– Каждый год в реки всего мира сбрасывается до четырехсот пятидесяти миллиардов кубометров бытовых и промышленных отходов, поэтому вода содержит более тринадцати миллионов токсичных элементов, в результате чего каждые восемь секунд от болезней, вызванных изуродованной водой, на планете умирает один ребенок…

Тогда услышат? Пожалуй, и тогда не услышат. Ведь отношение к воде – это отношение к собственной жизни, приводить в порядок планету может только тот, кто привел в порядок собственную жизнь. Тот, кто научился отдавать ровно столько же, сколько берет. И задумалась: а можно ли считать, что ее собственная жизнь приведена в порядок?

Чем она отличается от большинства, кроме того, что выбрала своей профессией экологическое просвещение? Кроме того, что с детства учила детей вовремя закрывать кран, объясняя, что кому-то на планете может не хватить именно этих литров напрасно льющейся воды? Запрещала им мусорить в городе и лесу. И даже настаивала, чтобы мелкие пищевые отходы и разорванную в клочки бумагу бросали не в мусор, а в туалет.

В ее советском детстве на лестничных пролетах стояли ведра для пищевых отходов. Бабушка заставляла Ольгу таскать туда очистки от картошки и прочую дрянь, которую было проще бросить в домашнее мусорное ведро. И объясняла, что вечером машина заберет это в одну из подмосковных деревень.

Потому что там стоят в стойлах голодные коровки, лошадки и свинки. И маленькая Ольга, постепенно включившая в свою жизнь заботу об этих голодных зверушках, иногда подсовывала в их ведро красивые конфеты и плитки гематогена из аптеки.

Бабушка была интеллигентка. Профессор по уху, горлу и носу. И объясняла при Ольге важность этого ведра соседке, приехавшей из деревни. А соседка недоумевала, отвечала, что для своей коровы она б расстаралась, а чужая корова нехай сдохнет.

Бабушкины разговоры о мире как едином организме, в котором можно поранить палец и умереть от сепсиса, не производили на соседку ни малейшего впечатления. И бабушка повторяла:

– Каждый должен быть на своем месте! Городской человек убивает деревню, и она его убивает! А деревенского человека убивает город, и он отвечает ему взаимностью!

Пятый день экологического кинофестиваля «Чистая вода»

Экскурсия в Национальный археологический музей Реджио Калабрия. Просмотры игровых и документальных фильмов. Ворк-шоп известного сценариста, лауреата многочисленных международных премий Ашота Квирикяна.

Из расписания фестиваля

Дина не ошиблась. На шопинговую экскурсию явились почти все. К автобусу пришлось добавить микроавтобус.

А началось с того, что пышная Даша в обтягивающих черных брюках, в огромной шляпе из черной соломки и бусах, каждый камень которых был величиной с кулак, стояла перед гостиницей и кричала:

– Этот грязный итальяшка посмел вышвырнуть мои вещи своими грязными руками!

– Даша, объясни, что случилось! – терпеливо, как нянечка в интернате для даунов, спрашивала Дина. – Какой итальяшка? Какие вещи?

Обретя аудиторию в лице столпившихся фестивальцев, Даша положила руку с килограммовым перстнем на килограммовые бусы и, обмахиваясь краем шарфа, начала объяснять:

– Я пришла пораньше. Села на первое сиденье в автобусе. Достала Библию и хотела помолиться. Мне было нужно уединенное место…

– Первые места автобуса – это самое уединенное место в Италии! – влезла ехидная Лиза Золотова.

– Да! Уединенное! Я же сказала, что пришла пораньше…

– А уединенного номера у тебя нет? – продолжала задираться Лиза.

– Лиза, не мешай, – остановила Дина. – Даша, пора ехать, наша поездка рассчитана по минутам!

– Да, у вас уже дорога из Неаполя была рассчитана по минутам! – ехидно напомнила Галя Упырева в серебристой соломенной шляпе.

