Сообщив эту новость Теофании, император уронил голову ей на плечо и зарыдал, как дитя. Но молодая женщина вырвалась из его объятий и, подойдя к своему ложу, ударила в гонг золотым молоточком. Никифор вздрогнул от неожиданности.

– Что ты собираешься делать?

– Сейчас увидишь… Я не позволю этому безумному попу свергнуть меня с престола.

Явившаяся на звук гонга служанка простерлась у ног императрицы.

– Этот человек здесь? – спросила Теофания.

– Да, госпожа.

– Пусть войдет!

Через секунду в дверях возник благообразный священник – в богатом одеянии, с холеной черной бородой. Он склонился в почтительном поклоне перед императорской четой, и Никифор узнал его – этот дьякон состоял при часовне Священного дворца и наряду с десятком других совершал там богослужения.

– Ты его помнишь? – обратилась Теофания к своему супругу.

– Я не раз видел его…

– Не сомневаюсь. Зовут его Теофил, и он участвовал в той церемонии крещения, где ты якобы был крестным отцом…

– Якобы? Но, Теофания… – начал явно смущенный император, не понимая, куда клонит жена.

Она жестом заставила его умолкнуть.

– Пусть Теофил говорит. Расскажи-ка императору, как происходило крещение и кто в действительности был крестным отцом!

В отличие от Никифора, дьякон совсем не казался смущенным. Потупив взор и сложив руки на животе, он еще раз поклонился и промолвил сахарным елейным голосом:

– Святой патриарх ошибся, могущественный базилевс! Я совершал обряд крещения, и мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, что августейшим крестным отцом был твой отец, мой господин. Да, это был благородный Бардас Фока… и я готов принести в том клятву перед самим Полуэктом!

В черных глазах императора вспыхнуло пламя. Теперь он наконец все понял: Теофания, несомненно, подкупила этого человека, который не моргнув глазом публично поклянется в том, что Никифор никогда не был крестным дочери базилиссы! Базилевс, прищурившись, оглядел Теофила с головы до ног.

– Ты поклянешься… на святом Евангелии?

Дьякон и бровью не повел.

– Хоть сейчас, божественный император!

– Очень хорошо. Благодарю тебя… рвение твое не останется без подобающей благодарности.

Никифор пошел на это безбожное клятвопреступление, не испытывая никаких угрызений совести. В соборе Святой Софии, в присутствии задыхающегося от бессильной ярости патриарха и злобно настроенной толпы Теофил принес клятву, за которую было заплачено полновесным золотом.

Полуэкт ничего не мог с этим поделать. Преисполненный отвращения, он с тех пор просто перестал обращать внимание на императорскую чету. Вся ее подноготная была ему известна, но патриарх понял, что с Теофанией бороться бесполезно, да и опасно. Сумела же она избавиться от могущественного евнуха Брингаса! Прекрасная базилисса торжествовала: власть ее упрочилась, трону никто более не угрожал, и она могла без помех отдаться своей любовной страсти…

Однако в громадном змеином гнезде, каким был в то время Константинополь и особенно Священный дворец, сохранить тайну оказалось невозможно. Слишком много было глаз, следивших за любым движением властителей, поэтому вскоре ушей императора достигли смутные слухи, а затем он получил неопровержимые доказательства явной склонности Теофании к его красавцу-племяннику.

Первым побуждением Никифора было отправить наглеца на плаху, однако он быстро одумался: Иоанн Цимисес пользовался большой популярностью. Как в свое время сам Фока, он командовал Восточной армией, и добраться до него было затруднительно. Если же напасть открыто, то кто поручится, что Цимисес не последует примеру собственного дяди и не двинется с восставшим войском на Константинополь?

Укротив гнев, Никифор решил действовать осторожно. Воспользовавшись тем, что его целиком захваченный страстью племянник совершил служебную оплошность, базилевс лишил Цимисеса командования и приказал ему удалиться в свои малоазийские поместья. Императрица пришла в ярость, но ей тоже приходилось соблюдать осторожность, поэтому вступиться за любовника открыто она не посмела.

