– Ирил, ты опять?! – Вбежавшая в сарай женщина огорченно всплеснула руками, увидев стоящего посреди всего этого безобразия мальчишку. Тот повернул к ней перекошенное лицо, еще не плачет, но – вот-вот, и, узнав мать, наконец сорвался. Испуганный жалостливый детский плач показал матери все, что до поры скрывала поднятая пыль.

– Опять?

– Да-а-а… – размазывая сопли и слезы, мальчишка безуспешно начал оправдываться: – Я зашел, а он как глянет, я его… а он… Я по нему… А он за горшком…

– Это был кот, сынок, – мать устало опустилась на пол. Спасти горшки уже не получится, так что нет смысла кричать, топать ногами, пугать ребенка. Тем более что он и не виноват ни в чём, – это был просто кот, как и в прошлый раз: искал, что поесть. Ну, иди сюда, не бойся.

Мальчишка осторожно подошел, позволил себя обнять и уткнулся в мамино плечо, поняв, что выволочка отменяется. По крайней мере сейчас.

– А потом ты начала кричать, и я испугался еще больше, – шмыгнув носом для храбрости, тихо поведал он.

– Понятно, – мать грустно улыбнулась, – и ты со страху бабахнул еще один.

– Ага.

– А потом я крикнула сильнее…

– Ага.

– В общем, никто ни в чем не виноват. – Она погладила светлую вихрастую головку. – Ладно, иди уже, только обещай…

– Ладно-ладно, – мальчишка мгновенно прочувствовал ситуацию, вывернулся из рук матери и пулей вылетел в дверь, – я аккуратно, мы в вольдов пойдем игра-ать.

– Ирил! – запоздало всплеснула руками мать, но того уже и след простыл.

Подметя черепки и пыль, женщина аккуратно прикрыла за собой рассохшуюся дверь перекошенного сарайчика, присела отдохнуть на колоду, стоящую у стены, да и задумалась, глядя перед собой остановившимся взглядом.

Из мыслей ее выдернул громкий скрипучий голос:

– Здорова будь, Таная. Опять твой набедокурил?

– Са-Сефара, здравствуйте, – встрепенулась женщина от своих невеселых, судя по выражению лица, мыслей и посмотрела на гостью.

Перед ней стояла старая торквани, опираясь на палку. Торки, в большинстве (кроме некоторых горных племен), очень высокорослы, Са-Сефара исключением не была. Даже согбенная годами, она все равно была выше человеческой женщины. Приходилось поднимать голову. Фирменный оскал торков, потерявший с годами свою пугающе острую зверскость, тем не менее, по-прежнему вызывал уважение. Всё еще густые, краснеющие к старости волосы, Са-Сефара подвязывала на боевой манер воинов-торков – пучок ровно посередине темени. Слухи про нее ходили разные, но откуда она пришла в самое дальнее поселение обитаемого Пестика, чем занималась до этого и настоящее ли это ее имя, точно не знал никто. Одно можно было сказать определенно: ни один вольд, торговец или ремесленник Хайара никогда не пытался с ней спорить, потому что старая торквани неизменно оказывалась права. Если она не знала, что сказать, то просто молча стояла, посверкивая своими не утратившими зоркость темными глазами. Но если уж она открывала рот, то лучше было бы ее послушать, а потом сделать так, как она сказала.

– Опять, спрашиваю, побил чего?

– Опять, – вздохнула Таная. – Он испугался чего-то, горшок и разбился, а тут я давай кричать, он еще больше перепугался – ну и так далее.

– Ясно, – взгляд тёмных глаз, глядящих из-под нахмуренный бровей, не обещал ничего хорошего. – Это у тебя ведь уже третий раз, а?

– Четвертый, – расстроенно ответила Таная.

– Еще хуже. Плохо это, – проскрежетала торквани.

– Да что вы, Са-Сефара, – перепугалась женщина, – он же мальчик еще, не понимает ничего, он же никому ничего плохого не сделал, а горшки – так что горшки, да пусть хоть все переколотит. Вон у соседки свой-то палками перебил тоже… Так и ничего, что с них взять-то…

– Да ты никак решила, что я его съесть собираюсь, как у вас там в ваших сказках человеческих понаписано? – Торквани недовольно пристукнула своей палкой. – Я о нём беспокоюсь. Ты знаешь, почему у нас, в Пестике, халь, то есть магов по-вашему, практически нет?

Широко распахнув глаза, Таная робко покачала головой.

