– Нормально, – коротко произнесла она вслух окончание мысленной тирады.

– «Нормально!» – он передразнил ее, наморщив нос, и очень похоже копируя ее интонации. – Нет, Лисичкина, это не ответ! Мы с тобой не виделись почти три года, а теперь вот увиделись, и ты мне говоришь – «нормально»! И это все, что ты можешь сказать?

– Это далеко не все, что я могу тебе сказать, – ответила Лена и, осмелев, добавила: – Кстати, могли бы видеться чаще, чем раз почти в три года. Я тебе, между прочим, в прошлый раз свой телефон оставляла…

– Ну, не дуйся, – примирительно сказал он и снова щелкнул ее по носу. – Кажется, я его потерял.

Убить его хотелось за эти щелчки. В самом деле, пора понять, что ей уже не семь лет. Не десять, и даже не пятнадцать. Что она давно уже серьезная взрослая женщина с серьезной взрослой профессией.

– Я не дуюсь, – ответила она, отворачиваясь.

– Слушай, а что это мы с тобой, как два дурака, стоим под дождем, когда можно пойти в машину и спокойно там разговаривать? Ты не знаешь случайно?

– Мы не под дождем стоим, а под зонтом, – поправила Лена.

– Это чудовище ты называешь зонтом? – поинтересовался Женька, насмешливо глянув на купол, который за время их разговора, оказывается, успел уже вывернуться наружу двумя спицами.

– Зонт как зонт, – ответила Лена, почему-то обидевшись. Несмотря на то, что сама этот зонт жутко не любила.

– Ладно, не переживай, я тебе новый подарю! На день рождения! Хотя, нет, постой… У тебя ведь день рождения, кажется, недавно прошел…

– Потрясающая у тебя память, Шевцов. Не зря в школе учителя хвалили.

– Ох, не зря! – он, кажется, и не заметил ее язвительного тона. – Не голова – компьютер! Так мы идем в машину? Или так и будем здесь торчать под этим твоим, с позволения сказать, зонтом?

Ей совершенно не хотелось идти к нему в машину. Хотелось обидеться на него – за то, что щелкал ее по носу, что называл ее зонт чудищем, что потерял номер ее телефона и забыл, когда у нее день рождения. Обидеться и послать его подальше.

А больше всего на свете хотелось его – разлюбить.

– Пойдем! – он потянул ее за руку, и она пошла, не сопротивляясь, как послушная марионетка, которая только для того и создана, чтобы ее дергали за веревочки.

В машине было тепло и сухо. Тихонько работал приемник, настроенный на какую-то классическую радиостанцию, беззвучно бегали по лобовому стеклу дворники, а внутри, под сиденьем, был спрятан какой-то хитрый прибор, который делал это сиденье ужасно теплым.

Лена совсем не разбиралась в машинах и не знала, что это за прибор.

По-прежнему хотелось расплакаться. Особенно теперь, под музыку Вивальди, свалив всю вину на пронзительную грусть знакомой мелодии.

– Есть хочешь? – поинтересовался Женька. Не дожидаясь ее согласия, нырнул в бардачок, откуда сразу же пахнуло какой-то вкусной и очень мясной едой.

Пока он копошился в бардачке, Лена разглядывала его темную макушку с завитками почти негритянских волос, и с трудом сдерживалась, чтобы не запустить в эти волосы пальцы.

– Вот, – он наконец разогнулся и принялся шуршать, разворачивая у себя на коленях большой бумажный пакет с фирменной надписью всем известного предприятия быстрого питания. Вытащил из пакета большую круглую булку, завернутую в непромокаемую бумагу, и протянул ей:

– Фастфуд – великая вещь! И никто не докажет мне, что американцы, которые изобрели гамбургеры – тупая нация. Ешь.

Лена послушно развернула бутерброд, неожиданно ощутив внутри, кроме пылающего сердца, еще и призывно урчащий желудок.

– Купил по дороге, – сообщил Женька, уничтожая одним укусом почти половину. – Два. Как будто знал, что тебя встречу…

Он говорил с набитым ртом, и вместо «знал», у него получилось «жнал», а вместо «встречу» – вообще что-то совершенно невнятное.

– Прожуй сначала, – усмехнулась Лена.

– Правильная ты наша, – невозмутимо ответил он, продолжая жевать.

Он всегда, в любой ситуации, был невозмутимым.

