Он открыл глаза и увидел нагую Молли; их разделял необъятный – не дотянуться рукой – простор новехонького ядовито-розового темперлона. Сверху через зарешеченное, покрытое копотью слуховое окошко просачивался солнечный свет. Часть слухового окошка была заколочена куском ДСП, сквозь него, почти касаясь пола, свисал толстый серый кабель. Лежа на боку, Кейс смотрел, как дышит Молли, смотрел на грудь, на изгиб бедер, очерченных с функциональным изяществом под стать фюзеляжу военного самолета. И все тело было худощавым, стройным, мускулистым, как у танцовщицы.

Комната была большая. Кейс сел. За исключением огромного розового ложа и двух новых, совершенно одинаковых нейлоновых сумок, здесь не было ровно ничего. Голые стены, никаких окон, кроме слухового в потолке, стальная дверь, выкрашенная белой краской. Стены покрыты бесчисленными слоями белой эмали. Рабочий район. Кейс и раньше знал такие здания и такие комнаты, обычно их обитатели зарабатывали себе на хлеб в «интерзоне» – некой сумрачной, слабо определенной области, где мастерство еще не совсем переходит грань преступления, а преступление не совсем дотягивает до мастерства.

Он был дома.

Кейс опустил ноги на пол. Многие паркетины свободно шатались, а некоторые и вовсе отсутствовали. Голова раскалывалась от боли. Кейс вспомнил комнату, в которой они жили в центре Амстердама, в Старом Городе, где возраст зданий исчисляется столетиями. Вспомнил, как Молли вернулась с набережной канала, принесла апельсиновый сок и яйца. Армитидж отсутствовал по каким-то своим тайным делам, и они с Молли отправились мимо площади Дамм в знакомый ей бар на улице Дамрак. Воспоминания о Париже сливались в какое-то мутное пятно. Да, магазины. Молли взяла его в поход по магазинам.

Кейс встал, натянул мятые черные джинсы, лежавшие в ногах, и опустился на колени возле сумок. Первая принадлежала Молли, в ней оказались аккуратно сложенная одежда и какие-то миниатюрные, дорогие с виду приспособления. Во второй лежали книги, кассеты, симстим-дека, одежда с французскими и итальянскими ярлыками; Кейс не мог вспомнить, когда он все это купил. Под зеленой футболкой Кейс нашел что-то небольшое, хитроумно укутанное в японскую оберточную бумагу.

Когда он взял пакет, бумага порвалась, и в щель между паркетинами воткнулась блестящая девятиконечная звезда.

– Сувенир, – сказала Молли. – Я заметила, что ты всегда на них смотришь.

Кейс обернулся и увидел, что она сидит на кровати, скрестив ноги, сонно потягивается, поскребывает живот бордовыми ногтями.

– Тут придут ставить охранную сигнализацию, – сказал Армитидж.

Он стоял на пороге со старомодным магнитным ключом в руке. Молли варила кофе на крохотной немецкой плитке, которую достала из своей сумки.

– Я и сама могу, – откликнулась она. – У меня все для этого есть. Инфрасканирующий периметр, сирены…

– Нет, – перебил ее Армитидж и закрыл дверь. – Я хочу, чтобы понадежнее.

– Была бы честь предложена.

На Молли была темная сетчатая футболка, заправленная в черные мешковатые хлопчатобумажные брюки.

– Вы служили когда-нибудь в полиции, мистер Армитидж? – спросил Кейс; он сидел на полу, прислонившись к стене.

Армитидж был одного с ним роста, но имел военную выправку и такие широченные плечи, что казался не у́же той двери, через которую вошел. На нем был темный итальянский костюм, в правой руке – небольшой чемоданчик из мягкой телячьей кожи. Спецназовская серьга исчезла. Аккуратные, но невыразительные черты – стандартная красота дешевых косметических салонов, иными словами – некая амальгама лиц, чаще всего мелькавших на телевизионных экранах в прошедшем десятилетии. Холодный блеск бесцветных глаз только усиливал ощущение лица-маски. Кейс начал сожалеть о своем вопросе.

– Я хотел сказать, многие бывшие спецназовцы подались в копы. Или в охрану, – добавил Кейс, чувствуя себя крайне неуютно; Молли протянула ему кружку дымящегося кофе. – Просто вот это, с моей поджелудочной, сильно смахивает на полицейские штучки.

Армитидж закрыл дверь, пересек комнату и остановился напротив Кейса:

– Тебе крупно повезло, Кейс. Ты должен сказать мне спасибо.

