В понедельник утром я отправилась на работу все в том же ужасном настроении. А вечером… Вечером я получила от него письмо! Точнее, открытку, но для меня она была дороже любого самого длинного послания от кого угодно.

Он написал мне. Значит, он помнит обо мне. Значит, я увижу его, когда он вернется!

Он писал, что у него полно работы – целых две недели он не мог выбрать минуты, чтобы написать мне пару строчек и спрашивал, прочитала ли я те книги, которые он мне дал.

Про них-то я и забыла!

В тот ужасный день, придя вечером из лавки, я выложила их из сумки и спрятала в комод – в свой ящик, где хранила белье.

Конечно же, я их немедленно извлекла оттуда, и невыносимая Бэйба сразу же сунула в них свой нос.

Жуя печенье, она забралась с ногами в кресло, хорошо, что Джоанна этого не видела, и принялась перелистывать книги. Я даже не попыталась отобрать их у нее, а просто терпеливо ждала.

Наконец она с недовольной миной отбросила ту книгу, в которой речь шла о теле, и пренебрежительно заявила:

– Это для таких коровушек, как ты, я все уже давно знаю. Неужели ты была так глупа, что позволила ему разочароваться в себе?

– О, Бэйба! – не выдержала я. – Я так несчастна!

– А романчик, кажется, ничего, – не обращая на меня внимания, продолжала Бэйба, – пикантный.

Меня так раздражала ее привычка пользоваться этими модными словечками. И вообще Бэйба была способна думать только о себе – она даже не заметила, что я едва сдерживаю слезы. Но теперь, когда я узнала, что он помнит обо мне, я поняла, что мне следует успокоиться и не думать обо всем в столь мрачных тонах. Он написал мне значит, я дорога ему, а это главное. Когда он вернется, все будет по-другому.

Я промолчала, подобрала книгу и, усевшись на стул возле окна, принялась за чтение, однако Бэйба не дала мне сосредоточиться.

– Ой, – воскликнула она, – я совсем забыла тебе сказать! Туша купил билеты на показ мод в эту субботу.

– Туша купил билеты на показ мод? – я повторила раздельно каждое слово, не поверив своим ушам. То, что Туша сам купил билеты, было так же невероятно, как если бы он решил помыться по собственному почину.

– Мы идем втроем? – спросила я.

– Нет, он еще пригласил Имонна, – ответила Бэйба, – ну просто для компании.

– О Господи, чтобы он опять замучил нас своими «клево», «очень клево» и «ну, очень клево»? – вздохнула я и подумала, что лучше бы этот парень сломал себе ногу.

– Да ладно, тебе надо развеяться, а то просто смотреть невозможно на твою кислую деревенскую физиономию. Кстати, там мы можем встретить кого-нибудь, кто знает Гейларда.

– Юджина? – переспросила я тупо.

– Юджина, – передразнила она, – или не по нему мы все эти дни страдаем?

Идти мне никуда не хотелось, но я понимала, что сделать это все-таки следовало. А вдруг и правда мы встретим кого-нибудь, кто видел Юджина в Лондоне и я узнаю о нем что-нибудь новое?

Туша заехал за нами на такси, потому что мы с Бэйбой в один голос заявили, что от его собачьего фургона нас тошнит. Так как нашему приятелю не надо было вести машину, он прибыл к нам слегка навеселе. На всякий случай я спросила у него его адрес, чтобы не злить лишний раз Джоанну, он, видимо вспомнив огнетушитель, из которого та его поливала, только усмехнулся, но потом, подумав немного, счел за благо все-таки сказать нам, где он живет.

Бэйба успокоила меня, сказав шепотом, чтобы не огорчать Тушу, что в буфете не будет крепких напитков, а если и будут, то очень дорогие.

Я покивала головой, а сама подумала: «Будто бы Тушу это остановит.»

Блеск и роскошь фойе меня просто ослепили. В толпе я заметила несколько знакомых лиц – ту пожилую журналистку в большой черной шляпе, которая была в компании Юджина во время нашей первой встречи, Тода Мида и еще двух знакомых Юджина – я их видела у него дома, – один из них был с полной, кричаще одетой женщиной лет тридцати или, может быть, сорока.

