Первое потрясение прошло, и я расслышал, наконец, что именно говорит продавец. В результате я, не торгуясь, купил то, что он мне показывал. Через неделю мне снова случилось заехать в этот магазин, и на этот раз я изо всех сил старался не слишком пристально разглядывать пурпурное веко продавца.
Пока он занимался мною, хозяин несколько раз окликал его, спрашивая что-то о том или ином товаре. Каждый раз продавец слегка поворачивал голову и, не глядя прямо на собеседника, давал ему подробную справку. После одной из таких реплик продавец произнес вполголоса:
– То, чего босс не знает, ни за что его не обидит.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил я.
– Ему это не понравилось, – ответил продавец, показав на свой разукрашенный глаз. – Нет, не думайте, я не наркоман и не какой-нибудь чокнутый. Я просто люблю красить глаза. Я их всю жизнь крашу, но босс велел мне прекратить это дело, и я решил, что уйду из этого магазина и никогда больше сюда не вернусь. Но потом я подумал: «Ну-ка, постой. Он никогда не встает со своего стула, а мой стол стоит слева от него, так что если я не стану поворачиваться к нему левым глазом, то он вообще ничего не заметит». Это было два года назад, и с тех пор он не сказал мне ни слова о моем глазе.
Когда я в следующий раз завернул в лавку, продавца не оказалось на месте, но вскоре он должен был вернуться. В ожидании я беседовал с хозяином.
– Джек – очень хороший человек, – говорил он, имея в виду продавца. – Он самый лучший из всех, кого я когда-нибудь знал. Правда, он имеет свои странности. Во-первых, он одинок. В нашем магазине и во всем, что здесь находится, – вся его жизнь. За глаза я называю его «Джек – одноглазый пират». Нет, нет, не за его лицо, вовсе нет. Дело совсем в другом. Вы знаете, он накладывал тени на веки. Боже, это выглядело ужасно, и я сказал ему: «Я не могу терпеть такое в своем магазине! Никакой косметики, или я вас уволю!» И как вы думаете, что он сделал? Ни за что не угадаете! На следующий день он как ни в чем не бывало явился на работу и никакой косметики на нем не было, насколько я мог заметить. Правда, он стал как-то странно ходить по магазину, держась поближе к стенам, а иногда, как рак, пятился задом. Но как-то раз он прошел мимо зеркального шкафа и я четко увидел, что один глаз у него все-таки накрашен.
Я уже был готов выставить его за дверь пинком под зад, но передумал. Он очень хорош в своем деле и своим видом нисколько не шокирует покупателей. Поэтому я промолчал. Но с того дня Джек все время отворачивается от меня накрашенным глазом, он вообще не поворачивается ко мне левым боком. Он, наверное, думает, что я или слепой, или полный идиот, но меня это совершенно не волнует. Он притворяется, что не пользуется макияжем, а я притворяюсь, что ничего не вижу и не знаю, как он наплевал на мои пожелания. А он тем временем воротит от меня нос, разговаривает со мной, повернувшись вполоборота и цедя слова уголком рта, и надеется, что я никогда ничего не замечу. А я подыгрываю ему, делая вид, что и в самом деле ничего не замечаю. Не знаю, право, кто из нас больше сумасшедший – я или «Джек – одноглазый пират», но, как видите, мы с ним прекрасно уживаемся в магазине.
