Ну почему она не могла смириться, принять исчезновение жестокого мужа, получить наследство и начать новую жизнь? Она была молода и красива, могла спокойно вернуться в Мериленд и без труда выйти замуж за достойного человека. Ее будущее было у нее в руках, она могла строить его по своему собственному вкусу.
Но она выбрала Джозефа Найта.
Джо никогда не забудет ее пламенных, обреченных слов, когда он пытался убедить ее в том, что теперь она избавлена от тюрьмы – жить со своим мужем.
«Я – в тюрьме», – сказала она.
Джозеф Найт не понимал женщин. Он не мог постичь страсти столь всепоглощающей, когда женщина готова пожертвовать всем, лишь бы быть с мужчиной, который ее не хочет. Которая может толкнуть ее на то, чтобы лишить себя жизни и даже лишить жизни того, кого любит, – только не жить без него. Будучи бизнесменом, Найт привык во всем отыскивать рациональные, деловые мотивы. Он воспринимал мир как прагматик: задерживался там, где мог что-то получить, и ретировался, когда ему ничего не светило. Он не мог понять, как женщина может добровольно отказаться от самой жизни во имя чего-то эфемерного, бесплотного – любви мужчины. Их страстная тоска, желание слиться, отдать себя другому человеку, быть единой плотью вместо того, чтобы ощущать себя личностью, – все это озадачивало его.
Этот глубинный голод, жажда, которую Найт видел в героинях великих драматургов и романистов – от Шекспира до Ибсена, от Софокла до Толстого, – и были сущностью женщин. Жажда столь всеобъемлющая, отдающая все без остатка, что женщина готова храбро встретить смерть и даже лишить жизни того, кого любит, если ее лишат духовного нектара их любви.
Джозеф Найт считал, что другие мужчины также воспринимают женщин, как и он. И он решил, что ни один мужчина не обладает чем-то, достойным страсти и одержимости, которые были у Анны Риццо. Такие женщины послушно следовали за фантомами, химерами – слитки золота у подножия радуги, – когда они приникали без остатка к пустым сердцам мужчин. В этот дурацкий мертвенный рай они стремились так неистово и Так благородно.
Джозеф Найт не мог постичь этого. Он смотрел на страдания женщин со стороны. Может быть, потому, что сам он никогда не чувствовал ничего серьезного к женщинам, он не мог понять их потребности любить абсолютно, всецело, без остатка – и быть любимыми. Он не мог поместить себя на их месте. И поэтому он не смог понять Анну Риццо. Его слепота погубила ее.
И это запоздалое чувство поражения, скорби о нелепой трагедии на многие месяцы повергло его в состояние депрессии. Он пытался с головой окунуться в работу, но на душе у него было тяжело. Он не только чувствовал сожаление – казалось, ему все время чего-то не хватало. Как будто вся его жизнь за эти десять лет, полных разнообразных событий, потеряла для него всякий смысл. И его бизнес тоже.
Ему нужен был новый стимул, может быть, перемена декораций.
Но прежде чем он смог придумать то, что помогло бы ему выйти из тяжелого состояния, сам по себе вдруг явился шанс, последствия которого Джо не мог предвидеть в то время.
Этот шанс явился в виде старого делового знакомства. Человек по имени Джерри Меркадо, известный ему по Бостону, пришел с необычным предложением.
– Джо, я хочу осуществить нечто грандиозное и хочу, чтобы ты участвовал в этом вместе со мной, – сказал Джерри. – Я хочу снять фильм. Независимо. Я знаю кое-каких людей на побережье – они готовы мне помочь. Поверь мне, это будет нечто фантастическое. Мы сделаем хороший фильм малыми затратами и пустим его в прокат через сеть больших кинотеатров. Мы ухватим фортуну за хвост!
Сначала Джо только улыбнулся. Он знал Джерри давно. Меркадо был помешан на кинематографе. Он ходил в кино почти каждый день – всю свою жизнь. Джерри владел несколькими театрами в округе Бостона и читал киножурналы почти с религиозной фанатичностью.
Но Джерри не был таким искушенным бизнесменом, как Джо. Найт хорошо помнил, как его приятель ввязывался не глядя в многообещающие поначалу авантюры, которые оборачивались ничем. Он не старался вникнуть в суть дела, не занимался серьезным анализом рынка, прежде чем вложить в дело свое время и деньги.
