— Я знаю, мам. — Тимми не отводил глаз от ее лица.

— Не хочешь посмотреть, что внутри?

— Не сейчас. Я устал.

— Ты не выспался?

— Не в том дело, мама. — Тимми наконец отвел взгляд. Личико его было исполнено гордым одиночеством. Голова Доры поникла.

«Он знает», — подумал Киркхэм, и эта мысль побудила его к действию. Он быстро пересек комнату и начал распаковывать разноцветные свертки.

— Ты смотри-ка, — бодро произнес он. — От дяди Лео — аудиограф! Только глянь, как он превращает мой голос в цветные узоры! А вот самодвижущиеся шахматы… — Киркхэм продолжал потрошить свертки, пока вся постель не оказалась завалена подарками и оберточной бумагой.

— Здорово, папа. — Тимми улыбнулся. — Я поиграю с ними… потом.

— Ладно, сынок. — Киркхэм отважился на новую попытку. — А есть что-нибудь, чего бы тебе особенно хотелось?

С внезапной живостью мальчик взглянул на мать, и Киркхэм испытал благодарность.

— Была одна вещица, — признался Тимми.

— Какая же?

— Я говорил маме на прошлой неделе, но, наверное, ты не разрешишь.

— С чего это я?… — Киркхэм был задет за живое.

— Это набор «Биодо», — быстро вставила Дора. — Тимми знает, как ты относишься к таким вещам.

— О! Ну, ты же не станешь отрицать, что…

— Я все же купила ему эту штуку.

Киркхэм открыл было рот, но вдруг заметил, что Тимми с нескрываемым энтузиазмом пытается — несмотря на парализованные ноги — принять вертикальное положение в кровати. Нет, он не должен испортить это мгновение. Дора отошла к стенному шкафу и вернулась с плоской коробкой без подарочной бумаги. Поперек нее конденсаторными чернилами, отчего буквы вспыхивали с регулярностью неоновых вывесок, было отпечатано слово

На Киркхэма накатила волна отвращения.

— Ничего, пап? Можно я возьму? Ты не пожалеешь!

Еще немного — и Тимми слез бы с кровати. Пижама его задралась, обнажив край терапевтического пластрона, вживленного хирургами в спину мальчика.

— Конечно, сынок, все в порядке. — Киркхэм заставил себя улыбнуться.

— Спасибо, Джон. — Глаза Доры светились признательностью. Она поудобнее устроила Тимми на подушках и переложила остальные подарки на стол.

Киркхэм кивнул, отошел к окну и раздвинув шторы, выглянул наружу. Оконные стекла были по-прежнему покрыты эмалью ночной тьмы, отражая сцену внутри спальни — ребенка в залитой теплым светом кроватке и мать, стоящую на коленях возле него. Ассоциация с первым Рождеством, которая прежде утешила бы Киркхэма, теперь, из-за подарка Доры, казалась ему богохульной. Он хотел выйти из комнаты и поразмыслить в уединении, но оставался риск испортить нежданную радость сына. Тогда он вернулся к кровати и стоя принялся наблюдать, как Тимми изучает содержимое ячеек и лотков в коробке с набором «Биодо».

Розовое тесто исполняло роль наружной плоти; красноватые пряди должны были служить мускулами; для нервов — свернутые спиралью синие и желтые нити; для главных костей — пластиковые черешки сельдерея; для позвоночника в наборе были припасены сцепленные друг с другом белые шарики. Маленькие настороженные глазки аккуратно разложены по парам. Пристегивающиеся нейлоновые крючочки для мышечных сцеплений, серебряные разъемы нервных соединений. И что самое страшное — серый воск, низкокачественный коммерческий аналог биоглины, используемой в позвоночнике Тимми, а здесь приспособленной для моделирования нервных узлов. Примитивные крошечные мозги. Малыш дрожащими пальцами перебирал сокровища в коробке.

Киркхэм бросил взгляд на упавшую на пол крышку.

«Идиоты, — выругался он про себя, — что, по-вашему, осталось бы от таинства, если бы каждый мог его понять?»

Тимми тем временем листал глянцевую брошюрку с инструкцией.

— С чего мне начать, мам?

— А что советуют в инструкции?

— Посмотрим… Гигантская гусеница! Простейшее беспозвоночное… Слепое… Мне попробовать? Можно прямо сейчас?

— Самое время! — воскликнула Дора. — Начинай. А я помогу.

