Несколько минут он молча пересыпал с ладони на ладонь золотистый песок, еще недавно устилавший дно Аральского моря.
— Водохранилище на Туямуюнском створе затеяли строить. На пять миллиардов кубов. Проектная отметка 127 метров. На первый взгляд опять же все вроде бы правильно, оскудела река, а поля поливать надо. Ну, а если в корень взглянуть? Туямуюн — высшая точка оазиса! Построят водохранилище. Наполнят пятью миллиардами кубов воды. Фильтрация будет? Будет. И еще какая! А значит, по всему оазису грунтовые воды вверх попрут. Ты представляешь, Ваня, что такое грунтовка? Железо разъедает, бетон, гранит. А уж об органике и говорить нечего.
Он опять замолчал, глядя, как льются сквозь пальцы тонкие золотистые струйки.
«Тебе-то, наверное, невдомек…» — мысленно повторил Иван и растерянно улыбнулся. Дьявольски странно было сознавать, что ты чуть не вдвое старше этого мужчины, который убежден, что имеет дело с двадцатилетним юнцом. Мужчины, который лишь понаслышке знает о Турткуле его, Иванова, детства, Турткуле, которого, если верить Игорю, давно не существует, который смыла Амударья, тогда, в конце тридцатых, только-только подбиравшаяся к западной окраине города. Он вспомнил преисполненную неукротимой мощи необозримую гладь реки, клокочущие водовороты, не стихающий ни днем ни ночью гул стремительного течения, отчаянно дымящие буксиры с караванами барж, трехметровых сомов, которых всей артелью вытаскивали бреднями из затонов заросшие косматыми бородами уральцы. Ощутил во рту неповторимый, не сравнимый ни с чем аромат и сладость хорезмских дынь, после которых, сколько ни полощи, долго слипались пальцы…
Неужели это все ушло безвозвратно, кануло в небытие?
— Игорь, — негромко начал он и кашлянул. — Ну вот ты знаешь все это, видишь, как вырождается на глазах целый регион… Неужели ты можешь так спокойно наблюдать это все?.. Почему не вмешаешься, не крикнешь: остановитесь! Что вы делаете, люди?!
— Пробовал, — угрюмо кивнул Игорь. — Написал все, что думаю. Отпечатал в нескольких экземплярах. В обком отправил, в Министерство водного хозяйства, в Академию наук.
— И что? Неужели не ответили?
— Ответили. — Игорь покачал головой. — Деликатно ответили, вежливо. А смысл такой: занимайтесь, дескать, дорогой товарищ, своим делом, и не суйтесь в чужие.
— И ты успокоился?
— Успокоился? — Игорь повернулся лицом к солнцу, запрокинул голову и закрыл глаза. — Нет, Ванечка. Я не успокоился. Я размышлял, Ванечка. Долго-долго. Приблизительно так: а вдруг они правы? Ведь не может же быть, что все вокруг заблуждаются, и только я один — нет? Все сплошь слепцы, а я — зрячий? Я иду в ногу, а целый полк — нет? Это во-первых. Теперь во-вторых. Люди, которым эти проблемы поручены, — не лыком шиты, надо полагать. Специалисты своего дела. Профессора, академики. Заслуженные, народные, признанные. Теоретики и практики. Со стажем, опытом. Собаку на этом деле слопали, пуд соли. С ними на равных биться надо. А я кто? Инженер-механик. И в экологии, извините, — пшик. Дилетант-любитель. Так что пусть все своим чередом идет. А время покажет, кто из нас прав. Вот ты — летчик. Как бы ты отреагировал, приди к тебе на аэродром, ну конюх, скажем, или свинопас и начни тебя поучать: не так к самолету подходишь, неправильно садишься, не туда летишь? Что бы ты ему ответил?
— Не знаю, что бы я ему ответил, — медленно, изо всех сил сдерживая гнев, произнес Иван. — А тебе скажу: демагогия это все и софистика. Побоялся лезть в драку, вот и успокаиваешь себя побасенками. И уж если тебя на аллегории потянуло, я тебе другую ситуацию предложу. Выходит в круиз теплоход. Всеобщее ликование, ажиотаж, восторги. А ты вдруг обнаруживаешь пробоину ниже ватерлинии. Бежишь к капитану, а он тебе: занимайтесь своим делом, пассажир. Ликуйте, восторгайтесь. А в наши дела не лезьте. Ты что — тоже рукой махнешь? Дескать, время покажет, кто прав, а кто нет? Или вот еще: воздушный бой, «мессер» заходит в хвост нашему штурмовику. Ты это видишь и орешь: «Мишка, «мессер» сзади! «Мессер»! А он по запарке: «Отстань. Не мешай!» И ты отстанешь? Успокоишься? Я, дескать, предупредил, а дальше меня не касается? Время рассудит?!