Никифор по-прежнему осыпал ее роскошными подарками и всячески демонстрировал свою любовь к ней, однако с каждым днем становилось все очевиднее, что он избегает близости и старается как можно реже встречаться с супругой. Под пышным золотым одеянием император теперь вновь носил власяницу и почти не показывался в гинекее. Ночи он проводил в своей комнате, где укладывался спать на полу, укрывшись от ночной прохлады шкурой пантеры и словно не замечая уютного ложа с мягкой периной. Впрочем, спал он мало, а вместо этого исступленно молился, посвящая святому бдению все больше и больше времени.

Теофания с вполне понятной тревогой наблюдала за странностями мужа. Она с содроганием замечала, как уменьшается ее власть над императором, ибо тот вновь окружил себя монахами и священниками. Но главное – ей была невыносима разлука с возлюбленным. Донельзя взбешенный Иоанн вынужден был отправиться в свои каппадокийские владения, и Теофания не помнила себя от горя: впервые она познала, что такое отчаяние и муки, впервые ее сердце терзалось неутоленными желаниями. И в душу прекрасной императрицы мало-помалу проникал яд ненависти и жажда мести…

Прошел год. В один прекрасный день Теофания не выдержала и потребовала вернуть изгнанника в Константинополь.

– Среди народа зреет недовольство тобой, а ты, словно обезумев, отослал вернейших своих людей! – говорила она мужу. – Ты настраиваешь против себя и удаляешь своих бывших сподвижников, тогда как должен был бы, напротив, опереться на них. Ты думаешь, я не знаю, что произошло сегодня, когда ты возвращался во дворец из церкви Святого Иоанна? Народ осыпал тебя проклятиями, а кое-кто даже кидался камнями. Твои реформы непопулярны, базилевс… а ты, подобно обиженному мальчику, надулся и спрятался от всех. Зато Полуэкт не дремлет, он настраивает против нас людей, и мы бессильны, потому что лучших своих полководцев ты изгнал.

С почерневшим от внезапного приступа ярости лицом Никифор, сжав кулаки, устремился к своей бесстыдной супруге.

– Если ты надеешься вымолить прощение для Цимисеса, Теофания, то у тебя ничего не выйдет! Уж я-то знаю, что о вас обоих рассказывают…

Императрица великолепно разыграла недоумение, пожав своими прекрасными плечами, прикрытыми лишь прозрачной тканью, на которой были вышиты золотом крохотные звездочки.

– Твой племянник интересует меня не больше, чем старое платье. Если тебя так тревожат эти глупые слухи, есть очень простой способ заткнуть болтливые рты. Ты должен женить Иоанна!

– Женить? На ком?

– Хотя бы на одной из твоих кузин. К примеру, Елена вполне для этого подходит. Она красива, богата и вдобавок носит титул принцессы. Такой брак польстит Цимисесу, и он простит совершенную тобой несправедливость.

Никифор недоверчиво вглядывался в лицо жены. Произнесенные Теофанией слова о браке заронили в его душу серьезные сомнения. Раньше он был уверен в ее виновности, но какая женщина согласится отдать своего возлюбленного другой?

Пока он размышлял, Теофания исподтишка наблюдала за ним, скрывая ненависть за беззаботной улыбкой. На груди у нее хранилось последнее письмо Иоанна:

«Постарайся добиться моего возвращения. Тогда мы обретем свободу. Я больше не могу жить без тебя…»

Теофания несколько раз возобновляла этот разговор, стараясь, однако, не быть слишком назойливой. Между тем женитьба Иоанна на Елене стала самым заветным ее желанием. В конечном счете она убедила императора, и Иоанну Цимисесу было разрешено покинуть Каппадокию. Впрочем, Никифор, не вполне избавившийся от подозрений, приказал ему поселиться не во дворце, а на роскошной вилле в Хризополисе, расположенной на другом берегу Босфора.

Счастливая Теофания с нетерпением ожидала приезда любовника. При этом она была так нежна с мужем, что Никифор в знак примирения даже согласился принять Иоанна в Священном дворце. Теперь Теофании предстояло осуществить вторую часть плана: несговорчивый базилевс должен был умереть.