Официант кивнул.

— Дюжину.

— Остановите его, Иштван, — попросил венгр.

— Миклош, дорогой, — обернулся к нему Казбек. — Мы же с вами договорились!

«Ну и хватка! — восхитился Иван. — Когда он только успел?»

— А на второе олибах, — Казбек уже опять обращался к официанту.

— Какой еще олибах?! — взмолился Миклош.

— Осетинский пирог с сыром, — пояснил Казбек. — Пальчики оближете.

Итальянец, продолжая машинально перебирать четки, с интересом наблюдал за дискуссией.

— Успокойтесь, Миклош, — Иван едва сдерживал улыбку. — Кутить так кутить.

— Вы спятили, Иштван?!

— Не исключено. А может, наоборот, — прозрел.

— А Джордано? — не сдавался венгр. — Вы его спросили?

Итальянец пожелал узнать, что такое шашлык и олибах и, когда ему объяснили, пришел в восторг.

— Ну вот, видите? — резюмировал Качбек и заторопил официанта.

«Знал бы ты, куда тебя занесло!» — с неожиданной болью подумал Иван.

— Интересно получается, — продолжал Казбек. — Под лавину угодил, а цел целехонек. Открываю глаза, — комната. Море за окном. Дельфины резвятся. Чуть с ума не сошел.

Входит гражданин: «Есть хочешь?» спрашивает.»Хочу». — «Пойдем». Ну и привел сюда.

— Какой гражданин? — спросил Зарудный.

— А вон тот, — кивком указал осетин. Можно было и не оборачиваться, но Иван обернулся. Предчувствие не обмануло: то был Руперт.

Засиделись допоздна. Управились с шашлыком. Съели пирог. И «Цинандали» уже перестало веселить. А они все продолжали сидеть за столом, то мирно беседуя, то молча слушая музыку.

Казбек полез в карман штормовки за папиросами и выронил на ковер продолговатый глянцевый цилиндр.

— Что это у тебя? — заинтересовался Иван.

— Детонит. — Казбек торцом поставил цилиндр на скатерть. — Сюда детонатор вставляется, бикфордов шнур. Запалить и… — он огляделся, — вся эта контора вдребезги.

Идея родилась мгновенно. Сумасшедшая. Дикая. Иван скрипнул зубами и ринулся в спасительную чащу чапарраля на поиски загорающих ковбоев. Потом встал и откланялся. Ковбои ковбоями, а над идеей стоило поразмыслить.

В коридоре матово светились плафоны. Приглушенно погромыхивало под ногами. Иван машинально огляделся — ни души. Если верить Руперту, здесь за ним никто не следит. Значит, можно спокойно все обдумать, не отвлекаясь ни на какую тарабарщину.

Эскапада в кабинете комманданте, конечно же, мальчишество чистейшей воды. Брякнул сгоряча первое, что пришло в голову. Интересно, как они там у себя восприняли эту угрозу? Обхохотались, небось. Хотя с юмором у них, судя по всему, не того. Скорее наоборот: кинулись искать, где у него взрывчатка. Не нашли, естественно. И успокоились: не взорвет. И слава богу. Теперь остается заполучить у Казбека детонит, выбрать удобный момент и рвануть как следует. А когда начнется переполох, — удрать с экспресса.

Иван представил себе мечущегося в панике комманданте, злорадно усмехнулся и шагнул к своей двери. Приступ леденящего озноба обрушился внезапно, как удар молнии. С ужасающей ясностью он вдруг вспомнил поблескивающий столбик на скатерти, себя самого, пристально разглядывающего детонит, и голос Казбека: «…запалить и — вся эта контора вдребезги».

Они все видели — сознание обожгло холодом. — Все слышали! И не такие они кретины, чтобы не понять, что к чему!

Иван стиснул зубы и толкнул дверь.

— Ну? — Руперт стоял спиной к нему, глядя в иллюминатор.

За стеклом в непроглядной тьме враждебно и холодно поблескивали звезды. — Довольны?

— Я идиот, — обреченно признался Иван. Руперт покосился через плечо, промолчал. — И что теперь будет?

Руперт пожал плечами.

— Что предпримут церберы?

— Церберы?

— Комманданте, Мефодий, вся эта братия.

— При чем тут церберы?

— Ни при чем, согласен, — нетерпеливо согласился Иван. — Но они все видели…

— Не перестаю вам удивляться, — буднично сообщил Руперт. — Зачем вам вообще бежать с «Надежды»?

— Ну, знаете ли! — задохнулся Иван. — Я вам уже говорил.

