Играл военный оркестр. Полковой священник размахивал кадилом. "Отцы города" произносили цветистые речи. Дюммель превзошел самого себя, всюду совался, командовал, сказал маловразумительную, зато пылкую речь и даже разбил бутылку шампанского о переднее колесо локомотива, но под конец упился до положения риз и укатил куда-то на фаэтоне, распевая во все горло немецкие песни фривольного содержания.

Потом избранное общество совершило прогулку в открытых вагонах до пристани Чалыш, где на берегу Амударьи в специально возведенной беседке сверкали белизной крахмальные скатерти банкетных столов.

Торжество удалось на славу. Не умолкая играл оркестр, звучали здравицы в честь царствующей фамилии, официанты сбились с ног, подавая гостям все новые и новые смены блюд. Чуть поодаль, выставленный на всеобщее обозрение, висел десятипудовый сом-гигант и хлопотали возле огромных котлов повара-хорезмийцы.

Эльсинора в белом открытом платье сидела рядом с Симмонсом и впервые с тех пор, как они прибыли в Хорезм, он видел ее улыбающейся. Когда начались танцы, первым галантно пригласил Эльсинору на тур вальса полковник Трубачев, а Симмонс присоединился к компании промышленников и финансистов за карточным столом. Наблюдая за женой, он радовался происшедшей в ней перемене: она была оживлена, весело смеялась и самозабвенно, хотя и неумело, отплясывала мазурки, чардаши, падэспани, польки.

Потом он потерял ее из виду, но сначала не придал этому значения. Лишь через час почувствовал смутное беспокойство и, извинившись, поднялся из-за стола.

Среди веселившихся Эльсиноры не было. Томимый недобрыми предчувствиями, он пошел вдоль берега и вскоре действительно увидел ее над невысоким обрывом в компании какого-то субъекта в котелке и партикулярном костюме с тросточкой. Помахивая тростью, котелок чтото говорил Эльсиноре, та рассеянно кивала, глядя куда-то вниз.

"Однако, - раздраженно сказал себе Симмонс, - недурно для начала. Можно сказать, первый выход в свет и вот на тебе! Я не я буду, если не швырну его в реку!"

Незнакомец оглянулся. Круглое невыразительное лицо, бесцветные глаза, коротенькие усы щеточкой: ни дать ни взять филер сыскного отделения.

- Добрый вечер, мистер Симмонс, - раскланялся филер, приподняв котелок. - Примите искренние поздравления.

Симмонс буркнул что-то невразумительное.

- Мадам захотелось прогуляться, - объяснил субъект. - Я составил ей компанию. Засим позвольте откланяться.

Он водрузил котелок на голову и быстро зашагал, выбрасывая вперед трость.

- Что это за тип? - осведомился Симмонс. Эльсинора, словно не слыша, продолжала смотреть вниз. Проследив за ее взглядом, Симмонс увидел сидящего на борту лодки пожилого каючника. То и дело опуская ноги в воду, он широким кривым ножом срезал с подошвы толстую, как копыто, растрескавшуюся мозоль.

- Люси! - резко окликнул Симмонс.

Она вздрогнула и подняла на него глаза.

- Что случилось?

Ему пришлось дважды повторить вопрос.

- М-ничего.

- Что это за тип?

- Кто?

- Тот, в котелке!

- Н-не знаю. Я его впервые вижу.

Симмонс с трудом подавил в себе желание отвесить жене полновесную пощечину. Взял ее за руку, произнес негромко, но твердо, не допускающим возражений тоном:

- Домой!

Возле беседки навстречу метнулся проспавшийся Дюммель.

- Фаэтон! - коротко приказал Симмонс.

- Пароход готов для круиза-с... Извольте...

- Я сказал фаэтон, идиот!

- Сей момент!

Отпихнув в сторону возницу, Симмонс сам взялся за вожжи. Версты две он нещадно гнал коня, и тот, испуганно всхрапывая, шел размашистым галопом. Когда растаяли позади огоньки пристани, Симмонс бросил поводья и повернулся к спутнице. Лошадь пошла шагом.

- Почему ты молчишь?

Она пожала плечами.

- Я был с тобой груб. Прости.

Она промолчала.

- Ну хорошо, я не стану допытываться, кто этот субъект и откуда ты его знаешь. Но так не может продолжаться, пойми!