Мы пришли перед самым началом, и нам пришлось потратить немало усилий, чтобы удержать Тушу от намерения пропустить стаканчик. Имонн не появился – какое счастье! – но это очень рассердило нашего кавалера.

– Я ему устрою, – пригрозил Туша, и мы стали уговаривать его, что не все уж так плохо, и мы с удовольствием составим ему компанию за стойкой, но не сейчас, а в перерыве. Наш кавалер пробурчал еще что-то себе под нос и покорно поплелся за нами. Когда он относительно трезв, его довольно легко уговорить.

У входа в демонстрационный зал я едва не столкнулась с той журналисткой. Она не узнала меня или сделала вид, что не узнала, а я сама не решилась обратиться к ней. Тогда же я поняла, что не осмелюсь заговорить и с теми двумя друзьями Юджина, разве что они сами это сделают. Но один из них куда-то исчез, а второй был так поглощен беседой со своей толстухой, что даже не заметил меня.

Оставался, правда, еще Тод, но что он мог знать? У меня заметно испортилось настроение… А тут еще Бэйба! Театрально заламывая руки, она вдруг воскликнула:

– Ах! Вы только посмотрите, как шикарно оформлен подиум.

Я не знала, что это такое, и поэтому промолчала, зато Туша, выхвативший из ее фразы только одно незнакомое слово, немедленно оживившись, спросил:

– Подиум, где подиум? Там что, наливают?

Мы сидели рядом с проходом, и я услышала приглушенный смешок.

– Нет, правда, может, там найдется стаканчик виски? – не желал униматься наш кавалер. – Ладно, Имонн, припомню я тебе.

– Да замолчи ты, – зашипела на него Бэйба.

На нас уже начали оглядываться, и я вдруг встретилась глазами с приятелем Юджина, его толстая спутница смерила нас всех презрительным взглядом и что-то сказала ему. Он отвернулся и ответил ей что-то, она, кивнув головой, засмеялась.

Я почувствовала, что краснею. Мои уши просто горели. Мне вдруг страшно захотелось уйти.

«Зачем только я пришла сюда с ними, – подумала я с досадой, – он будет смеяться надо мной, когда его друзья расскажут ему. Ведь я пришла только затем, чтобы узнать что-нибудь о нем».

Я почувствовала себя такой несчастной. Мне захотелось заплакать. А ведь он даже не знает, как я страдаю. Видимо, на моем лице все это отразилось, потому что Туша растерянно спросил:

– Что это ты, Кэтлин?

– Ты похожа на самую настоящую идиотку, – прошептала мне Бэйба.

Всегда она так!

В этот момент зазвучала тихая музыка, зажглись яркие лампы и появились девушки. Они медленно двигались по длинной вытянутой между рядами зрителей сцене, которая, как я потом узнала, называлась подиумом.

Какая-то дама в строгом темном костюме рассказывала о каждом платье, из какой оно ткани, какие использованы материалы для отделки, что главное в каждой модели, но я ее не слушала.

Я смотрела как завороженная. Эти девушки… Они были необыкновенны – высокие, стройные, они так гордо и легко выступали по ковровому покрытию, были так уверены в себе, их плечи – без единого пятнышка – блестели, как у мраморных статуй в музее. Они демонстрировали вечерние платья, а я сидела и с тоской думала, что ни в одном из них не могла бы себя чувствовать себя так уверенно, как они.

Одно платье меня особенно поразило. Нежно-розовое, очень открытое, с шуршащей блестящей юбкой. Лиф его был украшен лиловыми цветами. Плечи девушки-манекенщицы окутывал тончайший лиловый шарф, а ее руки были затянуты в длинные – за локоть – перчатки, которые так блестели, что казались скользкими. Вся она – эта девушка, – от темных волос, уложенных в высокую прическу, до шпилек се остроносых туфель, выглядела, как произведение искусства, так тщательно все было подобрано, так сочеталось одно с другим.

Я с отвращением вспомнила наши бальные платья из проката и чуть не заплакала. Оглянувшись, я с удивлением заметила, что Бэйба с глубокомысленным видом зарисовывает что-то в маленьком блокнотике, а Туша, растянув рот в дурацкой ухмылке, разглядывает ноги манекенщиц. Платья их его никак не интересовали.