Но, несмотря ни на что, Джозеф Найт нуждался в перемене декораций. И ничто не могло быть так далеко от него сейчас, как Голливуд. Одно это слово вносило освежающую струю в его душные мысли.
Быть может, это как раз то новое поле деятельности, в котором нуждается сейчас его истерзанная душа? Которое поможет ему забыть Анну Риццо и снова думать о будущем?
А когда Джерри рассказал ему о том баснословном количестве денег, которое он намерен добыть в этом городе у Тихого океана, инстинкт бизнесмена толкнул его пуститься во все тяжкие. Конечно же, Джерри преувеличил свои возможности и представил дело так, как будто им не составит никакого труда быстро снять этот фильм. Но к тому времени Джозеф уже достаточно читал о Голливуде, чтобы знать, как много зарабатывают за год кинокомпании. Индустрия шоу-бизнеса перемалывает много денег – вне зависимости от Депрессии.
Джозеф Найт решил рискнуть.
– Покажи свой товар, – сказал он Джерри Меркадо. – И если он выглядит подходяще, я – с тобой.
Две недели спустя Джозеф Найт поручил надзор за своими деловыми интересами проверенным людям в Бостоне, Майами, Чикаго, Филадельфии и Нью-Йорке. Он отправился в Лос-Анджелес вместе с Джерри Меркадо и поселился в «Беверли-Уилтшир-отеле».
Был июль. Джозеф Найт удивлялся калифорнийскому климату. Привыкнув к влажности Восточного побережья и Среднего Запада, он поначалу просто наслаждался сухостью воздуха, легким приятным ветерком, освежающим побережье. Но внутренние долины страдали от палящего зноя, и многочисленные фруктовые сады, разбросанные в округе, могли существовать только с помощью дорогостоящей системы оросительных каналов.
Лос-Анджелес был буйно разросшимся, уродливым городом, лишенным элегантности Нью-Йорка, очарования Бостона, филадельфийской истории и впечатляющей архитектуры Чикаго. Но в нем чувствовался какой-то первобытный напор энергии. Он казался местом, где сделки заключались своеобразным способом людьми, которые придумывали правила игры по ходу ее.
Голливуд был самым сумасшедшим местом, которое Джозеф Найт когда-либо видел. Географически это была просто кучка холмов на западной окраине Лос-Анджелеса, отделенная от океана несколькими милями. Дороги, ведущие к нему от побережья, были забиты машинами. Местечко было уже загрязнено смогом и перенаселено, как муравейник. Собственно «жилой» Голливуд выглядел так же, как обшарпанные и обнищавшие районы Нью-Джерси. Он примостился у подножия холмов. И только несколько кварталов представляли собой спрятанные за высокими заборами и холмами баснословные резиденции кинозвезд и кинодельцов.
Благодаря невообразимому богатству, добытому в недрах самого рискованного бизнеса на свете, Голливуд за одно поколение превратился из сонного заштатного городишки в полигон мечты, претензии и сказки. Запах новоявленных денег ощущался повсюду – в особняках, окруженных фонтанами и заполненных мебелью, вывезенной из европейских замков. Внутри этих оазисов обитали верткие люди, денежные мешки, в большинстве своем иммигранты в первом поколении, всего лишь несколько лет назад сдвинутые со всех стартовых точек восточной части Нью-Йорка, но уже закаленные знойным солнцем города, который они завоевали своей жадностью, хитростью, чутьем, помогавшим им ориентироваться в сложном мире индустрии грез.
Здесь также обитали актеры, которые начинали как неискушенные исполнители, нанятые по контракту (наивная молодежь со всех уголков страны), но затем превращенные в кинозвезды голливудскими мастерами имиджа, чаяниями публики – и иногда, своим собственным талантом.
Это были послушные марионетки киностудий, которые трудились не разгибая спины, в условиях самой жесточайшей конкуренции и жили в роскоши не менее неуклюжей, чем их хозяева. Они были полуграмотны и не более привычны к богатству и статусу, чем сами владельцы студий. Им приходилось «держать позу», подобающую уверенным и преуспевающим столпам общества, – так же как они делали это ежедневно перед камерами. Эфемерность их существования диктовалась также ненадежностью их насеста на верхушке хаотичной голливудской глыбы, насеста, который в любой момент мог быть скинут оттуда фиаско в билетной кассе. И неудивительно поэтому, что многие из них были опустошены наркотиками, алкоголем и прожиганием жизни. Иллюзии, даже если приносят колоссальную прибыль, не дают твердой почвы под ногами.
