– А я как раз прикидываю наши финансовые расходы на этот год, – начал Шпек. – Мы изрядно поистратились на «Превратностях фортуны». Как бы нам не прогореть.

Хэйс вздохнул. Если, не дай Бог, Найт опять подставит подножку его новому фильму, это будет последним гвоздем, вбитым в гроб карьеры Брайана Хэйса как главы «Континентал пикчерз».

– Я не думаю, что есть повод для беспокойства, – осторожно произнес Хэйс. – «Превратности фортуны» имеют все шансы на большой успех. Я это нутром чую. Выкинь из головы Найта с его поделкой за пазухой. Ему просто не успеть к рождественскому показу. А если и поспеет, мы выбьем его из седла. Уж поверь мне. Я-то знаю, что говорю.

– Но как ты можешь быть уверен? Это железно? – прозвучал классический ультиматум Шпека.

– Что может быть железно на этом свете, Арнольд? – ответил уклончиво Хэйс. – Ты знаешь это не хуже меня. Все, что мы можем – это поднатужиться. И мы жмем изо всех сил. Мы приготовили Найту славный подарочек. Фильм вышел выдающимся. Помяни меня – он принесет нам кучу денег.

Наступило молчание. Собирались тучи. Сейчас Шпек перейдет к угрозам. Уж что-что, а штучки партнера Хэйс знал как свои пять пальцев. Арнольд любил нагнетать обстановку.

– Верно замечено, Брайан, – разродился он наконец. – Ничто не может быть железным. Особенно в таком бизнесе.

В моем бизнесе. Именно это имел в виду Шпек. Это был ультиматум – либо дай мне твердые гарантии, что новый фильм Найта не оставит нас с носом, либо пеняй на себя. Все мы под Богом ходим, в данном случае – под Шпеком. Если Найт и на этот раз напакостит, Брайан Хэйс как глава «Континентал» может считать себя конченым человеком.

Пять долгих лет, со времени провала фильма «Зима их судьбы», Брайан Хэйс словно балансировал на канате, постоянно атакуемый кознями Шпека, чье влияние в совете в Нью-Йорке возрастало пропорционально падению престижа Хэйса в Голливуде. Теперь Шпек решил потуже закрутить гайки. Для Хэйса настал момент решающей схватки. Его оружием была новая лента «Превратности фортуны». Его противниками были Джозеф Найт со своим выдающимся талантом и деловым чутьем, и Кейт Гамильтон, имевшая невероятный зрительский успех.

Завтра может и не наступить, если Хэйс не постарается выкрутиться сегодня.

– Брось, Арнольд. Не волнуйся, – сказал Хэйс. – Мы свалим их. Я найду способ.

– Рад слышать это от тебя, Брайан, – произнес вкрадчиво Шпек. – Но дела говорят лучше, чем слова.

– Я правда думаю… – Хэйс не успел окончить фразу, когда понял, что Шпек повесил трубку.

Взорвавшись, Хэйс швырнул аппарат об пол. Час испытания настал. Он должен именно в этом году обскакать Джозефа Найта. Но как?

Он делал все, что в человеческих силах, чтобы вытащить студию из пропасти, куда ее столкнул Найт своей «Бархатной паутиной».

Хэйс лез вон из кожи, пытаясь нащупать слабое место, которое могло бы обернуться против Джозефа Найта и его жены, когда для них настанет час расплаты.

Но все было впустую.

Как только Найт ушел на войну, Хэйс тотчас нанял детективов, которые следили за каждым шагом Кейт. Но их донесения были неутешительными. Все четыре года отсутствия Найта Кейт вела себя как монашка, сидя безвылазно в своем доме в Бенедикт-Кэньон – за исключением тех моментов, когда она занималась благотворительностью в пользу военнослужащих и встречалась с узким кругом друзей, включавшим Оскара Фройнда и некоторых других с «Монак пикчерз». Она также часто обедала и гуляла среди "холмов с неким Норманом Вэббом, малоприятным типом, бывшим голливудским сценаристом.

Когда Найт вернулся с войны, Кейт полностью посвятила себя ему, находясь при муже неотлучно. Ни теперь, ни во время его отсутствия не было и намека на неверность с ее стороны. Кейт была преданной женой – событие, невероятное в Голливуде.

