– Добри вечер, пани! – говорю я, компенсируя схожесть чешского и русского языков произношением коренного жителя. И старательно произвожу впечатление ослепительной улыбкой молодого Алена Делона. Когда-то давно одна женщина говорила, что я на него похож.

Две пары зеленых глаз с оценивающим любопытством устремляются на неотразимого незнакомца.

– Добрый вечер, – отвечает старшая, и это не просто похожий славянский – это родной язык, с отчетливым московским «О».

– Какой приятный сюрприз! – Я восторженно развожу руками и, не размазывая белую кашу по чистому столу, сразу беру быка за рога. – А что, милые дамы, не выпить ли нам бехеровки на аперитив?

Здесь все пьют минеральную воду и бехеровку, это в порядке вещей, поэтому отказа я не ожидал. Его и не последовало.

Знакомимся: маму зовут Ириной, дочь представилась Галей. Я, как и положено, назвался Геннадием Поленовым – бизнесменом из Москвы. Пьем пряную травяную настойку, непринужденно болтаем, смеемся, я рассказываю анекдоты, весело хохочу, как и положено компанейскому рубахе-парню. При этом незаметно, но внимательно присматриваюсь к соседкам.

Неброский макияж, дорогая одежда и украшения, интеллигентная сдержанность манер, правильная речь, хороший словарный запас… Русые волосы матери аккуратно собраны на затылке «улиткой», а у дочери схвачены «хвостиком». Им приносят жареную форель со спаржей – значит, следят за фигурами. Правильно пользуются приборами, умело разбирают рыбу, неспешно едят, от выпивки отказались – значит, получили воспитание…

Все ясно – эти лошадки не из современных новорусских конюшен, скорей всего, они из семьи ответработников советской поры: дедушка зампред Госплана, или папа замминистра иностранных дел, а может, муж – шишка в президентской администрации. Или что-то в этом роде. Во всяком случае, они мне подходят.

Я за обе щеки уминаю свой стейк, жадно пью терпкое красное вино, рассказываю, как важно правильно выбрать степень прожарки, и доверительно сообщаю, что лично я предпочитаю четвертую, когда мясо на срезе имеет розовый цвет, но сок уже не выделяет.

К концу ужина мы стали почти друзьями. Чтобы закрепить знакомство, приглашаю Иру и Галю в «Оперу».

Включенные лампы под красными абажурами усиливают цветовое господство символа революции. Бармен узнает меня и доброжелательно улыбается. Короткие усики топорщатся, открывая белоснежные зубы.

Заказываю яблочный штрудель, кофе, бехеровку и холодный красный виноград без косточек, который оставляет во рту свежесть летнего утра. Честно признаюсь, что на сытый желудок штрудель уже не кажется таким замечательным, как днем. А может, я просто пресыщен.

Мои спутницы тоже практически не едят: смакуют для приличия десерт маленькими ложечками.

Ищущие приключений дамы – хорошее и приятное прикрытие. Оставалось сделать выбор. Мама выглядит просто замечательно: ни одного грана лишнего веса, гладкая молочная кожа, улыбка кинозвезды – если бы не взрослая дочь, я бы не дал ей больше тридцати. Она явно привыкла к мужскому вниманию и сейчас с готовностью ожидает очередной неминуемой атаки, словно крейсер, невзначай подставивший борт подлодке противника. Но я привык к асимметричным решениям и, как всегда, предпринимаю неожиданный маневр.

– А что, Галочка, не пообедать ли нам завтра в «Пуппе»? – самым невинным тоном спросил я. И галантно добавил: – Если, конечно, Ирина не будет против…

Такого оборота дамы не ожидали и немного растерялись. За столом наступила пауза. Пианист мастерски исполнял мелодии «Beatles». Несомненно, это был профессионал высокого класса.

– Почему мама должна возражать? – В глазах дочери вспыхнул интерес, и она посмотрела на меня с новым выражением. – Я уже большая девочка!

Ирина с деланным безразличием пожала плечами.

– Большие девочки должны уметь принимать правильные решения, – несколько натянутым тоном сказала она. – Этим они отличаются от маленьких.

Вникать в глубину этой многозначительной фразы никто не стал.

– Ну и замечательно. Тогда завтра в четырнадцать тридцать встречаемся на площадке перед «Пуппом».

Галина улыбнулась и кивнула.