– И это грязное животное, – Даша показала пальцем на Джакопо, болтающего с водителями, – сначала что-то орало по-итальянски, а потом вышвырнуло мои вещи на улицу! Я даже хотела с ним подраться! Но… я ведь дама…

Драка Даши и Джакопо геометрически больше всего напоминала бы вопрос героя Швамбрании: «А если слон на кита влезет, кто кого сборет?» Однако уже даже Ольга понимала, что она бы прошла для фестиваля с более значительными потерями, чем драка Инги с Лерой. Лера в это время подошла к Джакопо, громко разговаривая и кивая на Дашу.

Даша практически воздела руки к небу:

– Объясните мне, пожалуйста, почему я за свои совсем немалые деньги не могу сидеть в автобусе на понравившемся месте? Кто здесь хозяин? Я вернулась ночью из Рима, куда ездила с Василием Картоновым! Нас принимали на самом высоком уровне! Я даже не могу сказать на каком! У меня было возвышенное настроение! Я хотела помолиться… На каком основании это грязное животное посмело надругаться над моей молитвой?

Лера вернулась от Джакопо и раздраженно спросила Дашу:

– Вы владеете английским?

– Английским, деточка, я владею в совершенстве! – ответила Даша с тем же нажимом, с которым произносила фразу «Я вернулась ночью из Рима, куда ездила с Василием Картоновым!»

– И вы не сумели прочитать, что перед первыми сиденьями натянута ленточка и висит табличка? – грозно продолжила Лера.

– А почему вы разговариваете со мной таким тоном? Кто вообще дал вам право задавать мне вопросы? Не забывайтесь, вы только обслуживающий персонал! – начала наступать на нее Даша. – Там была какая-то бумажонка, я ее выбросила…

– А вы не видели, что на этой бумажонке написано «Места дирекции фестиваля» на английском, который вы якобы знаете в совершенстве? – Лера уперла руки в боки и повысила голос; она тоже прожила в Италии пятнадцать лет, и ей было совсем не трудно противостоять Дашиному эмигрантскому хамству.

– Дина, почему у тебя на фестивале обслуживающий персонал хамит вип-персонам? – развернула Даша могучий корпус на Дину, поняв, что Леру не возьмешь голыми руками.

– На фестивале обслуживающий персонал – это я, дирекция – это тоже я. А вип-персоны здесь – деятели культуры. Но если ты считаешь, что ты дирекция, то садись на первые места и управляй фестивалем! А если ты считаешь, что ты вип-персона, расскажи, какое кино ты сняла! А если нет, садись в автобус, потому что тебя ждут шестьдесят человек! Или иди молиться в уединенном месте! – выдохнула Дина. – Товарищи, побыстрее садимся в автобус! Мы можем не успеть, никто не будет ради нас держать Национальный музей открытым несколько часов после его закрытия!

И народ ломанулся в автобус, не дожидаясь конца разборки. Даша застыла с оскорбленным видом, мучительно выбирая между демонстративным отказом ехать в Реджио Калабрия и соблазном накупить шмоток, и без того давно не помещающихся в ее шкафах.

Второе, конечно, взяло верх. Она с обреченным видом вплыла в автобус и заняла последнее сиденье недалеко от Ольги.

– И последние станут первыми… и первые станут последними, – съязвил Шиковский, и автобус наконец поехал навстречу шопингу и Национальному музею.

– Вета, тебе зачем в Реджио? У тебя уже есть дольчегаббана с вырезом до ануса. – зацепила Вету языкатая Лиза Золотова. – Ты уже соблазнила толстого Медичи, а лучше здесь все равно никого нет. После Ингиного соло на открытии мафия объезжает отель за километр.

– Лиз, ты че? Там марки прямо от производителя. В сто раз дешевле! И еще я хочу купить их натуральную косметику, только название забыла! Такие желтые тюбики! – предвкушала Вета.

Место возле Ольги было свободно. И конечно, ей хотелось, чтобы на него сел Руслан Адамов. Собственно, всем хотелось, чтобы он сел возле них, не потому, что он был известный, гениальный, живой классик, а потому, что поле у него было нежное и мягкое, как ночное теплое море.

Он был типичный чеховский интеллигент с немного растерянными раскосыми глазами и вечной черной трубкой во рту, которую в Италии разрешали курить в очень ограниченном количестве мест. Руслан Адамов стоял возле водителя и что-то объяснял Дине. Ольга начала махать рукой изо всех сил, и он дошел до конца автобуса и сел рядом.