Впрочем, вскоре мы догнали грузовик, на котором сидели бабы в ватниках и косынках, прикрывающих лоб. Бабы громогласно пели, раскачиваясь на неровностях пути. Нас заволокло пылью. Когда пыль осела, мы увидели, что бабы кричат нам что-то обидное и машут руками, подбадривая.
- Догнать и перегнать! - приказал Пашка.
Я добавил газу.
Но бабы не дремали. Они загалдели, одна наклонилась к кабине, и грузовик стал вилять, поднимая пыль. Начиналась дорожная игра. Пришлось отстать.
- Стой, - сказал Пашка, - дай я.
Я остановился. Мы поменялись местами. Грузовик скрылся за лесополосой. Пашка поехал, легко объезжая бугры. Он вертел руль левой рукой, а когда надо было переключать скорость, прижимал баранку коленом, освобождая руку. Это был, конечно, фокус, ибо рука его была вездесущей.
- У тебя слишком много рук,- проворчал Петухов,- они тебе мешают. Правая не знает, что делает левая.
Мы догнали грузовик. Бабы веселились, не подпуская. Грузовик пылил.
- Ну тебя к черту, - сказал я Пашке.
Он не ответил, замедлил ход, не выражая желания обгонять. Ветерок сдувал пыль с проселка. Пашка плелся за грузовиком, приучая настырно поющих дам к мысли, что мы смирились с судьбой. Ветер отделял пыль. На заднем борту грузовика значилось: «Обгон справа запрещен». Петухов сказал:
- Правильно. Обгонять нужно только слева. Это тебе подтвердит любой радикал и прогрессист... Все они передовые, когда начинают обгонять... А потом тормозят, и ты вмазываешься в ихний бронированный зад...
Бабы успокоились, понимая, что обгона не будет. Но когда они снова запели, Петухов неожиданно выскочил налево и легко обогнал грузовик, оставляя за собой громогласное разочарование.
- Нужно, - сказал он, - усыпить бдительность. Чтобы публика пела песни...
То, что он не знал дорогу, выяснилось часа через два. Мы елозили по проселкам, и мне показалось, что дважды попадали туда, откуда выехали. Грузовик давно пропал, мы мотались по чистому полю, пыля впустую и сжигая бензин. Спросить дорогу было не у кого. Большая лужа преградила нам путь, но Пашка смело въехал в нее и легко преодолел. Нас ждало еще несколько луж - видимо, дождь прошел здесь недавно. В очередной луже автомобиль забарахтался, как муха во щах, и заглох.
- Все, - сказал Петухов.
- Паша,- спросил я,- как же будет с дальнейшим развитием автомобилизма? Неужели мы здесь умрем?
- Я думаю, да,- сказал он.
- В таком случае нам следует написать что-нибудь предсмертное, - сказал я, вспомнив Сфинкса.
Мне показалось, что бывают такие случаи в жизни, когда совершенно необходимо, чтобы пришел пророк с огненным взором и сначала для порядка проклял сбившегося с пути, затем грозно указал бы ему дорогу к истине и наконец, отматюгав, потащил бы из лужи заблуждений.
- Нам нужен пророк, - сказал я Пашке. - Причем с тросом. Потому что у меня троса нет.
Петухов открыл дверцу и, выглянув, констатировал:
- Полколеса... Я подозреваю, что эту дорогу проложили специально для нас...
ГЛАВА ПЯТАЯ
За такие дела, - сказал Крот, - бьют морду. Ты безответственный человек.
- Рома, - Карпухин учтиво приложил руку к сердцу, - ее супруг - ужасный тип. Он замучил ее попреками и подозрениями. Они разошлись. Крот рассмеялся, задрав голову, что ему было труднее всего.
- Это она тебе сказала?
- Она мне сказала только про развод. Про остальное я догадался сам.
Крот ходил по кабинету, как маневровый тягач. Карпухин оправдывался:
- Рома! Лучше жалеть о том, чего не сделал, чем о том, что сделал.
- Забавная ситуация, - размышлял Крот, - ты знаешь, почему они разошлись?
- Понятия не имею.
- Они разошлись фиктивно! Чтобы она могла вступить в кооператив и оставить Сименюку жилплощадь. А потом они сойдутся, сменяются, и у них будет большая квартира.
- Бедная крошка, - спокойно сказал Карпухин. - А вы не можете дать вашему сотруднику квартиру?
- Чудак! Мы ему дадим в будущем году двухкомнатную, как растущему специалисту. Больше мы не можем. Впрочем, может быть, у нее изменились планы?
