– Одно не исключает другое, – рассудительно ответил Брюс на ее вопрос, но потом не удержался и съязвил: – Надеюсь, мне не надо представлять вам доказательства высокого уровня моей нравственности?

А у Дорис в мозгу билась мысль: Господи! Сын! У него есть сын! Ну какой из него отец? А потом она вспомнила, с какой убежденностью доказывал он ей невозможность для него состоять в браке. Ведь это было совсем недавно. Дорис попыталась вообразить семейную жизнь с таким человеком и вздохнула, пожалев незнакомую ей женщину – мать сына Брюса.

– Вы никогда раньше не упоминали, что у вас есть сын. – Она облизнула пересохшие губы.

– А почему, собственно, я должен был касаться этой темы?

– Вы правы! Это действительно не мое дело. Но я очень обрадована, что Блэквуд останется по-прежнему семейным домом.

Неожиданно из глаз Дорис покатились крупные горячие слезы. Как хорошо, что Блэквуд не превратится в безликий отель и ее худшим опасениям не суждено сбыться!

Увлеченная собственными переживаниями, Дорис не заметила, как Брюс нахмурился и его черные брови сошлись к переносице. Скорее всего, это была реакция на ее последние фразы, за которыми он что-то сумел увидеть.

Дорис, не в силах сдержать себя, задала очередной вопрос:

– Означает ли это, что и вы будете здесь жить? – При этом ей не удалось скрыть своего испуга от такой перспективы.

– Я понимаю, что вы в восторге от такой идеи, не боитесь, что тогда вам придется съехать отсюда, – ответил Брюс и, помолчав, добавил: – У меня есть одно любопытное предложение для вас. Но сегодня вы, по-моему, не в лучшем настроении для конструктивных дискуссий. Обсудим его в следующий раз. – И рассмеявшись, он направился к выходу.

Когда Брюс исчез, Дорис не только закрыла, но и заперла на ключ дверь, вспомнив его наставления.

Она пыталась догадаться, что за предложение он собирался с ней обсудить в следующий раз. Все предыдущие оказались весьма недвусмысленными, и молодая женщина корила себя за то, что не сумела отшить Брюса уже в первый раз. Однако «не сумела» это не совсем точно, правильно было бы сказать «не захотела».

Задумавшись, Дорис двигалась по кухне как автомат, собирая рассыпанные по полу овощи. Мысли ее перескакивали с одного на другое, но об одном она помнила постоянно – в самое ближайшее время ей предстояло найти новую крышу над головой. Домик больше не мог служить ей пристанищем – слишком близко был бы Брюс, а это небезопасно. И снова она подумала о той неизвестной ей женщине, которая родила Брюсу ребенка. Интересно, а как она относится к его бесконечным похождениям – переживает каждый раз заново или давно махнула на все рукой?

Дорис знала себя: для нее в отношениях с мужчиной одним из главных условий была верность. Верность с обеих сторон. Хотя на примере известных ей счастливых с виду семейных пар она видела, что в наше время требовать «верности навсегда» явно нереально. До сего дня ее жизненные устои поколебать не могло ничто, но теперь…

Размышляя над перипетиями последних недель, Дорис не могла не признать, что переезд в сторожку – шаг явно неправильный. Только теперь она осознала масштаб своей ошибки, исправить которую задним числом не представлялось возможным. Ведь, принимая такое решение, она руководствовалась благими намерениями облегчить терзания Патрика относительно ее будущего и обеспечить себе хоть какое-то пристанище. Но жить в такой близости от Брюса и его семьи она просто не сможет хотя бы потому, что тогда ей пришлось бы день изо дня наблюдать, как чужие люди ходят по ее дому!

Наедине сама с собой Дорис отдавала отчет в том, что изначально повела себя глупо, – разве можно было ввязываться в какие-либо игры с Брюсом. Но рассудительность ее исчезала, когда он появлялся рядом, и от него исходили целые потоки чувственности.

Она прекрасно отдавала себе отчет, что для нее Брюс опасен, как леопард – так же красив и так же непредсказуем! Надо держаться подальше от него, уговаривала она себя, надеясь, что нечто вроде ее временного помешательства должно рано или поздно пройти.

