– Наверное, Игнат Никодимович, – вздохнул Ваккер, – он как раз интересовался вашей фамилией, чтобы разыскать вас. Говорил, что у него к вам срочное дело.

– Он рассказал мне о своем деле. А вы давно с ним знакомы?

– Достаточно давно. Он ведь уже много лет работает в своей компании, а все известные ювелиры так или иначе связаны с его фирмой. К тому же он был столько лет руководителем финансового отдела и фактически заместителем Раздольского.

– Который неожиданно покончил жизнь самоубийством? – уточнил Дронго.

– Кто вам об этом сказал? – нахмурился Борис Сигизмундович. – Я его прекрасно знал. Он не мог этого сделать. Никогда не поверю, что Леонид Маркович мог решиться на подобное. Никогда не поверю, – упрямо повторил он. – Кто вам сказал о самоубийстве? Неужели Игнат Никодимович? И Северцов тоже считает, что это было самоубийство? Но этого не может быть. Он всегда считал, что Раздольского убили.

– Возможно, я его не так понял, – согласился Дронго, – но кому выгодно было убивать заместителя генерального директора?

– Вы уже начали свое расследование, – улыбнулся Ваккер, хитро подмигивая своему собеседнику. – Может, вы вообще не случайно оказались на нашем корабле? Это было бы очень интересно – присутствовать при вашем расследовании. Только учтите, что это было давно. Почти полтора года назад. И искать сейчас виноватых почти бесполезно.

– Я и не пытаюсь. Просто вы о нем сами вспомнили. А почему вы решили отправиться в такое экзотическое путешествие? Насколько я мог заметить, за обедом вы принимали какие-то таблетки, очевидно, чувствуете себя не очень хорошо...

– У меня больная печень, – сообщил Борис Сигизмундович.

– И сейчас на эту прогулку вы надели беретку и теплую рубашку.

– Я вообще не хожу без головного убора, – заметил Ваккер, – тем более здесь, когда поднимается ветер. Это только на Таити я мог позволить себе не надевать беретку или панаму. Да и рубашку нужно надевать при всех моих болячках.

– Тогда зачем вы отправились в это путешествие? Человек вы уже не совсем молодой и к тому же ездите со своим лекарством. Неужели вам было так важно посетить именно Таити. А говорят, что ювелиры обычно самые прагматичные люди.

– Может, в душе я скрытый романтик, – увернулся от ответа Борис Сигизмундович. Он посмотрел по сторонам. Было заметно, как он начал нервничать. Очевидно, ему явно не понравились вопросы Дронго.

– Пойду и немного полежу, – быстро сказал он, – до свидания. Рад был с вами увидеться.

– Спасибо. Я тоже.

Борис Сигизмундович поспешил отойти. Дронго подумал, что это уже второй ювелир, который не захочет с ним ужинать. Наверняка они оба поменяют свои рестораны. Интересно, какая тайна связывает этих двоих людей, решившихся на такое дальнее путешествие.

Он прошел дальше. На смотровой площадке несколько десятков американцев и европейцев любовались закатом. Слышались их восторженные голоса. Предупредительные стюарты разносили спиртное, прохладительные напитки и легкую закуску. Он подошел к пустому креслу и уселся в него. Взглянул в сторону заката. Ему казалось, что здесь он узнает какую-то невероятную тайну, прибыв в эту самую отдаленную точку земного шара. А столкнулся здесь с обычными человеческими интригами и подозрениями.

Он услышал, как за его спиной кто-то сказал по-русски с характерным эстонским акцентом, который почти невозможно было спутать.

– Вы тумаете, что т-такое может произойти именно з-здесь?

– Не знаю, – торопливо ответил другой, – я уже ничего не понимаю. Они все время меняют правила игры. Эта сволочь Северцов может всех нас обмануть. Зачем нужно было везти нас в такую даль?

«Помазков, – понял Дронго, – это тот самый молодой человек, который сидел за одним столом с Северцовым. Неужели и он, и этот эстонец тоже прибыли сюда из-за Игната Никодимовича. В таком случае Северцов был прав. Ему действительно нужна охрана от всей этой своры, следующей за ним по пятам на край света».