А она всегда была – правильной. С самого детства.

– Ну, рассказывай же наконец! Что у тебя в жизни новенького?

– Да у меня все по-прежнему. Правда, Женька. Даже и рассказывать нечего.

– Все еще работаешь в своем дурдоме?

– Все еще работаю. В дурдоме. Только он не мой, а государственный.

– Ну, это понятно. А на личном фронте? Без перемен?

– Без перемен, – легко подтвердила Лена, вспоминая, что тогда, два года, пять месяцев и одиннадцать дней назад, он задавал ей те же самые вопросы.

– По-прежнему с этим… как его… Сашей?

– С Сашей, – кивнула Лена, слегка удивившись, что он почти без труда вспомнил имя.

– Замуж-то за него не вышла еще?

– Не вышла.

– А что так? Не зовет?

– Ну а тебе-то какая разница, зовет или не зовет? – усмехнулась она и в первый раз за время встречи посмотрела ему прямо в глаза.

Нет, не было ему никакой разницы. Можно было и не смотреть.

– Ваше дело, – охотно согласился он, доедая бутерброд. – Просто обычно люди после пяти лет близкого знакомства или женятся, или разбегаются…

– А мы вот не женимся и не разбегаемся, – отрезала Лена. Ей почему-то не нравился этот разговор. – Ты сам-то как? Не женился еще?

– Не женился. Но и не свободен уже. Почти год.

– Вот как, – сказала в ответ Лена.

И снова прозвучало жалобно, и снова возник в самом конце этот отвратительный знак вопроса, который свел на нет все ее нелепые потуги выглядеть безучастной.

– Вот так, – беззаботно подтвердил Женька, но распространяться на эту тему почему-то не стал.

«Вот так», – мысленно повторила Лена, не понимая, что ей теперь нужно делать.

Выйти из машины, громко хлопнув дверцей?

Зареветь в голос?

Рассмеяться и сказать, что он ей врет, потому что нет на свете такой женщины, такой идиотки, которая смогла бы терпеть его дурацкий характер «почти год»?

Признаться в великой любви длиною в жизнь минус ранее детство, которое, конечно же, не считается?

Вариантов было множество, но каждый последующий казался еще более нелепым, чем предыдущий.

– Отвези меня домой, – тихонько попросила она.

Кажется, он не заметил никакой связи между этой просьбой и новостью, которую только что ей сообщил.

«Ну и слава богу», – облегченно подумала Лена.

В голове продолжали стучать невидимые молоточки: вот-так, вот-так, вот-так…

А, собственно, чего она хотела? Неужели всерьез верила, что этого «вот-так» никогда не случится? Неужели надеялась, что в один прекрасный день он явится к ней прямо домой с корзиной роз, упадет на колени и скажет, что наконец понял, кто на самом деле женщина его мечты? Неужели думала, что когда-нибудь перестанет для него быть просто Ленкой Лисичкиной – бывшей одноклассницей, с которой легко и весело, которую всегда можно с удовольствием щелкнуть по носу? Ленкой Лисичкиной, с которой можно встретиться раз в три года, поговорить о глупостях, записать номер ее телефона и на следующий же день этот номер телефона потерять?

Думала. Надеялась. Верила…

Дура.

– Отвезу, – послышался рядом его голос, вернувший к действительности. – Ты торопишься?

– Тороплюсь, – соврала она.

Он поверил, конечно.

– Жаль, что торопишься. Можно было бы посидеть где-нибудь, поболтать… Хотя, вообще-то, я и сам тороплюсь…

– В другой раз, – Лена выдавила из себя улыбку. Неужели он не понимает, что этого «другого раза» может вообще не случиться? Или верит в то, что на этот раз не потеряет ее номер телефона? И если даже на самом деле не потеряет – позвонит?

В ответ он только кивнул и повернул ключ зажигания. Двигатель зашумел, и машина медленно сползла с тротуара.

Они ехали неторопливо, а потом еще долго стояли возле ее подъезда, вспоминали истории из школьной жизни, смеялись в два голоса. Напоследок он записал номер ее телефона. На этот раз – не на клочке бумаги, а в записной книжке мобильника.

– Теперь не потеряю, – улыбнулся он на прощание, наклонился и поцеловал ее в пылающую щеку. – Жаль, не удалось нормально пообщаться. Я по тебе скучал.