Карета пересекла Сену по Новому мосту, пустынному в этот поздний час. На другом берегу было темно; сквозь кожаные занавески внутрь проникал лютый холод, поскольку в спешке жаровню захватить забыли. От мороза не спасал даже густой мех, и герцогине казалось, что сама душа у нее заледенела. Вот миновали еще несколько переулков, затем начались пустыри, лишь иногда мелькала колокольня монастыря или высокая садовая стена. Тишина была такой жуткой, что у мадам де Лонгвиль звенело в ушах. Что это, отдаленный гром или стук копыт преследующих ее всадников? Нет, это ветер теребит оголенные ветви деревьев…

Сидя в карете, Анна-Женевьева пыталась мысленно представить зловещие башни Венсенского замка, его громадную башню и мощные стены, однако ей никак не удавалось вообразить своего брата в роли узника. Это ему совсем не подходило! И она повторяла про себя, что в один прекрасный день презренный Мазарини расплатится за все зло, которое причинил ее семье. Анна-Женевьева не могла дождаться, когда же они доберутся до Сен-Жермена. В эту минуту надменная герцогиня чувствовала себя всего лишь слабой испуганной женщиной.

Внезапно раздался спокойный голос мадемуазель де Верпильер:

– Мы подъезжаем, госпожа герцогиня! Вот этот дом.

Действительно, карета, миновав железную ограду, уже катилась по мягкому песку аллеи. В темноте блеснул луч света, и отворилась дверь. Прекрасная мятежница не знала, чем станет для нее дом: надежным убежищем или последним этапом на пути к тюрьме, местом долгожданной встречи или жесточайшего разочарования… Пока же на пороге возникла женщина, которая приветствовала гостью низким поклоном.

– Не угодно ли госпоже герцогине войти?

Как невыносимо долго тянулись часы ожидания в эту ночь с 18 на 19 января 1650 года! Сидя перед очагом в крошечной спальне, герцогиня де Лонгвиль смотрела на пламя и вздрагивала при малейшем шорохе. Уже прошло два часа с тех пор, как она оказалась в маленьком доме предместья Сен-Жермен, предоставленном в ее распоряжение подругой. Но время тянется вдвое медленнее, когда любишь и ждешь любимого. Анна-Женевьева могла бы поклясться, что провела здесь целую вечность. Где же Франсуа? Почему он до сих пор не появился?

Она задавала себе эти вопросы, наверное, в сотый раз, когда песок аллеи заскрипел под копытами нескольких лошадей. Подбежав к окну, герцогиня увидела, как всадники спешиваются, и ей показалось, что она узнает высокую фигуру своего любовника. Тогда, подобрав юбку фиолетового бархата, она выбежала из спальни и устремилась вниз по лестнице.

Анна-Женевьева вылетела в прихожую в тот самый момент, когда туда вошел предводитель всадников, и бросилась к нему в объятия.

– Вы! Наконец-то! Я так перепугалась… Я думала, что вас тоже арестовали!

– Как видите, нет, но ваше предупреждение пришло вовремя. Пока еще слуги Мазарини до нас не добрались. Пойдемте, нам нужно многое обсудить.

Швырнув на сундук фетровую шляпу, украшенную длинным пушистым пером, принц де Марсийак обнял за талию свою возлюбленную и повел ее в гостиную, приказав спутникам подождать. Едва лишь за ними закрылась дверь, как Анна-Женевьева припала к его груди.

– У вас есть план, Франсуа? Вы уже что-нибудь придумали?

– По правде говоря, нет… Быть может, нам лучше уехать вдвоем в мою провинцию Пуату?

– Это слишком далеко. Кажется, у меня появилась идея получше.

– Какая же?

– Нормандия! Не забывайте, что это провинция моего мужа. Мы отправимся туда и поднимем там восстание. Сторонников у Мазарини немного, а Нормандия богата и сильна. Опираясь на нее, мы сможем бросить вызов кардиналу и возобновить войну!

На лице Франсуа отразилось сомнение.

– Вы уверены, что сумеете поднять целую провинцию?

– Конечно! Разве вы не знаете, что герцог де Лонгвиль заключен в Венсенский замок? Я буду действовать от его имени!

– Вот это-то и будет ошибкой. Вряд ли нормандцы возьмутся за оружие, чтобы вызволить его оттуда.