– Не нужно никому знать, что мы знакомы, – предложил говоривший с эстонским акцентом. Сомнений не оставалось. Это был Юлиус Талвест, который прилетел в Токио с немецкой группой.

– А я никому и не собираюсь об этом говорить, – резко заметил Помазков, – я вообще потратил кучу денег, чтобы добраться сюда. И хочу каким-то образом вернуть свои деньги.

Они отошли от кресла. Дронго осторожно наклонился, посмотрел вслед уходящим. Итак, получается, что практически все прибывшие так или иначе связаны с Северцовым.

Он дождался, пока они уйдут, и поднялся, возвращаясь в свою каюту. Нужно было переодеться к ужину. Согласно строгому этикету в ресторане «Сабатини» нужно было появляться в костюме. Дамы надевали вечерние платья, а мужчины переодевались в смокинги или костюмы. За завтраками и обедами была более демократическая обстановка. Дронго переоделся, затянул галстук. Разумеется смокинг он с собой не привез, не рассчитывая надевать его в такую погоду. Но три легких костюма захватил, понимая, что подобный дресс-код будет почти обязательным.

К ужину он появился, переодевшись в серый костюм. За столом уже сидел Ефимов, одетый в светлый костюм. Сразу вслед за Дронго появился Шакеев. У него были темные брюки и светлый пиджак без галстука. Только явившаяся с некоторым опозданием Слепакова вполне соответствовала окружающей обстановке. Она была в роскошном вечернем наряде с открытой спиной и на высоких каблуках.

– Обувь от Сальваторе Феррагамо, – сразу опередил Дронго, – а платье от Альберто Ферретти.

– Вы прекрасно выглядете, – сказал он Слепаковой, – теперь я вижу, какой вы отличный специалист. Судя по Феррагамо и Ферретти.

– Не может быть, – растерянно произнесла Нина, – откуда вы узнали эти марки. Это эксклюзивная обувь, ее не завозили в Москву. Хотя вы живете в Риме. Но все равно, каким образом?

– Обувь и дизайнерское платье можно сразу определить, – пожал плечами Дронго, – разве вы не определяете с первого взгляда, какой костюм или платье надето на вашем собеседнике. Вы можете сказать, какой у меня костюм?

– Конечно. Сейчас это «Бриони». По лацканам пиджака и немного приталенной фигуре я сразу узнаю их стиль.

– Вот видите. Будем считать, что я тоже немного разбираюсь в этих марках одежды.

– Вы интересный человек, – задумчиво произнесла она.

В зал ресторана вошли Вахидов со своей спутницей. Он был одет в обычные джинсы и майку с изображением каких-то слонов, очевидно, из Таиланда. Она была в легком платье. К ним подскочил метрдотель, начавший что-то быстро объяснять, но Вахидов отмахнулся, намереваясь пройти дальше. Метрдотель упрямо продолжал твердить что-то свое по-французски. Очевидно, Ихелина его поняла и пыталась перевести своему спутнику, но Вахидов упрямо отмахивался. К ним поспешила Туманова, которая владела французским. Она перевела требование метрдотеля к гостю ресторана переодеться в более подобающий вид.

– Я заплатил целую кучу денег вашему агентству, чтобы одеваться, как я хочу, – громко ответил Вахидов. – Скажи ему, что завтра я приду на ужин в шортах, и пусть он попробует меня не пустить. Я выброшу его с корабля.

– Простите, – метрдотель был ровно вдвое ниже Вахидова, – я вынужден настаивать на нашем требовании заменить ваш костюм. У нас такие требования.

– Я буду одеваться так, как я хочу, – почти кричал Вахидов.

На них обращали внимание. Пассажиры переговаривались между собой. Очевидно, многие поняли, что именно происходит.

– Эти «русские» всегда так себя ведут, – сказал кто-то из англичан.

Дронго поднялся, направляясь к раздраженному Вахидову. Они были почти одного роста, но Дронго был гораздо шире в плечах. Он схватил Вахидова за локоть.

– Не кричите, – попросил он, – и не позорьте себя и свою спутницу. Выйдите из зала и вернитесь сюда в пиджаке. Это не так трудно. А если у вас нет пиджака или костюма, я могу одолжить вам свой. Или вы можете его купить в галерее бутиков.

– Кто ты такой? – разозлился Вахидов. – Откуда ты взялся?