– Ничего, – ответил Сигизмунд. – Мы устроим столицу в Кракове. Так будет спокойнее.

23 апреля под Волховом войска Дмитрия встретились с войсками Шуйского.

Конные копейщики Дмитрия по приказу Рожин-ского выступили против главного отряда московского войска. Хорошо вооруженное, закованное в доспехи рыцарство прорвало нестройный ряд московских стрельцов и обратило их в бегство. Следом посыпались и другие разношерстные московские отряды.

Войска Шуйского с позором вернулись в Москву в таком ужасе, что у многих руки и ноги тряслись. Если бы Дмитрий со своими отрядами сразу последовал за бегущими, Москва сдалась бы ему без боя.

Польские части хотели идти на приступ, требовали штурма города, грозили, что захватят город сами.

Но Дмитрий надеялся, что московиты сдадутся без сражения. Он понимал, что поляки, разгневанные за убийствами и обесчещиванием своих ближних в мае шестого года, взяв город приступом, устроят в нем резню и разгром.

– Вы хотите разрушить столицу и поджечь ее, – сказал он литовским командирам. – Вы уничтожите полгорода, половину палат в Кремле. Откуда же я возьму тогда деньги для вас?

В этом был определенный резон, и поляки отступили.

– Ты боишься уничтожить один город, – сказал Дмитрию Меховецкий, – смотри, как бы тебе потом не пришлось уничтожить всю страну. Страна всегда может выстроить новый город, а вот Москва никогда не сможет восстановить столько городов и местечек, сколько будет уничтожено.

Впоследствии выяснилось, что он был абсолютно прав. А новый государь не очень любил, когда кто-то другой был больше прав, чем он, и при этом он обладал абсолютной памятью.

…Москва притихла. Жутко затрусил всесильный «господин наш». Еще бы, если поляки войдут, многим, может быть, даже персонально, придется отвечать за кровавый разгул в мае шестьсот седьмого года.

25 июня 1608 года новый, он же прежний царь, во всех грамотах называемый Шуйским и патриархом Гермогеном «вором», обосновался в Тушино.

Городок был превращен в крепость. В центре были царские хоромы, царские службы, охрана, курьерская служба. По краям – надежные укрепления с пушками, конюшни и казармы.

После 25-го князья, бояре, стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы и городовые люди, дети боярские и подьячие и всякие иные люди стали с Москвы уезжать в Тушино.

Приехали князья Салтыковы, Сицкие, Черкасские, Иван Иванович Годунов, князья Шаховские, Засекины, Барятинские и многие «дворяне добрые» вроде Бутурлиных, Плещеевых и других. Они ставили свои дома, покупали дворы, вписывались в управленческие приказы Дмитрия.

Из всех перебежавших один князь Головин Василий Петрович пришел к Дмитрию, но, не узнав его, вернулся в Москву, говоря, что это никакой не Дмитрий, а какой-то самозваный вор и обманщик.

Купцы, московские торгаши и просто рисковые люди везли «кривопутством» товары в Тушино из-за барыша. Даже мушкеты, порох и свинец продавали они тушинцам на погибель своим близким.

И не мог Шуйский карать тех же самых Сицких, Черкасских, Салтыковых, ушедших в пользу Дмитрия, потому что вторая половина этих Сицких, Черкасских усердно служила ему самому.

В отличие от первого Дмитрия, который любил роскошь и в то же время легко переносил любые неудобства: спокойно мог спать на земле, подложив седло под голову, – Дмитрий Второй признавал только удобную жизнь.

Он немедленно занимал лучший дом, требовал прекрасной еды, прекрасных вин и был чрезвычайно раздражителен и скор на кару.

После первого месяца противостояния он призвал Альберта Скотницкого и сказал:

– Пан Скотницкий, бояре-перебежчики говорят, что в Москве находится семья Мнишеков и послы Сигизмунда.

– Слушаю, государь.

– Шуйский ведет с ними переговоры о мире и скоро отпустит их в Польшу.

– Слушаю, государь.

– Проследи через твоих людей за ними и перехвати Марину с отцом.

– И послов? – спросил Скотницкий.

