— Я не знаю, зачем меня пригласили, но я могу говорить долго!

Эффект оказался прямо противоположный ожидаемому. Председательствующий, задрожав от благоговения, предложил не ограничивать «почтенного докладчика» во времени.

Так был сделан еще один роковой шаг на пути моего превращения во всезнающего Корифея.

К концу месяца я находил на подносе депешографа в среднем по четырнадцать приглашений в сутки. Я пробовал отказываться, ссылаясь на занятость — увы, марсианские сутки лишь на сорок одну минуту больше земных! — но это приводило к еще более упорным просьбам. В подобных случаях устроители совещаний проявляют поистине садистскую настойчивость. А когда меня пригласили на коллоквиум по трансвиритуализму (если бы хоть знать, что это такое!) и я пожаловался на плохую погоду, то за мной немедленно прислали «очень удобный» ракетомобиль последней марки (к счастью, у него на полпути распаялись дюзы, и я сумел удрать домой).

Тех, кто может оказаться в моем положении, предупреждаю: не вздумайте мямлить по видеофону, что вам нездоровится. Ничего, кроме всепрощающей улыбки, эти жалкие увертки не вызовут.

Вам простят — великодушно простят! — любое легкое недомогание, вроде инфаркта, отека легких или рака печени.

Можно точно представить, какой разговор предшествует приглашению вас на симпозиум по разведению пурпурных бактерий или на конференцию по смазочным маслам:

— Надо пригласить Старика! Он всегда так зажигает молодежь!

— Глубоко интеллигентный марсианин! Говорят, он играет на арфе?

— Поразительно! Как его на все хватает!

— Эрудит!

— Корифей!

— Энциклопедист!

— Если Старика не пригласить, он обидится…

Это я — то обижусь! Да я содрогался всем своим треугольным телом, чувствуя, что единожды наклеенный ярлык Эрудита и Корифея оторвать невозможно. Еще более убедил меня в этом случай на защите диссертации по актуальной бонистике (?!). Я имел неосторожность совершенно искренне заявить: «Я ничего не понял!» — на этом защита диссертации прервалась, диссертанта увезли домой в состоянии глубокого шока. Вот что значит мнение Авторитета! Впоследствии я неоднократно приканчивал любые дебаты одной только убийственной фразой: «Из доклада уважаемого коллеги я абсолютно ничего не понял».

Подобное замечание в устах Авторитета означает интеллектуальную кончину для оратора. Никто и не помыслит, что Эрудит — невежда в данном вопросе или страдает старческой тугоухостью.

Наоборот! Все поймут, что это лишь деликатный намек на то, что доклад редкостная коллекция бессмыслиц. Правда, на коллоквиуме по биомеханике… или… нет, на конференции по частицам частиц… оратор пытался возражать. Я осадил его словами: «Ну что ж, вы думаете так, а я — иначе». Вопрос казался докладчику абсолютно ясным, но своими скептическими замечаниями я быстро довел его до белого каления, он потерял нить рассуждений, спутался и, наконец, замолк. Скептический метод ведения дискуссии восторжествовал, а я получил возможность выпить в буфете чашечку кофе.

Вообще скептический метод дискутирования прост, как кувшин. Если дискуссия идет среди химиков, спрашивайте: «Имели ли вы дело с действительно чистым веществом?» Поскольку на этот вопрос никогда нельзя дать абсолютно утвердительный ответ, доверие к докладчику подрывается, дискуссия угасает. Перед физиками скепсис легко проявить при помощи всего двух фраз: «И вы полагаете, что такая задача решается без квантовой механики?», или: «Не кажется ли вам, что следовало учесть релятивистский эффект?» Такими общими замечаниями можно безошибочно осадить любого докладчика и с приятным сознанием выполненного долга удалиться… чтобы успеть на совещание по углублению марсианских каналов или на симпозиум по сингулярным уравнениям.

У каждого марсианина есть свои маленькие слабости. Ничто марсианское мне не чуждо! Уступая естественному тщеславию и желая хоть как-то вознаградить себя за губительную потерю времени, я изобрел метод автоапофеоза или самоокуривания фимиамом. Это филигранная техника самовосхваления. Многие мои коллеги по дебатам прибегали к методу автоапофеоза, но стихийно и; бессознательно.