В ближайшие две недели знакомые, привыкшие видеть в ней всегда сдержанную светскую даму, не могли не заметить резкую перемену в ее внешности и поведении. Все сочли, что это из-за нагрузки, связанной с экзаменами. Выводы вполне логичные, потому что она и сама видела вокруг себя переутомленные бледные лица студентов. Все вместе они плавали в море науки, как осколки одного айсберга, вроде бы каждый сам по себе, но в то же время и объединенные вместе какой-то общей связью.

Брюс давно не появлялся, и, казалось, это ее только радовало. Но, если в прихожей звенел звонок, сердечко ее начинало трепетать, как у подраненного оленя, а по телу разливалась слабость. И Дорис внушала себе, что единственная причина этого – все более ощутимое наступление гриппа. Поэтому ей пришлось поспешить с экзаменами, чтобы успеть до того, как болезнь свалит ее окончательно. И вот все оказалось позади, зато в голове Дорис царила пустота, а все тело болело, как будто ее долго били.

Горячий чай, аспирин, несколько часов дремоты в удобном кресле под пледом – и она будет в порядке.

Основную часть своих пожитков Дорис уже перетащила в домик. В особняке осталось только самое необходимое. Она уселась в кресло, откинув голову на высокую спинку, и постепенно впала в полузабытье, что-то бормоча, когда ее посещали сновидения.

Она стала медленно приходить в себя, только когда почувствовала, что кто-то трясет ее за руку, причем довольно резко.

– Дейвид! – в полубессознательном состоянии воскликнула она, открывая обведенные темными кругами глаза.

Она никак не могла сфокусировать взгляд на одной точке и не расслышала возмущенного возгласа мужчины, стоявшего перед креслом. Наконец Дорис сумела сконцентрироваться и… увидела нежданного гостя. Зеленые колючие глаза, смуглые черты лица, вызывающие в памяти образ Мефистофеля, – ошибиться она не могла. Перед ней стоял Брюс Кейпшоу. Дорис попыталась встать и тут же пожалела об этом: ноги ее не держали.

– Уходите, ваше время наступит только завтра. – Голос ее напоминал свист выходящего из проколотой камеры воздуха.

– Вы ошибаетесь, четверг, двадцатое, уже наступил сегодня утром. – Брюс внимательно вгляделся в ее бледное лицо, обратил внимание на лихорадочный блеск глаз. Он понял, что ей тяжело держать глаза открытыми, потом потрогал чашку, стоявшую на столике рядом с креслом, взял в руку полупустую бутылочку из-под аспирина и произнес: – Хочу заметить, что вы проспали ровно сутки.

В глазах Дорис мелькнуло недоверие, и она воскликнула:

– Это невозможно!

Они поменялись с Брюсом ролями, эта мысль как молния поразила Дорис. Хозяином стал он, а она нанимает чужую территорию. Ей стало страшно, что Брюс может принять ее состояние за притворство а целью задержать свое пребывание в этом доме. Дорис еще раз попыталась встать, лоб ее взмок от испарины. Брюс захотел ей помочь, но она оттолкнула его руку.

– Я вполне дееспособна, – с трудом проговорила она, но он услышал.

– Да, да, вы вполне способны самостоятельно упасть и разбить носик. Кстати, серый цвет лица вам не идет, а ваши прекрасные пунцовые губки сейчас бледны, как лепестки чайной розы. – Поэтический слог не соответствовал тону, каким произносились слова. Наконец, не выдержав, он рявкнул: – Да сядьте же вы, несносная женщина!

Отвергая подобный тон в отношении себя, Дорис, тем не менее опустилась в кресло, потому что остатки сил покинули ее.

– Не беспокойтесь, через минуту я приду в себя и покину помещение. К сожалению, грипп оказался сильнее меня, – слабо улыбнувшись, она сочла нужным пояснить причину своего пребывания в доме позднее оговоренного срока.

– Ради Бога, не пытайтесь убедить меня в том, что вы принадлежите к категории жертвенных женщин, ведущих борьбу до конца, невзирая ни на какие обстоятельства!

Меньше всего на свете Дорис хотелось, чтобы кто-нибудь из посторонних стал свидетелем ее прощания с домом. Особенно этот человек. Он был способен высмеять ее чувства, а потом рассказывать об этом общим знакомым… Как могло случиться, что она проспала так долго?