– Послы нам ни к чему, – сказал Казимир Меховецкий, присутствовавший при разговоре. – Не надо нам лишних осложнений с королем.

– Верно, – согласился Дмитрий. – А Мнишеков доставь хоть силой.

– Государь, но с ними будет большая охрана.

– Значит, возьмешь втрое большую, – велел Дмитрий. – Марина сейчас важнее десяти тысяч копейщиков. Признает меня Марина, признает вся страна, – добавил он.

– А как не признает, государь? – спросил Меховецкий.

– Вон сколько старейших бояр меня признало, она что, глупее всех, что ли?

– А как не признает, государь?

– А как не признает, мы этого никому не скажем. Мы скажем, что признала. Признала меня и в Козельск уехала. Потому что войны боится.

В это время в дом вошел ногайский князь Петр Урусов:

– Государь, «москва» из города вышла. На нас идет!

– И много «москвы»? – спросил Дмитрий.

– Просто тьма. К ним из северных городов Скопин-Шуйский много людей привел.

– Сидеть этому Скопину на колу вместе с дядей его Василием Ивановичем, – сказал Дмитрий Урусову. – Вели Рожинскому выступать. Его люди давно уже при конях и оружии.

– Государь, неужели и Шуйского на кол посадишь? – спросил Меховецкий. – Такого с царями на Руси еще не было.

– Много мы знаем про то, чего на Руси не было, – ответил Дмитрий. – У моего отца Ивана Васильевича, я думаю, много чего случалось небывалого. Просто мало кто о том ведал.

Он велел подавать ему оружие и доспехи.

В августе шестьсот восьмого года к Тушино окольными обходными путями приближался обоз Мнишеков. С ними ехал посол Сигизмунда на свадьбе Дмитрия Первого Николай Олесницкий.

Их длинный, плохо охраняемый конниками Шуйского отряд был перехвачен под городом Белая двумя тысячами конников Дмитрия и направлен к царю.

Ни Марина, ни сам Юрий Мнишек не высказывали ни какого-либо протеста, ни даже удивления от такого поворота событий. Они оставались спокойными, и, казалось, ожидали чего-то подобного.

При подъезде к Тушино к владениям воскресшего государя Марина сильно радовалась и даже пела.

Один дворянин из свиты, сопровождавшей ее, подъехал на коне к окну ее кареты и сказал:

– Марина Юрьевна, вот вы радуетесь и поете. А знаете ли вы, что государь Дмитрий, к которому вы едете, это не тот Дмитрий, которого вы знали.

Марина насторожилась и помрачнела. Она сообщила эту странную новость отцу. Он тоже сильно напрягся.

Изменение в поведении царицы заметили командиры. Один из них, Сборовский Мартин, стал расспрашивать Марину о причине изменения настроения.

– В чем дело, сударыня Марина? Что случилось?

– Мне сказали, что государь, к которому мы едем, не тот государь, какого я ожидала увидеть. Это другой человек.

– Кто вам сообщил эту новость?

– Вон тот молодой дворянин на ногайской лошади.

Молодого человека схватили, связали, бросили в телегу и быстрым маршем отправили в Тушино. Там после небольшого допроса, устроенного ему самим Дмитрием, его быстро посадили на кол в пыточном дворе.

Напуганная таким известием, Марина велела обозу остановиться и разбить лагерь в полумиле от Тушина. Она сказала, что будет ожидать своего государя здесь.

И начались долгие переговоры с царем, обмены подарками, приветствиями и встречи.

При первой встрече в шатре Марины, когда Дмитрий приблизился к ней, чтобы обнять, она выхватила из платья кинжал, приставила к груди и закричала:

– Ни за что! Лучше смерть!

Это было произнесено при отце и других свидетелях. Однако Дмитрий проявил невероятную любезность и тактичность. Очень спокойно и с убедительными деталями рассказал о своей судьбе, преподнес ей шкатулку с драгоценными камнями, золотую птицу с музыкой и предложил Марине тайно обвенчаться с ним. Видно было, что Марина по-настоящему ему нравится.

– Марина Юрьевна, вы прекрасны и смелы. Я не мыслю другой государыни для Русии.