Иван вдруг обнаружил, что кричит, срывая голосовые связки, ощутил режущую боль в горле: стиснул зубы и шумно выдохнул носом. Раз, другой. Зажмурился, встряхнул головой и открыл глаза.
— Извини…
Бледное расплывчатое лицо Игоря проступило сквозь красноватый туман.
— Не пойму, что на меня нашло… — Глотку саднило, Иван хрипло прокашлялся. — Прости.
Смятение и тревога на лице Игоря уступили место безмерному удивлению.
— Вон ты какой… Тихий, тихий, а…
— Сказал же — прости. — Иван все никак не мог совладать с голосом. И вдруг отчетливо представил себе Мишку в полосатых матерчатых плавках, просто Мишку, — не капитана ВВС, не командира эскадрильи штурмовиков, сидящего на песке, там, где сидел сейчас он сам.
«Как бы он поступил на месте Игоря? — спросил себя Иван. — Неужели так же? Нет. Мадьяр не из таких».
«С ними на равных биться надо, — мысленно повторил он слова Игоря. — Мечтал ученым-экологом стать. Может, и стал бы, вернись батя с войны…»
Решение пришло мгновенно, как озарение. Твердое, бесповоротно окончательное. Во рту пересохло. Язык стал шершавым и непослушным, болезненно цеплялся за небо, десны. Губы словно спеклись, присохли друг к другу, но он все-таки разлепил их, втиснул в щель папиросу и закурил, не ощущая вкуса.
— Игорь, — голос был какой-то чужой, скрипучий, каркающий. — Дай-ка ключ от мотоцикла.
— Ключ? — недоуменно переспросил Игорь. — Что это ты надумал?
— За папиросами съезжу.
— Так есть же у тебя!
— Мало. — Иван с трудом глотнул. — Не хватит до вечера.
— Там ключ. — Игорь пожал плечами. — В мотоцикле.
— Я быстро, — Иван уже шагал к обрыву, на ходу застегивая комбинезон.
— Водить-то умеешь? — крикнул вдогонку Игорь.
— Умею, не беспокойся, — заверил Иван. «Только бы не догадался, — стучало в висках. — Только бы не помешал».
Мотор завелся с первой попытки. Иван поудобнее устроился на седле и медленно выжал сцепление. Сделал круг по пыльному плато, приноравливаясь к незнакомой машине, подкатил к краю обрыва и сбросил газ. Мотор почти неслышно заурчал на холостых оборотах.
Море было великолепно. Море сверкало тысячами солнечных блесток, ласково набегало на золотистую песчаную отмель, и небо над ним было потрясающей голубизны, и весь этот залитый солнцем волнующе незнакомый мир был прекрасен, таил в себе радость бесконечных открытий, и страшно не хотелось уходить из него в неизвестность. Но уходить надо было, потому что это единственная, пусть призрачная надежда спасти Мишку Курбатова и помочь его сыну обрести уверенность в собственных силах.
Он приложил к губам сложенные рупором ладони и крикнул:
— И-иго-орь!
Игорь оглянулся и помахал рукой.
— Жди вестей от отца-а-а! — донеслось с обрыва.
— Что-о?
— Жив твой отец! Вернется!
«Рехнулся он, что ли?»
— О чем ты?
— О Мадьяре Курбатове! — Человек над обрывом взмахнул рукой, словно прощаясь. — Жди со дня на день! Прощай!
Взревел мотор и, подняв белесое облачко пыли, мотоцикл пропал из виду.
— Ничего не пойму, — пробормотал Игорь, прислушиваясь к затихающему вдали гулу мотора. — Странный парнишка. Знает откуда-то, как отца звали…
Он вдруг насторожился. Мотоцикл явно возвращался обратно. Мотор ревел на полную мощь.
«Что он задумал? — холодея от недоброго предчувствия, подумал Игорь. — Что он делает? — То была уже не мысль — безмолвный душераздирающий крик. Мотоцикл кометой взметнулся над обрывом и, описав плавную дугу, с грохотом ударился о песок.
Несколько часов спустя, усталый и вконец растерянный, Игорь вернулся к домику, достал из сумки флягу, напился и вылил остатки воды на потное, в грязных потеках лицо. Не вытираясь, долго смотрел туда, где темнели на песке останки разбитого мотоцикла.