— Повторите, если не трудно.

— Не трудно! — Ивана трясло. — Не хочу быть подопытной крысой!

— И все?

— У меня там друзья.

— Друг, — уточнил Руперт.

— Ну друг. Может быть, я еще смогу ему помочь.

— Вот! — Руперт подошел вплотную, уставился Ивану в лицо скучающими глазами. — Это я понять могу. Четко и ясно. Вы выполняли программу, я вам помешал. Стремление вернуться и довести программу до конца, — естественно и закономерно.

Иван вытаращился на собеседника. В голове не было ни единой мысли.

— А то — «куда попал?», «зачем держат?», «подопытная крыса!..» Теологические дебаты с отцом Мефодием. Языковые экзерсисы с Миклошем. Ущемленное самолюбие. Амбиции. Угрозы. Пирушка в ресторане…

Руперт вздохнул и опять отвернулся к иллюминатору.

— Непостижимые вы существа, люди. Хаотическое нагромождение парадоксов и алогизмов. Кому понадобилось закладывать в вас столько взаимоисключающих программ? Зачем вам пятнадцать миллиардов мозговых клеток, если задействована только десятая их часть? — Он покачал головой и неумело забарабанил пальцами по стеклу. — Океан информации пришлось пропустить через себя, чтобы хоть в общих чертах понять логику вашего поведения. Логику! — Руперт опять вздохнул. — Полнейший алогизм!..

Иван сочувственно покивал.

— Вы непостижимы, — повторил Руперт.

— Я лично? — уточнил Иван.

— Все человечество.

— Ну-ну! — только и нашелся сказать Иван.

— Не согласны?

— Отчего же? Согласен. Кто-то из великих сказал: познать человека — значит познать Вселенную.

— Смеетесь? — Руперт сел в кресло и снизу вверх недоверчиво уставился на Ивана. — Кто именно?

— Декарт, по-моему.

— Мудрецов вам не занимать. — Руперт снова забарабанил пальцами, на этот раз по столику. — Каждый свое гнет. И каждый по-своему прав, заметьте. А в результате что? Басню про лебедя, рака и щуку помните?

— Конечно. — Дрожь прошла. Иван переступил с ноги на ногу и прокашлялся. — Конечно, помню.

— Вместо стройной системы вакханалия и неразбериха. И что поразительно, — все равно прогресс налицо!

— Прогресс, говорите? — Иван сел в кресло, подвинул к себе пепельницу. — В глобальном масштабе? Чепуха!

— Любопытно, — ворчливо буркнул Руперт.

— У нас в стране, согласен, прогресс. А вокруг? Ну хотя бы Германию взять. Фашизм целую нацию в средневековье отбросил. Всю Европу под ружье: иди воюй. Это прогресс, по-вашему?

— Вы упрощаете, Иван.

— Нисколько. Нам бы сейчас строить да строить, а мы сражаемся! И пока не сломаем хребет этому вашему упрощению, не будет на земле мира. И прогресса тоже.

«Вашему упрощению» прозвучало, пожалуй, слишком резко. Иван это почувствовал.

— Обиделись?

— Нет. — Бесстрастное лицо Руперта не выражало никаких эмоций. — Ваши рассуждения не лишены логики.

— И на том спасибо.

— Ну вот опять амбиции. Поймите вы, наконец: нерационально это.

— Можно подумать, у вас все рационально.

— Разумеется. У каждого своя программа. От и до. И никаких эмоций.

— По-вашему, это лучше?

— Не знаю. — Руперт задумался. — До недавних пор был уверен, что лучше.

— А теперь? — быстро спросил Иван.

— Теперь нет, — он взял со столика книгу, не глядя, перевернул несколько страниц. Опустил на колени. — Я довольно долго жил среди людей. Так было нужно. И я стал одним из вас. Снимал квартиру, ездил на работу, посещал театры, кино, ходил на стадион. Только друзьями не обзавелся. Не смог. Раздражало меня все, понимаете? Злило, вызывало протест. Едва выдержал. Думал, с ума сойду. А вернулся на экспресс и вдруг понял, не могу быть прежним. И никогда не смогу. Что-то переменилось во мне. По-другому на вещи смотреть стал. Прежде Программа была для меня всем. Целью и смыслом жизни. А тут… Теперь вы понимаете, почему я решил вам помочь?

Зарудный молчал. Зарудному было жаль Руперта. Хотелось верить каждому его слову. Он сознавал, что верить нельзя, и все равно верил. Достал папиросу, закурил, ломая спички.