Уходя, я дал пианисту пятьдесят крон. Он улыбнулся и величаво наклонил седую, аккуратно причесанную голову.

Давно меня не будили птицы. Точнее, пение птиц. Даже нет, пение – это слишком: скорее, речитатив, причём исполнитель слегка картавил. Этот чёрный птах, размером с компьютерную мышь, имел ярко-жёлтый небольшой клюв и красные штиблеты. Он нервно расхаживал по подоконнику, и, как предвыборный депутат, в чём-то настойчиво меня убеждал, наверное, в своей полезности и честности.

Выпуклый глаз время от времени цеплял блестящий в луче солнца мобильник на прикроватной тумбочке, и тогда на несколько секунд речитатив умолкал. Скорее всего, делать два дела одновременно: «пудрить» мне мозги и прикидывать, сможет ли он скомуниздить тяжелый телефон, – птах, как и многие депутаты, просто не был способен. К тому же я внимательно следил за своей собственностью. Наконец он остановился, посмотрел, прищурившись, на меня, подмигнул по-свойски: «А ты, братец, не так-то прост!» – и выбросился на волю.

Я скинул одеяло и подошёл к открытому окну. Ночи даже в самое жаркое лето здесь прохладны – горы всё-таки, а сейчас уже конец сентября: осень на носу. Свежий воздух неправдоподобно прозрачен и вкусен, как будто его всю ночь отстирывали с ароматизаторами кофе, выпечки, реки и свежескошенной травы. Его и вдохнуть-то сразу до конца невозможно, только со второй попытки – настолько он густ и насыщен. Расправив плечи, я вышел на середину комнаты и глубоко присел пару раз с вытянутыми вперёд руками. Ни скрипа, ни пощёлкивания, значит, я нахожусь в отличной физической форме! Что ж, переходим к водным процедурам…

В восемь я уже стою в Колоннаде и потягиваю горячую жидкость из вытянутого носика плоской кружки, купленной здесь же за сто двадцать крон. Многие соотечественники считают, что первые двенадцать карловарских источников явно не питьевые, и только тринадцатый спасает положение. Тринадцатым называют бехеровку.

Я с такими утверждениями не согласен. Мне нравится железистый привкус минеральной воды, она похожа на Славяновскую из моих детских впечатлений об отдыхе в Железноводске – любимом курорте родителей. Да если бы и не нравилась – я и не такое пил, если требовалось. А тут еще лечебный эффект. Радоваться надо, а не брюзжать, господа снобы!

Прохожу через галерею, новыми глазами осматриваясь по сторонам. Серый пол украшен, оказывается, тремя темными извилистыми полосами. Никогда раньше не обращал на них внимания. Сейчас включается ассоциативное мышление, и они кажутся следами… Да, будто три гигантские змеи неслись наперегонки по гладкому полу галереи, оскальзываясь при изгибах, так что ширина полос увеличивалась от сорока сантиметров до двух метров… Какими же должны быть те, кто их оставил? Самая большая добытая анаконда имела длину двенадцать метров, она легко заглатывала взрослого кабана. Очевидцы говорили о шестнадцатиметровых тварях, легенды ходят о тридцатиметровых… Если след двухметровой ширины не результат «заноса», то его мог оставить, наверное, стометровый гад! Это похлеще любых легенд, это чистая фантастика! Что ж, будем разбираться – где правда, где вымысел…

Неторопливо пробираюсь сквозь разношерстную толпу, внимательно рассматривая взасос целующихся с питьевыми кружечками людей. Расхристанные, глубоко пожилые немцы в ярких маечках и шортах, безжалостно открывающих узловатые ноги, развязные русские в спортивных костюмах или домашних нарядах и тапочках, несколько строгих индусов в тюрбанах, гораздо больше молчаливых арабов с закутанными в черное женщинами… Утром, днем и вечером здесь можно встретить всех отдыхающих в городке.

Это очень перспективное место. Как бы ни был богат, значим и важен человек, как бы он ни отгораживался высокими заборами, охраной и прислугой, есть вещи, которые невозможно перепоручить многочисленной челяди – заместителям, подчиненным, референтам, секретарям, советникам, помощникам, порученцам… Вкусно поесть, помочиться, переспать с девушкой, выпить лечебной воды – все это он должен делать лично. Чем черт не шутит, а вдруг…