На данный момент жизнь Найтов была безупречной. Они были тихой супружеской парой, жившей в обычном доме среди холмов. Они не посещали вечеринки, не увлекались азартными играми, не баловались наркотиками или алкоголем. Их существование было разительным контрастом голливудскому стилю жизни.

Но теперь ставки росли. Хэйс был просто обязан найти нечто, исхитриться нанести удар Джозефу Найту, вбить клин в хорошо смазанные колеса будущего фильма конкурента. Он велел детективам удвоить свои усилия и кровь из носа, хоть на краю земли, разыскать какого-нибудь типа, так или иначе связанного с Найтами. Слабое звено должно быть нащупано!

На карту была поставлена карьера Брайана Хэйса. Этого только еще не хватало! В Голливуде тесно для них двоих – для него и Найта одновременно. Арнольд Шпек дал это понять предельно ясно. Хэйс должен или свалить Найта, или потерять все.

Третьего не дано.

Кейт Гамильтон узнала новую сторону счастья, в корне отличную от упоительной радости, которую она испытывала во время их головокружительного романа с Джо Найтом, – но не менее чудесную и прекрасную.

Первое, что она заметила, когда Джо вернулся с фронта, – каким он стал худым. Он не выглядел тем человеком, за которого она выходила замуж. Тот Джозеф Найт, которого она знала прежде, был сложен, как профессиональный атлет, его фигура дышала мощью, скрытой в его хорошо развитой мускулатуре, глаза пристально вглядывались в окружающий мир. Теперь его взгляд, казалось, был направлен внутрь себя, в то место, где гнездилась загадочная, непостижимая боль.

В сущности, Джо был очень тяжело ранен. Его бедро раздроблено шрапнелью. Лечение, которое он получил в лагере для военнопленных, было весьма поверхностным. В первый же месяц после возвращения домой он перенес продолжительную и очень сложную операцию на бедре. Через четыре месяца последовала вторая. С тех пор он страдал от постоянной боли. Три раза в день он должен был принимать горсть лекарств, и, несмотря на их явное воздействие, его глаза были глазами человека, постоянно борющегося с физическими страданиями.

Но он не мог допустить, чтобы Кейт мучилась из-за его состояния.

– Немного немеет в дождливые дни, – говорил он с улыбкой. – Как у всякого ветерана.

Он также никогда не рассказывал Кейт об одиннадцати месяцах, проведенных в лагере нацистов.

– Это совсем неинтересно, – говорил он. – Единственное, что меня добивало, это сознание, что я вдали от тебя.

Он был крайне недоволен хирургией, которая мешала ему заниматься любовью с Кейт. Как всякий человек с горячей кровью, он хотел наверстать упущенное.

Но было еще нечто более глубинное в перемене, произошедшей с ним. Словно заглянув в лицо смерти, Джо понял, что он – не бессмертен, что существуют в мире темные силы, которые могут быть сильнее его воли. Он должен мудро пользоваться временем, отведенным им свыше, потому что оно не было безграничным, как он полагал раньше.

Когда он смог наконец заниматься с Кейт любовью, она почувствовала, что он нуждается в ней больше, чем прежде. Разлука с ней оказалась раной не менее тяжелой, чем те, от которых он страдал сейчас.

Была какая-то иная близость в его ласках, не менее упоительная, чем во время их медового месяца, – но другая. Если раньше у Кейт перехватывало дыхание, когда Джо поднимал ее до невероятных высот чувственного наслаждения и заставлял дрожать от экстаза, то теперь, казалось, в их отношениях появилось что-то более духовное. Он словно бережно вглядывался в укромные тайники ее души и отдавал большую часть себя целиком. Словно они стали более ранимы в своей интимной близости. Как будто смерть, бывшая раньше бесплотным призраком, далеким, невидимым для их любви, теперь подошла к ним как сила, которую нельзя отвратить. Ее странный, зловещий отблеск…

Но это не тревожило Кейт – она очень скоро поняла, что все, что Джо пришлось пережить, не повлияло на меру его любви к ней, не ослабило ее. И пытаясь облегчить его боль своим телом, своей любовью, Кейт ощущала, что теперь она больше жена его, чем раньше. Она была ею всего лишь два месяца, прежде чем Джо ушел на войну. Теперь же она чувствовала, что стала причастной чему-то вечному – почти космическая связь соединяла их неразрывными узами.