Я же поставил этот метод дискутирования на научную основу, выделив в нем две разновидности: биографическую и географическую.

Первая разновидность самовосхваления состоит в том, чтобы всячески, но как бы мимоходом и невзначай, подчеркивать свои тесные связи с другими знаменитыми Корифеями. Учитывая, что большинство ученых редко опускается с Марса на Землю, лучше всего к месту и не к месту талдычить о своих близких знакомствах с земными Авторитетами.

Звучит это так: «Припоминаю, я обсуждал подобный вопрос с моим дорогим коллегой Нильсом Бором…» Или так (как можно небрежнее!): «Недавно один мой друг, который только что получил вторую Нобелевскую премию, уверял меня…» Но не зарывайтесь! Упоминания о том, что на прошлой неделе вы завтракали с Ньютоном или обсуждали конструкцию масс-спектрографа с Аристотелем, могут вызвать отрицательный эффект даже со стороны наиболее легковерных коллег.

Вторая — географическая — разновидность самовосхваления заключается в том, чтобы выставлять себя марсианином, много поездившим. Для этого уснащайте свою речь замечаниями: «Как я уже говорил на конгрессе в Малаховке…», «Возвращаясь с коллоквиума на Юпитере…» и тому подобное. О поездках на Венеру не следует говорить из моральных соображений, о путешествиях по родному Марсу вспоминают лишь ученые невысоких рангов.

Забавы ради именно в те дни я начал составлять руководство «Искусство дискутировать». Руководство продвигалось вперед семимильными шагами, а ступеньки, ведущие в мою лабораторию, ждали и не могли дождаться, когда, наконец, мои Шесть ног оставят следы на толстом слое пыли.

Уникальная кристаллическая библиотека посвященная интересующему меня вопросу и собранная буквально по кристаллику, рассыпалась в амфорную пыль. По ночам я просыпался с диким криком: «Прошу слова!», а утром, шатаясь от бессонницы, напяливал фрак и брел на конгресс по порхающим вездеходам Даже ежедневное и обильное применение метода автоапофеоза не приносило облегчения. Я вынашивал план мести и освобождения Я решил подорвать свой Авторитет изнутри, открыть глаза всем устроителям совещаний и симпозиумов на то, что участие меня, Всеобъемлющего Авторитета, в их разнообразных совещаниях столь же нелепо, как появление среди загорающих на пляже марсианина в герметическом скафандре.

С любителями дискуссий надо бороться их собственным оружием! Я уже заметил, что даже наиболее стойкие участники дебатов сохраняют хорошую спортивную форму не более двенадцати часов. Тринадцатый час оказывается роковым! Они начинают клевать всеми тремя носами или, судорожно зевая, перелистывать журнал «Все о марсианках». Поэтому, изучив накопленное, обобщив опыт и творчески его осмыслив, я остановился на особых методах ведения дискуссий, которые, как думалось, должны были основательно подмочить мою репутацию Корифея. Лучше всего назвать их методами «жевательной резинки» или «на колу висит мочало — начинай сначала».

Все три метода удалось пустить в ход незамедлительно.

Тайно злорадствуя, я сидел на диспуте по молекулярной музыке молчаливый, как телеграфный столб. И лишь в тот момент, когда председательствующий томно произнес: «Поступило предложение прекратить прения», я попросил слова. Я преподнес молекулярным музыкантам хорошенькую пилюлю! Я повторил — в точности повторил, у меня отличная память — речь основного докладчика, выступления трех содокладчиков и всех участников дебатов.

Я говорил действительно ДОЛГО! Я чувствовал, как приверженцы и хулители молекулярной музыки, разъединенные до того момента на бурно пререкающиеся группы, объединились в едином порыве — они жаждали содрать с меня кожу и натянуть на свои барабаны, а затем сыграть что-нибудь молекулярное на флейтах, сделанных из моих костей. Но им пришлось терпеть. Все же я — Корифей. А многие Корифеи только то и делают, что занимаются повторением ранее сказанного. Зато больше они меня не приглашали.