– А что вообще такое «Пестик», знаешь? – прищурилась торквани. – Что такое «Клевер»?

– Да, конечно, то есть нет, – всё так же робко кивнула, а потом помотала головой Таная.

– Понятно, да и зачем тебе, – вздохнула торквани. Она аккуратно присела на край той же колоды – годы не щадят ни людей, ни торков, да и ни одну другую расу Клевера, разве что спрашивать с нелюдей они приходят гораздо позже.

– Слушай внимательно, – проворчала она, – повторять не буду.

Таная замерла, внимательно прислушиваясь к словам торквани: Са-Сефара заслужила уважительное отношение.

– Обитаемый Клевер – это четыре мира, четыре Лепестка: Желтый – мы, Зеленый – аталь, Серый – глеммы и Огненный, – скривилась торквани, – вы, люди. Посередине – Пестик. Магия, хальер, есть везде, кроме Огненного. Не досталось вам. А в Пестике этой хальер – вдесятеро. Понятно?

– Нет, – тихо произнесла Таная, словно извиняясь за непонятливость.

– О духи! – закатила глаза Са-Сефара. – В Желтом Лепестке шаман возьмет и срубит дерево, а тут – так же – лес снесет и не заметит. Силушки-то на десятерых. Теперь понятно?

– Понятно, – закивала женщина, – понятно, только…

– Твой парень – халь, – пояснила торквани, – только беда в том, что халь у нас жить не могут. Сейчас он горшок разбил, а подрастет… А ну как не понравится ему кто?

– Ох, – схватилась за голову Таная, – убьет не ровен час кого.

– Убьет – полбеды, – прищурилась торквани, – иного и убить не зазорно, воин крови не должен бояться. А вот сотворит чего такое, что и себя, и тебя, и весь наш Хайар снесет, вот тут ты чего будешь делать?

Танае, судя по лицу, как и любой матери, было наплевать и на себя, и на Хайар. Дитятку угрожает невесть что, какой уж тут Хайар?

– Сараси Са-Сефара, – невесть откуда вспомнила приличествующее обращение Таная, – что ж делать-то теперь?

– Сараси? – прищурилась торквани. – Нет, дочка, я не сараси.

Она замолчала, старые, но еще зоркие глаза остановились на какой-то точке над горизонтом, высматривая видимое им одним. Медленно-медленно торквани перевела взгляд на человеческую женщину:

– Сараси – это воины, это шаманы, сараси – это жизнь, дочка. – Она вздохнула. – А я не сараси, я просто старая Са-Сефара, которая скоро помрет тут, на окраине Пестика. Молчи, – оборвала она вскинувшуюся было Танаю, – просто так не помру. Перед смертью тебе еще помогу. Одна ты со своим сорванцом не справишься, мужик тебе нужен. И не красней, не девка.

Таная резко выпрямилась:

– Спасибо, Са-Сефара, но тут я сама разберусь. – Куда только девалась усталая перепуганная женщина? – За науку благодарю, а со своим ребенком попробую управиться одна.

– Не перечь, – сдвинула брови старуха, – твоего-то уже сколько лет как Твари забрали? Пацан – байстрюк байстрюком растет, ни вежества, ни силы своей не знает. Койку свою как хочешь огораживай – твое дело, а халь в Пестике воспитывать – это уметь надо.

Она поднялась. Резко, сильно, несоразмерно со старым, ветшающим телом. Темные глаза впились в лицо женщины:

– Ты что думаешь, кто-нибудь из Лепестков пропустит появление в Пестике халь? Никто. Как только парень выкинет чего значимого – тут же придут, – она сжала посох так, что и без того бледные старческие пальцы белыми полосами перечеркнули темное дерево, – и не могу тебе обещать, что с добром придут.

Торквани повернулась и, не дожидаясь ответа, молча двинулась вниз с холма.

– Днями пришлю, жди, – бросила она через плечо.

И ушла, медленно растворяясь на уходящей вверх по холмам дороге, накрытой зеленоватым покрывалом вечернего неба. Ушла, оставив человеческую женщину одиноко стоять возле старенького покосившегося сарая на вершине холма, за которым начиналось безбрежное море Пестика. Неизведанное и страшное, каждый год требующее и требующее новых жертв.

Маленькая фигурка Танаи с развевающимися волосами долго оставалась неподвижной. До тех пор, пока сумерки не закрыли гладь моря, разрешая закончить еще один день, а снизу не раздался беззаботный мальчишеский крик, зовущий и напоминающий матери, что жизнь все так же идет своим чередом.