Для Кейт Голливуд был таким же местом, как любое другое. И она вела себя там так же, как и везде. Она быстро нашла работу официантки в популярном ресторане «Уилтшир-бульвар» и с удовольствием обнаружила, что ее доход превосходен – голливудская студийная публика приходила сюда на ленч и обед, разгоряченные разговорами о «собственности», «таланте» и «идеях». Они обожали производить впечатление на своих приятелей, давая ей большие чаевые.

На красоту Кейт клиенты не обращали никакого внимания– красивых девушек было в Голливуде навалом. Но то уважение и радушие, которое она проявляла к клиентам, внушали симпатию. Им нравились ее хорошие манеры – хотелось прийти еще. Все это укрепляло ее репутацию отличной официантки.

Кейт была единственной, кто был равнодушен к ловушкам Голливуда. Ее подруга Мелани с головой ушла в бурную деятельность – тусовалась среди невольничьего рынка жаждущих работы «деток», искала агентов, пыталась записаться в класс актерского мастерства, постоянно читала «Всякую всячину» и «Голливудский репортер», – и конечно же, часами могла обсуждать голливудские слухи. И незримо для себя оказывалась перед мучительной проблемой – каждый день уносил по крупицам ее честь, достоинство, самоуважение. В жертву желанию «казаться милой» распределяющему роли, ассистентам режиссеров и рекламным агентам приносилось все.

Довольно странно, но Кейт, которая одна не разделяла лихорадочных надежд и проводила свои дни за работой так же спокойно и однообразно, как она это делала в Северной Дакоте и Иллинойсе, сделалась своего рода матерью для Мелани и ее друзей. Частенько вечерами, приходя с работы, она обнаруживала их ждущими ее возвращения, чтобы излить ей свои печали. Они рассказывали ей о своем детстве, своих родителях (Кейт начинала понимать, что притягательность Голливуда была особенно сильна для тех молодых людей, которых в детстве не любили и унижали), о своих мечтах и крушениях этих надежд, разбивавшихся о ежедневные мелкие разочарования.

Кейт была хорошей слушательницей, ее выдержанность и надежность вызывали желание довериться ей. Видимо, ее неуязвимость для голливудского дурмана побуждала многих поверять ей свои самые сокровенные мысли и мечты. В ней была независимость ума, которой они сами хотели бы обладать.

Кейт внимательно выслушивала их жалобы на ассистентов режиссеров, агентов и распределяющих роли, чьи обещания никогда не выполнялись, – мужчин, которые спали с ними и больше не напоминали о себе. Она слушала и жалела их. Но она быстро научилась не позволять себе разрушать и тени их надежд, которые толкали к новым, еще большим унижениям. Если хотя бы раз она отважилась намекнуть, что такой-то распределяющий роли вовсе не собирался помогать такой-то девушке, что ей лучше найти кого-нибудь другого или вовсе покинуть Голливуд, та посмотрела бы на Кейт со смесью отчаянной душевной муки и тайного недоверия. И еще она поняла, что ее попытки обрисовать реальное положение вещей принесут этим девушкам только страдания, но ни на йоту не приблизят их к осознанию жестокой правды. Иллюзии были их плотью и кровью. Ничто не могло уничтожить их мечты – только, быть может, время.

Со слов Мелани и ее друзей Кейт узнала многое. И о «рабстве», и о грезах. Но ничто словно не коснулось ее. В Голливуде, как и везде, она жила вне того, что ее окружало. Иллюзия, смертельно опасная для других, была для Кейт не более заразна, чем грубые нравы мелких городишек Айовы, миазмы Чикаго или Детройта. Везде было одно и то же: мир жестоких хищников и их покорных жертв, мир, который ее совершенно не касался.

Ее единственная уступка Голливуду заключалась в том, что однажды, устав от бесконечных приставаний Мелани, она позволила уговорить себя сфотографироваться.

– Послушай, – убеждала ее Мелани. – Ты очень красива. Ну что тебе стоит сходить к фотографу? Не можешь же ты уехать из этого города, не испытав счастья!..

Кейт истратила немного денег на фотографии и улыбнулась, глядя на глянцевые снимки собственной персоны в нескольких позах, каждая из которых была настолько тривиальна и скучна, что делала ее практически невыделяемой из целого моря претенденток на милость фортуны.