На это не слишком лестное для своего супруга замечание герцогиня надменно ответила:

– В таком случае они сделают это ради меня. Все, кто любит меня, последуют за мной! Так вы едете или не едете?

Вместо ответа Франсуа поцеловал ее. Он любил эту женщину так сильно, как никого прежде, и в эту минуту она казалась ему еще красивее, чем всегда, ибо лицо ее светилось страстью, воспламенявшей его сердце.

– Разумеется, я еду! – воскликнул он. – Вы же знаете, Анна, за вами я последую даже в ад. Но нужно действовать быстро. Агенты Мазарини очень скоро обнаружат наше временное убежище. Прикажите закладывать карету.

– Не сейчас. Ворота закрыты, и никто их для нас не откроет. Полагаю, что в данный момент мы здесь в полной безопасности. Министр дважды подумает, прежде чем попытается захватить дом иностранной принцессы. Мы отправимся в путь завтра вечером, с наступлением темноты, когда ворота еще будут открыты. А пока…

Анна не договорила, но взгляд ее досказал остальное. Им предстояли долгие часы любви – быть может, последние. Они были молоды и пылки. Маленький уединенный дом превратился на эту ночь в обитель страсти.

Однако и в это убежище к мадам де Лонгвиль и принцу де Марийаку стекались сторонники. На следующий вечер несколько карет без гербов выехали из городских ворот по направлению к Понтуазу. В них сидели женщины в масках и мужчины, переодетые в женское платье. Закутанный в широкий плащ Франсуа занял место кучера на облучке кареты, предназначенной для герцогини. Все решили, что можно будет навести лоск и позаботиться о более элегантных нарядах, когда Париж останется далеко позади.

Едва стены столицы растворились во мраке, Анна-Женевьева откинула кожаную занавеску и высунула в окошко свою белокурую голову.

– Мы перехитрили их! – крикнула она навстречу ветру. – И мы вернемся во главе целой армии! Мазарини отдаст мне братьев и супруга!

Затем, поскольку январский мороз пробирал до самых костей, она вновь задернула занавеску, закуталась в свое меховое манто и, положив голову на плечо Луизы де Верпильер, заснула таким безмятежным сном, словно находилась в собственной постели.

Мадам де Лонгвиль уверяла, что нормандские города распахнут ворота при одном известии о ее скором появлении. Но, когда после изнурительной ночи, проведенной в пути, она оказалась перед воротами Руана, ее ожидало первое разочарование. Она думала, что губернатор торжественно вручит ей ключи от города, ведь ему было послано специальное уведомление через виконта де Сент-Ибара, который выехал вперед на разведку. Однако губернатора уже успели сменить, а Анна-Женевьева об этом не знала. Мазарини разгадал ее намерение укрыться в Нормандии и принял необходимые меры. Поэтому мадам де Лонгвиль встретил маркиз де Беврон, ее заклятый враг. Увидев его в полном боевом облачении, она поняла, что дело проиграно.

Действительно, маркиз сначала низко поклонился ей, словно желая подчеркнуть свое уважение к столь знатной даме, но затем спокойно объявил:

– Госпожа герцогиня, вы не можете появиться в этом городе, ибо ваше присутствие вызвало бы самые дурные толки. Нормандия никогда не поднимет оружия против короля, и я буду вам чрезвычайно признателен, если вы немедленно покинете Руан.

– Сударь! – вскричал смертельно побледневший Марсийак. – Вы, кажется, забыли, что герцогиня находится у себя и ее муж герцог де Лонгвиль…

– Заточен в Венсенский замок! Сейчас я замещаю его, принц, и исполню свой долг до конца.

Спорить было бесполезно. Не удостоив нового губернатора даже кивком, раздосадованная Анна-Женевьева уселась в карету.

– Мы едем в Гавр! – крикнула она кучеру.

К несчастью, ворота Гавра также были заперты, и никто не соизволил открыть их. Между тем быстро темнело; пришлось остановиться на ночлег прямо в поле, устроив из карет походные спальни. В тот вечер любовники не обменялись и десятью словами. Лоб Франсуа прорезали глубокие морщины, и Анна-Женевьева, протянув ему руку для поцелуя, сказала только:

– Завтра нам повезет больше.