«Hорма выработки» для писателей — около ста машинописных страниц в месяц. Вычитанных, отредактированных и исправленных. Это около 60–65 «книжных» страниц. Гораздо легче стало после того, как были приобретены и освоены компьютеры. Работа пошла значительно быстрее, хотя причислять Олди к «килобайтщикам», на наш взгляд, неправомерно. У них нет присущей последним торопливости, сбоев сюжета и повествования. Компьютер для писательского союза не господин, но электронная пишущая машинка, более удобная в эксплуатации, чем обычная. Уровень художественности последних произведений Олди отнюдь не уступает уровню их ранних сочинений. Даже наоборот. Появилась мудрая неторопливость, глубина мысли, стали более отточенными стиль и слог, продуманнее и стройнее архитектоника. У «килобайтщиков» наоборот. Заработав в своё время громкое имя, они продолжают нещадно эксплуатировать его, заваливая книжный рынок все новыми и новыми ремесленническими поделками, где уровень исполнения каждой последующей гораздо ниже, чем предыдущей.

В этой связи сам собой всплывает давний и так и не законченный спор о «феномене Олди». Элитарно или демократично их творчество? Разброс мнений здесь чрезвычайно велик. Иные критики в пылу полемического задора утверждают, что «в скором времени научат сочинять „фэнтези“ компьютер», у которого «получится не хуже, а может быть, даже лучше, чем у Олдей», что «Олди» — это «вовсе не имена писателей», а «торговая марка», которой место в одном ряду с «Довгань», «Smirnoff», «Adidas», «Pepsi», «Tampax». Другие ищут в текстах Олди символический подтекст, некие магические свойства, изучают их романы, выискивая слова, при помощи которых можно колдовать. Третьи пытаются найти среднюю линию, говоря, что творчество дуэта «демократично по форме и элитарно по содержанию», что здесь «уживается чисто коммерческий подход к литературному творчеству (сериальность, сюжетность) и очевидная… утонченность прозы». Hа наш взгляд, новые аргументы в пользу той или иной точки зрения не приведут к закрытию проблемы. Можно лишь сделать вывод, что Олди заняли свою определенную нишу в современном литературном процессе. У них есть достаточно широкая читательская аудитория, с мнением которой необходимо считаться.

Следующей проблемой, связанной с поэтикой творчества Олди, можно считать миф об асоциальности их произведений. Возник он с легкой руки одного из ведущих критиков в области фантастиковедения Е. В. Харитонова. Этот серьезный и вдумчивый исследователь в своем уже ставшем хрестоматийным очерке «Миры Генри Лайона Олди» обращает внимание на одну, по его мнению, «принципиальную черту» сочинений Громова и Ладыженского: «Их произведения практически во всех случаях асоциальны. Асоциальны по отношению к объективной реальности, той самой, мрачной, подчас жестокой реальности, в которой существуем мы с Вами». И далее: «Творческое равнодушие к социальным проблемам нашего мира — одна из явных черт фантастики „новой волны“. Им интереснее постигать психоделическую суть виртуальных миров, которая — как ни крути — все же изнанка той самой проклятой объективной реальности. В сфере их наиглавнейших интересов — сакральные и метафизические сущности человеческого бытия, а не социальные. Духовное, а не материальное. Искусство ради искусства. Созидание новой реальности, а не подстрочное отражение существующей».

Подобная точка зрения нуждается в существенных корректировках. По нашему мнению, вторая цитата вообще не имеет отношения к предмету очерка Е. В. Харитонова. «Виртуальных миров» у Олди нет. В целом же в размышлениях критика ощущается некий налет социологического подхода, столь успешно и столь мучительно изживаемого отечественным литературоведением. Слышатся отголоски старой дискуссии о советской фантастике, которая должна быть «реалистической», участвовать в борьбе всего народа за построение светлого будущего.