– А за что? – Кейс шумно подул на кофе.

– Ты нуждался в новой поджелудочной. И мы достали тебе такую, которая освободила тебя от опасной зависимости.

– Благодарю, но мне нравилась такая зависимость.

– Вот и хорошо, потому что теперь у тебя появилась новая.

– Это как? – Кейс перевел глаза с кофе на Армитиджа. Тот улыбался:

– В стенки нескольких главных артерий тебе заложили пятнадцать капсул с ядом. Их оболочки растворяются. Медленно, но верно. В каждой капсуле содержится некий микотоксин. Ты уже знаком с его действием. Именно эту отраву вкололи тебе в Мемфисе.

На Кейса смотрела ухмыляющаяся маска. Кейс недоуменно сморгнул.

– У тебя есть время, чтобы выполнить мое задание, но и только. Выполнишь задание, и я введу тебе фермент, который отслоит капсулы, не разрушая их оболочек. Потом тебе сделают переливание крови. В противном случае капсулы растворятся и ты вернешься в то же самое дерьмо, из которого я тебя вытащил. Так что, Кейс, мы тебе нужны… Сейчас ты зависишь от нас не меньше, чем когда мы выгребли тебя из сточной канавы.

Кейс вопросительно посмотрел на Молли. Она пожала плечами.

– А теперь иди к грузовому лифту и принеси коробки, которые там лежат. – Армитидж вручил Кейсу магнитный ключ. – Действуй. Они тебе понравятся, Кейс. Как подарки на Рождество.

Летом в Муравейнике праздные толпы шумят и колышутся как трава на ветру – поля человеческой плоти, пронизываемые неожиданными вихрями желаний и счастья.

В тусклом солнечном свете Кейс сидел рядом с Молли на краю сухой бетонной чаши неработающего фонтана; бесконечный поток проплывающих мимо лиц напоминал ему этапы собственной жизни. Сначала прошел малолетка с козырьком над глазами – обыкновенный уличный мальчишка с расслабленными, но всегда готовыми к действию руками, затем подросток с лицом симпатичным и загадочным под красными стеклами очков. Кейс вспомнил, как в семнадцать лет он молча и ожесточенно дрался на крыше среди нежного розового сияния геодезических куполов, озаренных первыми лучами солнца.

Он чуть поерзал: через тонкую ткань брюк отчетливо ощущался холодный шершавый бетон. Ничего похожего на электрический танец улицы Нинсэй. Здесь, среди запахов гамбургеров, духов и молодых загорелых тел, заключались другие сделки, жизнь текла в другом ритме.

А там, на чердаке, его ждала дека – «Оно-Сэндай-Киберспейс-7». Пол усеивали куски белого упаковочного пенопласта, мятые обрывки клеящей ленты и сотни крошечных пенопластовых бусин. «Оно-Сэндай», а также самый дорогой в будущем году компьютер фирмы «Хосака», монитор «Сони», дюжина дисков со льдом корпоративной выделки и кофеварка «Браун». Как только Кейс одобрил каждую из покупок, Армитидж сразу же ушел.

– Где он остановился? – спросил Кейс у Молли.

– Он любит отели. Большие. По возможности вблизи аэропорта. Слушай, давай пройдемся.

Молли надела старый, с распродажи военных излишков, бронежилет с дюжиной странной формы карманов и огромные темные очки, полностью скрывавшие зеркальные линзы.

– Ты знала раньше про эту хрень с токсином? – спросил Кейс; она помотала головой. – Думаешь, это правда?

– Может, да, а может, нет. Так или иначе, он взял тебя за жабры.

– А нельзя ли как-нибудь проверить?

– Нет, – ответила девушка и одновременно правой рукой сотворила знак «Молчи!». – Изменение слишком тонкое, чтобы выявиться при сканировании. – И снова ее рука сделала знак «Подожди!». – Да и какая тебе разница? Видела я, как ты оглаживал свой «сэндай», это же чистая порнография. – Она расхохоталась.

– А что он всадил в тебя? Что заставляет пахать на него работящую девушку?

– Только профессиональная гордость, малыш. – И снова она призвала его к тишине знаком. – Слушай, давай позавтракаем. Яичница, натуральный бекон. Отравишься, наверное, ведь ты так долго питался в Тибе лишь переработанным крилем. Давай сядем в «трубу», поедем на Манхэттен и устроим себе настоящий завтрак.