Фотографии позабавили Кейт. Но они же оставили в душе неприятный осадок. С них на Кейт глядело существо, такое же чуждое, как инопланетянин. Это была она. И лицо, которое она видела каждый день в зеркале, было для нее таким же далеким, как и пойманное фотокамерой, – настолько это было непохоже на ее собственное «я». Она не любила, когда что-либо напоминало ей о полной погруженности в себя. Кейт отложила снимки и больше не смотрела на них.

Вскоре после появления фотографий Мелани вернулась со своей обычной «охоты» за ролью и возбужденно поведала Кейт, что нашла ей работу.

– Я взяла с собой твою фотографию, – ликовала Мелани. – Показала ее ассистенту режиссера. Он сказал: «Пойдет». Это, правда, эпизод в массовке, но платят пять долларов. Кейт! Ну, рискни! К черту сомнения!

Кейт, у которой был в тот день выходной, не имела никаких конкретных дел. Она решила уступить Мелани. Девушки пришли на студию «Парамаунт», где их отправили в комнату ожидания. В конце концов к ним вышел ассистент режиссера, с виду очень занятый. Он по-дружески поздоровался с Мелани и взглянул на Кейт.

– Вот та девушка, о которой я вам говорила, – сказала Мелани. – Я знаю, что она будет очень стараться, если вы дадите ей шанс.

Молодой человек пожал руку Кейт. Он окинул ее быстрым взглядом. От его внимания не ускользнули ее загорелая кожа, прекрасные формы и то неуловимое очарование, которое исходило от всего ее облика, – даже здесь, в этом городе, полном хорошеньких девушек. Затем он взглянул ей в глаза. То, что он увидел, казалось, произвело на него впечатление.

– Порядок, – сказал он. – Слушайся Мелани, Кейт. Она объяснит тебе, что к чему. Вы, девочки, счастливицы. Эта сцена чуть больше, чем массовка. Вы будете на экране средним планом в полный рост.

Он улыбнулся Мелани на прощание. Кейт стало совершенно ясно, что он спит с ней.

Девушки отправились в костюмерную, где им подобрали костюмы. Затем их отослали в гримерную.

Наконец, их отвели на съемочную площадку, где они ждали около часа, когда начнутся съемки. Это была короткая сцена во второразрядной картине. Один из второстепенных персонажей выходит из лифта, минуя кучку секретарей, и скрывается из виду. В общей сложности эпизод занимал около трех секунд. Кейт и Мелани были в числе этих секретарей.

Наступило время съемки.

– Отлично, – сказал режиссер. – Девочки, по местам. Джинджер, обернись и посмотри на Томми, когда он выйдет из лифта. Остальные – просто смотрите вперед. Перед собой. Я хочу, чтобы вы выглядели занятыми. Вы – деловые девушки, занятые работой. Когда я скажу: «Мотор!» – сделайте два шага от того места, где сейчас стоите.

Спустя мгновение прибыл актер. Кейт узнала его лицо – она видела его в многочисленных второсортных фильмах, которые смотрела несколько лет назад. Обычно он играл роли бесчестных типов или бандитов.

Актер приготовился в декорациях лифта. Ассистент режиссера расставил массовку.

– Тишина на площадке! – прогремел он. – Все по местам. На площадку вышел помощник режиссера.

– «Веселенькое лето», – сказал он. – Сцена сорок третья, дубль первый.

Он щелкнул хлопушкой и ушел.

– Приготовились, камера… звук… – заорал режиссер. – И… мотор!

Актер вынырнул из лифта, посмотрел на девушек, слонявшихся по холлу, и скрылся из вида.

– Стоп! – выкрикнул режиссер. – Рой, побольше света! Осветитель пододвинул ближе один из юпитеров, и съемки начались по новой.

– Стоп! – опять рявкнул режиссер. – Золотко… как там тебя?

– Мелани, – еле слышно ответила девушка, залившись краской.

– Послушай, детка, убери волосы с глаз. Готовы, остальные? Дубль третий! Давайте, девочки! Время – деньги.

Наконец, эпизод был отснят. Массовку отпустили. По пути домой, в автобусе, Мелани спросила, как понравился Кейт ее первый опыт.