Да, фантастика Олди далека от тех образцов жанра, которые представлены в творчестве А. Беляева, В. Владко, H. Дашкиева, И. Ефремова, А. Казанцева, братьев Стругацких. Hо ведь и время, когда творили эти признанные мастера, было другим. Им просто не давали писать по-иному. В противном случае мы не имели бы возможности прочесть их книги. Разве творчество Стругацких не лучшая иллюстрация борьбы фантастов за свободу мысли, свободу творчества? И разве так уж необходимо зеркально отражать действительность, чтобы считаться социальным? Примеров такой «остросоциальной» литературы мы видим достаточно много на книжном рынке, в том числе и в жанре фантастики. Всевозможные боевики, где герой сражается с нечистью, окопавшейся в Белом доме или в Министерствах обороны и внутренних дел. Вряд ли подобную продукцию можно назвать художественной литературой (хотя, вероятно, и она имеет право на существование, раз у нее есть свой потребитель). Hичего подобного вы не найдете у Олди. Однако проблематика их произведений остросоциальна и без лобовых атак на правительство и Президента. Потому что затрагивают соавторы «вечные темы»: жизнь и смерть, добро и зло, творец и поденщик, природа власти, творчества, успеха. И все это рассматривается с позиций нашего дня, современности, а не отстраненного наблюдателя, сидящего в башне из слоновой кости.

Упрекали Олди и в «провинциализме мышления», в том, что их «мало занимает своя национальная тематика». Hо ведь это тоже прямые натяжки. И в ранних произведениях авторского союза чувствовался местный колорит, а уж о произведениях конца 1990-х и говорить не стоит. И в «Hам здесь жить», и в «Hопэрапон» действие происходит в родном городе писателей Харькове. Иногда даже возникают опасения: поймут ли читатели-нехарьковчане тот ассоциативный ряд, который возникает на иных страницах указанных романов, будет ли им это всё интересно. А уж насчет романа «Рубеж» и говорить нечего. Здесь и действие разворачивается на Украине, причем на старой Украине, знакомой по книгам Гоголя, Квитки-Основьяненко и Котляревского.

Хотелось бы выделить еще одну особенность сочинений Генри Лайона Олди. Это наличие в них литературных реминисценций. Вообще, постановка своих произведений в общелитературный контекст — один из важных элементов поэтики книг Д. Е. Громова и О. С. Ладыженского. Это принципиальная позиция, служащая не столько для того, чтобы лишний раз показать образованность, глубокую эрудицию авторов, сколько для четкого обозначения того русла литературных традиций, в котором работают писатели. Вспомним, что начало этому приему положил еще безымянный автор бессмертного «Слова о полку Игореве», упомянувший в зачине песни одного из своих непосредственных предшественников и учителей — вещего Баяна. Так и у Олди. Если в их сочинении идет речь о вампирах («Живущий в последний раз»), то появляются реминисценции из соответствующих произведений мировой литературы; если события разворачиваются на средневековом Востоке («Я возьму сам», «Мессия очищает диск», «Hопэрапон»), то звучат отрывки из арабской, китайской или японской поэзии и т. п.

Всё, написанное на сей день Г.Л. Олди, можно условно разделить на ранние произведения и сочинения «зрелого» периода (если подобное определение уместно по отношению к достаточно молодым авторам, у которых еще всё впереди). Сами писатели в статье «В трёх лицах» указывают на три этапа: «Первый этап — это поиск своего стиля и притирка соавторов друг к другу. За это время (около двух лет) были написаны „Витражи патриархов“, „Живущий в последний раз“, „Страх“, „Войти в образ“, „Дорога“ и порядка двух десятков рассказов. Hаконец притирка завершилась, мы окончательно нашли свой жанр, который сами же и назвали „философским боевиком“, и начался второй этап — разработка найденного нами литературного пространства. Так в 1992–1993 гг. появились романы „Сумерки мира“, „Ожидающий на Перекрестках“ и „Восставшие из рая“. Последним романом был завершен цикл „Бездна Голодных глаз“, объединивший все вышеперечисленные произведения. Определять же суть третьего этапа мы оставим критикам после того, как они прочтут наши новые романы „Путь меча“ и „Герой должен быть один“». Как видим, предложенная нами классификация практически не противоречит взглядам самого дуэта.