Прошло не так уж много времени, а у меня уже установился новый распорядок дня, ставший стереотипным: утренняя пробежка вокруг Форсайт-парка, завтрак в аптеке Клэри и вечерняя прогулка по Булл-стрит. Довольно скоро я заметил, что мои ежедневные ритуалы совпадают по времени с ежедневными ритуалами других людей. Наши дела разводили нас по разным местам в другие часы дня, но мы регулярно пересекались в одно и то же время суток, занимаясь одинаковым делом. Одним из таких людей оказался черный мужчина, который одновременно со мной бегал по Форсайт-парку. Это был высокий, чуть больше шести футов, худощавый человек с очень темной кожей. Когда я впервые бежал немного позади него, то заметил, что вокруг его ладони был намотан короткий синий кожаный ремешок. Делая очередной шаг, мужчина бил себя по бедру свободным концом этого ремешка, производя при этом резкий свистящий звук. Ритмичные удары ставили меня перед выбором – либо бежать в том же темпе, либо обогнать человека. Я побежал в том же темпе – это было гораздо легче. Когда в тот раз, во время первой встречи, он добежал до угла и свернул к югу, он оглянулся и посмотрел в мою сторону, но не на меня, а куда-то мимо. Делая вслед за мужчиной поворот, я оглянулся через плечо и ярдах в пятидесяти позади себя увидел светловолосую женщину, которая бежала по дорожке. Маленький терьер послушно трусил рядом с ней. Когда я в следующий раз начал пробежку, женщина бежала впереди меня, едва поспевая за своей собакой. Пес свернул в лес, потом выскочил оттуда и вернулся к хозяйке. Я сократил расстояние между нами, и в этот момент женщина обернулась. Я проследил за ее взглядом, она смотрела в направлении Дрэйтон-стрит, где бежал тот самый черный мужчина с тем же синим ремешком. Мужчина глядел на блондинку.
С тех пор я понял, что они все время бегают по парку вместе, все время поглядывая друг на друга, причем мужчина всегда держал синий ремешок, а женщина всегда была с собакой. Иногда впереди бежал он, иногда – она, и их всегда разделяло не меньше сотни ярдов.
Однажды я встретил мужчину в супермаркете – он толкал перед собой тележку с покупками, а в другой раз, будучи на Райт-сквер, я видел, как он садился в зеленый «Линкольн» последней модели. Правда, ни в супермаркете, ни в «Линкольне» при нем не было ни синего ремешка, ни блондинки. Несколько дней спустя увидел я и даму – она выходила из банка. С ней не было никого, кроме верного терьера, которого она вела на синем поводке.
– У нас в Саванне не бывает черно-белых романов, – заявил мне Джо Одом, когда я в разговоре упомянул о виденной мною парочке. – Особенно между черным мужчиной и белой женщиной. За последние двадцать лет в Саванне многое изменилось, но не это. Единственная женщина, о которой говорили, что у нее черный любовник, – это Бэднесс, но она порвала с ним. Эта дама была женой одного влиятельного саваннского бизнесмена и большую часть своей с ним совместной жизни имела любовников, что вполне приемлемо. Саванна спокойно терпит выставляемую напоказ супружескую неверность, какой бы вопиющей она ни являлась. Саванна обожает такие вещи, она жить без них не может. И сколько бы ни случилось здесь измен, городу всегда будет мало. Но даже Бэднесс хватило ума понять, что можно, а чего нельзя, и, когда ей стало невтерпеж завести роман с черным, она уехала с ним в Атланту.
Все это мне было понятно и без Джо, но я не мог разобраться в некоторых мелких деталях, касающихся моих компаньонов по бегу. Почему, например, мужчина постоянно носил с собой синий поводок? Когда и где женщина передавала его ему? В конце концов я понял, что именно этих мелочей я никогда и ни за что не узнаю.
Когда мне случалось прогуливаться по Булл-стрит ближе к вечеру, я непременно встречал по дороге очень старого и исполненного неподдельного достоинства черного джентльмена. На нем неизменно был строгий костюм, накрахмаленная белая сорочка и мягкая фетровая шляпа. Галстуки приглушенных тонов в строгую полоску, костюмы отличного покроя, правда, сшитые на несколько более крупного человека.
Каждый день, в одно и то же время, старик проходил через кованые железные ворота грандиозного Армстронг-Хауза и гулял по северной стороне Форсайт-парка, затем он поворачивал налево и шел по Булл-стрит к Сити-холл, откуда возвращался тем же путем. Это был настоящий джентльмен. Встречаясь со знакомыми, он кивал головой и в знак приветствия приподнимал шляпу. Однако мне удалось заметить, что и он сам и те, кого он приветствовал, играют в какую-то весьма странную игру. Большей частью это были хорошо одетые деловые люди, которые задавали старику такой вопрос: «Все еще прогуливаете собаку?» Было совершенно очевидно, что никакой собаки рядом нет, однако джентльмен с достоинством отвечал: «Да, все еще прогуливаю собаку». Потом он оглядывался через плечо, говоря в пространство: «Пошли, Патрик!», и преспокойно дефилировал дальше.
