подошел к овчарке. – Как же тащить ее? Она такая здоровая. Саша пытался тянуть за шерсть, за уши, хватал за обрубленную лапу, тянул изо всех своих пятилетних сил. Ничего не получалось.

– Собачка! Ты помогай, я не могу. Ты тяжелая.

Он несколько раз взглянул в сторону берега. Тот был по-прежнему безлюдным. Руки у Саши совсем закоченели. Брюки, ватная куртка вымокли от брызг. Он подумал, что собака давно в воде, ослабела, надо бы ее покормить, чтобы сил прибавилось. Пошел к котомке. Развязал узел, помогая себе зубами. Взял несколько конфет, вернулся к собаке, замерзшими пальчиками развернул бумажки, сунул ей в пасть, та вмиг проглотила вместе с бумажками, не спуская с него тревожного взгляда – как же вылезти?

Саша опять делает безуспешные попытки спасти ее. Сбегал еще за конфетами. Вытащить собаку не может, как ни пытается. Лапы ее скользят по мокрым бревнам. Саша вспомнил про свой ремень Быстро выдернул его из штанишек, сунул один конец овчарке в пасть:

– Держи крепче!

Та прикусила его зубами. Саша лег на бревна, упираясь ногами в скобу, потянул за ремень:

– Ну, еще, еще немножко, шевели ногами.

Овчарка, понимая, что это ее последний шанс, сделала отчаянное усилие из последних уходящих сил. Вот на бревне ее грудь, она судорожно цепляется когтями, постепенно взбирается на плашкоут. Саша держит натянутый ремешок, ручки его дрожат от напряжения. Конец ремня выскальзывает из зубов овчарки и Саша падает в воду.

Он не успел даже испугаться, не погрузившись полностью в воду, как овчарка мгновенно схватила его за куртку, выдернула на бревна.

Оба в изнеможении лежали на бревнах, приходя в себя. Саша с огорчением думал, как ему попадет от мамы Кати за мокрую одежду и утонувший ремень. Лежавшая рядом собака ободряюще смотрела на него.

Саша встал, поднялась и собака, с обоих стекала вода. Овчарка посмотрела на Сашу с теплой благодарностью, отряхнулась, обдавая Сашу брызгами.

«Прости меня», на прощанье приветливо махнула хвостом и поковыляла по плашкоуту в противоположную сторону.

Мальчик завязал котомку, лязгая зубами от холода двинулся на непослушных ногах в сторону лодки, куда должен подойти катер. Только спрятался от ветра, появилась мама Катя, всплеснула руками:

– Господи! Да что с тобой? Где ты успел намокнуть?

– Собака упала в воду, я ее вытаскивал и намок.

Саша боялся признаться, что сам упал в реку, чтобы она его не ругала. Мама Катя сдернула с него фуфайку, штаны, наспех выжала, протерла тело крепко-крепко своим платком, закутала в свою фуфайку и платок. Подошли конвойные, показался с заправки катер. Быстро погрузились и отчалили в сторону своего поселка. Мама Катя о чем-то переговорила с чубатым моряком. Сашу снесли в машинное отделение, положили на скамейку, развесили мокрую одежду. Здесь было тепло, доносился оглушающий грохот от работающего двигателя, но это не помешало Саше проспать до самого прибытия.

На берегу стоял комендант, а поодаль Шура, Франя и Рая. Они приветливо улыбались машущему им Саше. Он показывал им котомку – вот они, конфеты в бумажках. Одним из первых сбежал по трапу, и они вместе отошли в сторону.