- Не думаю, - сказал Карпухин, - я не достоин ее. Крот засмеялся:
- Наконец-то появился повод для развода!
- Ты формалист, - сказал Карпухин. - Я к тебе пришел не для того, чтобы ты топтал мое чувство. Мне нужна фанера восемь миллиметров. Я уважаю Яковлева - он дает мне кушать. Позвони своим босякам, чтобы была фанера.
- Фанера, фанера, фанера, - пропел Крот. - Будет тебе фанера... Он посмотрел на Карпухина своими точками, наполненными маслянистым цветом нездоровой зависти.
- Кажется, все готово, - сказал он. - Суд через неделю. Адвокат - Сорокин. Возможно, вытащим девочку, и у тебя будут основания быть другом дома.
- Пошляк! - закричал Карпухин. - У тебя нет ничего святого!
- Святого у меня до хрена, - возразил Крот. - Поэтому я и вгруз в это дело. Для меня Колькино слово - закон.
- А ему зачем?
Крот присел к столу, тарабаня короткими пальцами:
- Он любит, чтобы все было в ажуре. Сережа Сименюк действительно талантливый парень. Он, конечно, лопух, но это к делу не относится. Эта маленькая мымрочка вертит им как хочет. Боюсь, что в конце концов она его отправит на каторгу. Ей нужна большая квартира! И должен сказать, Кеша, что тебе в этой квартире не жить. Ты умрешь, как Рембрандт, в полной неизвестности.
- А Колька твой знает про эти делишки?
- А зачем ему знать? Что у него, заместителя нет?
От автора
Пророк появился на голенастом тракторе, остановил свою технику рядом с нами и, выплюнув окурок, спросил:
- Застряли?
- Ты не трепись, - сказал пророку Пашка, - ты вытащи.
Пророк надвинул кепку и полез с трактора. Он был в резиновых сапогах.
- Кабы не я, долго бы сидели... Тут не ездят... Сбились вы... Трос есть?
- Конечно, нет, чего захотел,-сердито ответил Пашка. Пророк покачал головой:
- Кто же это без троса ездит?
И, не ожидая ответа, полез под облучок. Там у него лежала старая пеньковая веревка, толстая и потрепанная от частого употребления. Видно было, что таскал он в рай заблудших не однажды.
Пророк хлюпал по луже, привязывая нас к трактору.
- Поберегись! - крикнул он и попер медленно.
Нельзя сказать, что мы ждали спасения сложа руки или пересказывая друг другу историю своей жизни. Мы пытались выбраться и сами. Поэтому к моменту появления трактора мы уже прочно сидели на брюхе и колеса наши обращались в жиже весьма свободно.
Трактор выбрался на сухое легко. Наш автомобиль стоял за ним мокрый и грязный, отряхиваясь по-собачьи.
Парень отвязался.
- Куда едете? Мы ответили.
- Двенадцать километров, - сказал парень, - так и держитесь. Пашка достал рубль.
- Помолись за нас.
Парень улыбнулся прекрасными белыми зубами:
- Я неверующий...
- Не может быть,- сказал Пашка.
Парень сунул рубль в нагрудный карманчик рубашки и уехал.
- Ты его оскорбил, - сказал я, когда мы обогнали пророка. - Ты. дал ему динарий за душевный порыв.
- Человек склонен к обогащению, - успокоил меня Петухов. - особенно когда никто не видит.
Мы преодолели двенадцать километров довольно быстро. На окраине небольшой деревни стояла изба в три окна. К избе примыкал дощатый крашеный забор, а в заборе находились ворота с калиточкой.
Пашка остановил машину.
- Неудобно как-то,- промямлил я. - Раздольнов не тот человек, к которому я могу заехать запросто.
- Все люди, - сказал Петухов, - не те. Но жить приходится именно среди людей
Он вылез из машины, подошел к воротам и постучал. Раздался великий былинный лай. Вероятно, за забором проживал Змей Горыныч.
- Чтоб ты околел! - раздельно произнес Пашка в щель калитки.
Я никогда не бывал у Раздольновых. Мне казалось, что я не должен был переступать порога сего. Там происходила жизнь, к которой я не мог и не должен был иметь отношения. Конечно, время делает свое дело, в результате чего быль превращается в воспоминания. Есть время страдать от жажды и время вспоминать о страданиях, утолив ее. Раздольнов, видимо, не унижался до того, чтобы считать себя победителем, но и побежденным считать себя он не мог. Я стоял у ворот дома его и ждал, пока он отворит врата и даст отряхнуть мне пыль странствий у очага своего. Какого черта я поддался Пашке?