Они склонились над коробкой и аккуратно, часто сверяясь с инструкцией, приступили к конструированию восьмидюймовой гусеницы. Сначала выбрали ленту мускулов соответствующей длины. С обоих концов присоединили по миниатюрному зонтику распределителя веса. Добавили синюю нитку нерва, разрезанную ровно пополам, а на образовавшихся кончиках приладили серебряные нервные соединения.

Из соответствующей ячейки они извлекли бледно-зеленую наружную плоть, придав ей форму хот-дога с продольным разрезом. Мускулы, укомплектованные нервом, затем вложили в разрез, а распределители веса тщательно вдавили в зеленую плоть с обоих концов.

Наконец Тимми, взяв шарик серого воска, решительно расплющил его на собственном запястье и с минуту ритмично сжимал и разжимал кулак, чтобы восприимчивый материал запечатлел образец нервного импульса.

— Ну вот, — произнес он, затаив дыхание. — Как думаешь, сработает, мам?

— Должно, малыш. Ты все делал правильно. Тимми в надежде на похвалу обернулся и к отцу, но

Киркхэм мог лишь молча взирать на зеленый объект, безжизненно застывший на рабочей доске. Эта тварь одновременно ужасала и завораживала его. Тимми вложил серый катышек во внутренности гусеницы и вдавил в него два серебряных соединителя.

В следующий миг гусеница принялась извиваться.

Тимми испуганно вскрикнул и выронил ее. Искусственное создание, упав на доску боком, то вытягивалось, то сжималось. При каждом сжатии тельце ее непристойно раскрывалось, и Киркхэм видел набухающий внутри мускул.

«Ты лгал нам, Боже, — мелькнуло в его затуманенном благоговейным страхом мозгу. — В жизни нет ничего особенного или священного. Всякий может создать ее, а значит… у нас нет души!»

Тимми уже зашелся в радостном смехе. Он подобрал гусеницу и, плотно прижав друг к другу края расходящейся плоти, заклеил продольную ранку. Бледная ткань моментально срослась. С поразительной ловкостью Тимми вылепил маленькие шарики-ножки под брюшком создания и вновь опустил его на доску. На этот раз, обретя необходимую устойчивость, гусеница поползла по плоской поверхности, слепо тыркаясь в разные стороны в ритме, перенятом от сжатого детского кулачка. Возбужденный Тимми бросил на мать ликующий взгляд.

— Умница! — воскликнула Дора.

— Пап? — Тимми перевел взгляд на отца.

— Я… я никогда и не… — Киркхэм неловко изображал душевный подъем. — Как ты ее назовешь, сынок?

— Как назову? — Похоже, Тимми был озадачен. — Я не собираюсь ее оставлять. Мне ведь нужен материал для других проектов.

— А что ты сделаешь с этой? — Киркхэм едва шевелил губами.

— Разберу на детали, конечно. — Тимми поднял беззвучно копошащуюся тварь, вскрыл ей брюшко большими пальцами и извлек заветный серый катышек. Стоило отделить от ганглия серебряные звенья, как искусственное создание застыло в неподвижности.

— Нет ничего проще, — прокомментировал Тимми. Киркхэм кивнул и вышел из комнаты.

— Как это ни прискорбно, Джон и Дора, но жить вашему мальчику осталось совсем недолго. — Берт Роунтри размешивал сахар в чашке с чаем, приготовленном для него Дорой; чайная ложечка позвякивала, нарушая послеобеденное затишье. Складки на лбу Роунтри выдавали его непрофессиональное уныние.

На лице Доры, напротив, было запечатлено тщательно сохраняемое спокойствие.

— Сколько именно?

— Возможно, меньше недели. Я только что снял последние показатели совместимости ткани — коэффициент стремительно падает. Мне… в общем, нет смысла пытаться обнадеживать вас понапрасну.

— Нам бы этого тоже не хотелось, Берт, — заверил Киркхэм. — Ты уверен, что все пройдет безболезненно?

— Да, абсолютно… В биоглину встроены специальные блоки. Тимми просто-напросто уснет.

— Есть за что благодарить Господа!

Рука Доры резко дернулась, чай выплеснулся через край чашки, и Киркхэм понял, что жена готова бросить ему вызов. «Хочешь сказать: есть за что благодарить производителей биоглины?» Он вновь испытал острое желание, чтобы Дора наконец облекла свои мысли в слова и таким образом положила начало собственному духовному очищению. Давно пора убедить ее, что божественное откровение по-прежнему неизменно и не изменится никогда.