- А разве можно что-то изменить?

- Да, черт возьми! Можно! Нужно изменить!

- Ты уверен?

- Я ни в чем не уверен. Но я делаю все, что могу.

- Ты хочешь вернуться?

- Туда, откуда мы прибыли, - нет!

- Тогда куда? Объясни.

- Ладно.

Он помолчал, собираясь с мыслями, глядя на проплывающие мимо темные силуэты тутовых деревьев.

- Я хочу изменить ту реальность.

- Вот как?

- Да, вот так.

- Думаешь, тебе это удастся?

- Надеюсь.

- Каким же образом?

- Это долго объяснять, Эльсинора.

- Говори. Я попытаюсь понять.

- Ну, хорошо. Представь себе на минуту, что эволюция человечества - это река.

- Представила.

- Не перебивай. Она образуется из родников, ручьев, малых речушек. Делится на протоки. Меняет русло.

- Ты хочешь построить плотину?

- Нет. Остановить эволюцию нельзя. Повлиять на нее - другое дело.

- И тогда...

- И тогда вместо плесов будет мелководье. Вместо илистых заводей - бурливые перекаты, вместо зарастающих ряской затонов - голубые озера проточной воды. Представь себе, что Александр так и остался пасти коз в своей нищей Македонии. Бонапарт не родился на свет. Шикльгрубер ударился в коммерцию. Джордж Вашингтон стал править Соломоновыми островами. Альберт Эйнштейн не открыл теорию относительности.

- Это трудно представать. И что это за странный ряд?

- Согласен.

- С кого же ты начнешь? С Архимеда? Или с Нерона?

- Напрасно смеешься. Сегодня мы пустили узкоколейку длиной каких-то полтора десятка верст...

- ...и твое имя благодарные потомки золотом впишут в анналы истории!

- Никуда они его не впишут. Уже в двадцатом веке от дороги ни одной шпалы не останется.

- Зато?

- Зато строительство железной дороги через Устюрт, которое должно начаться в 1890 году, будет отсрочено на 80 лет.

- Ого!

- Не надо иронизировать. Лучше послушай дальше. В 1727 году здесь, в Хиве, должно было вспыхнуть восстание рабов.

- И ты его предотвратил.

- Нет. Но начнется оно в 1728 году, и я сделаю все, чтобы рабы победили.

- Ты сошел с ума! Какое тебе дело до чужой истории?

- История не может быть чужой, Эльсинора. Все. что происходит на земле, так или иначе касается всех нас.

- Допустим. Предположим даже, твои рабы победят, Ты-то чего добьешься?

- Во-первых, рабы вовсе не мои, а хивинского хана.

- Какая разница?

- Никакой. Если мятежники победят, они захватят власть.

- И посадят на престол нового хана по имени Эрнст. Хотела бы я услышать, как они будут произносить это имя.

- Вовсе не обязательно, - неуверенно возразил Симмонс. Не так уж и далеко до Парижской Коммуны. Каких-то полтораста лет, даже меньше.

Эльсинора покачала головой.

- Ты наивный ребенок, Эрнст. Там были совсем другне условия. И все-таки даже полтораста лет спустя Парижская Коммуна просуществовала всего семьдесят два дня. И кончилась белым террором.

Она замолчала. Молчал и Симмонс, машинально подергивая поводья. И только уже въезжая в Ново-Ургенч, упрямо мотнул головой:

- Может быть, ты и права. Ну и пусть. Я все равно такую бучу заварю - чертям тошно станет! Хоть что-нибудь, да изменится.

- Эрнст!

- Да?

- Кто такая Люси?

- Люси? - удивился он.

- Ты назвал меня этим именем. Там, на пристани. Наверное, ты оговорился?

- А ведь верно! - он озадаченно потер переносицу.

- Не притворяйся, Эрнст. Мне решительно все равно, кто эта женщина.

- Какая к дьяволу женщина?! - взвился он. - Нет у меня знакомых с таким именем! И никогда не было!

Она продолжала испытующе глядеть на него.

- Ты что - не веришь мне, да? Ревнуешь?

- Верю. - Второе она предпочла пропустить мимо ушей. Можешь называть меня Люси, если тебе так хочется. Ничего не имею против. Кстати, как это имя звучит полностью?