Причем эти фотоны как рой пчел летят в одном скоростном режиме и находятся друг относительно друга … в состоянии покоя! Как же это объясняет ТО? Как всегда и здесь нет проблем — раз так, то фотон не обычная частица, а какая-то особенная. Почему? Потому что иначе нарушается принцип относительности! Фотон не может находиться в состоянии покоя даже к другому фотону и даже тогда, когда он в этом состоянии покоя находится. Значит, он не такой как все. Значит на него не распространяется принцип относительности, который из него же и вытекает! А не распространяется на него этот принцип почему? Сколько ни думай, а ответ у релятивистов один — потому что фотон не частица. Больше ничем этот логический затык не объясняется. Значит, когда фотон, как самая обычная частица, осуществляет давление на светопоглощающую поверхность, то он обычная частица. Когда он вышибает электрон со своего места соударением — он обычная частица. А когда он нарушает принцип относительности — то он не обычная частица. Тьфу — играю, тьфу — не играю.

Вообще никакие противоречия ТО никогда ее саму не смущают. Это ее главный козырь. По своему смыслу появления эта теория была призвана объяснить некоторые несуразицы, образовавшиеся в опытах Майкельсона при измерениях света. Эти несуразицы всего-навсего по большому счету нарушали классический закон сложения скоростей и не больше. В итоге затруднений, которые возникли у физиков при согласовании этих несуразиц с классическими способами объяснения, появилась невероятно сложная и практически фантастическая картина мира в виде теории относительности. Если мир Ньютона виден глазом и подвержен экспериментам, то этот же самый мир (это надо особенно отметить!) ТО превратила в нечто совершенно абстрактно-математическое и совершенно неразличимое не только глазом, но даже и прибором, потому что этот мир в ТО четырехмерен, а наши все приборы могут распознавать только мир трехмерный, каковым он и является нам в нашем опыте. Опираясь на несуразицы, исходя из несуразиц, многократно пропуская по замкнутым логическим кругам последствия этих несуразиц, облекая эти несуразицы в математический вид, расчленяя их физическую сущность в математических преобразованиях — что можно получить на выходе, как не опять же несуразицу? Несуразица и получилась.

Причем несуразица заключалась уже в самом смысле опыта Майкельсона. Кто-нибудь, наконец-то, скажет, какой физикой проводился этот опыт? Если брать скорость Земли, то здесь действуют законы классической механики, а если брать скорость света, то она никак не может вписываться в систему расчетов классической механики. Здесь нужна совсем другая физика. Как соединилось это несоединимое в единой измерительной процедуре?

И как можно вообще брать для разворачивания научных теорий методологию опыта, состоящего из двух разных физик, несмешиваемых как вода и масло? И, что самое веселое, — эти две несоединимые физики были в этом опыте применены к физическому явлению, не принадлежащему ни к одной из них! Неужели не ясно было, что свет — это особое вещество, которое не должно рассматриваться ни классикой, ни релятивизмом? В 1900 году Петр Лебедев открыл давление света, что, несомненно, говорило о том, что свет вещественен и обладает массой. Свет вещественен? Да! Ну, так давайте сделаем из этого «вещества» какую-нибудь вещь! Он и вещественен и не вещественен одновременно, он и волна, и он же частица, но при этом он не волна и не частица, а его скорость совсем из другой системы скоростей, не подвластных другим материальным объектам; он существует и проявляется совсем особым, совершенно отдельным от всей известной физики способом. Как же можно обычной, классической, совершенно другой ему физикой, объяснять его необычные для этой физики свойства, а затем, на основе естественного несовпадения этих возможностей, создавать «новую физику»?

Как можно вообще рассуждать о «свете вообще», если, что такое «свет вообще», человек не знает и никогда не узнает? Света не видел никто и никогда. Мы видим только произведенное им действие, явленное нам в своем отражении от чего-то, то есть мы наблюдаем свет всегда только во взаимодействии с материальным объектом. Любой свет, который мы просто видим, или непросто наблюдаем хитрым научным способом, это всегда всего лишь момент взаимодействия света с материей, некий конкретный свет в данных особых обстоятельствах, а не свет как таковой. А если мы наблюдаем свет научно, то это всегда свет на входе в какой-то прибор или на его выходе, то есть он неотделим при его измерении в своих характеристиках от характеристик прибора, его наблюдающего. Свет сам по себе неуловим в своем истинном существовании вне своего столкновения с материей.

Поэтому и не получалось. Поэтому Пуанкаре и произвел математическую атаку, после которой пошли совершенно не физические по своим основам физические предположения. Отсюда и вся эта родословная, которая порождает только то, что не имеет ничего общего с физическим миром.

Особенно это видно на выведенном расчете замедления времени. Уже одно это должно было остановить и заставить задуматься. Возможно, это был тот самый момент, когда все уже стало необратимым, если уже и время начало замедляться. Здесь лично для автора наиболее пугающим обстоятельством является то, что его хотят убедить в том, что время производится часами. Если в такое поверить, то это станет именно той точкой невозвращения, после которой легко принимается абсолютно всё, а в том числе и теория относительности. А, ведь, поверить предлагают именно в это! Нам в ТО предлагается некое тождество понятия Времени ходу приборов для измерения времени. При этом, никто не вспоминает, что всеми этими приборами (часами) время всегда видится циклическим процессом. Время видится ими как непрерывная линия прерывных циклов. И это видение времени различными устройствами нам предлагается распространить на характеристики времени как такового. Это гносеологическая ошибка (неправильные основы и ходы сознания), которая проистекает из-за того, что все знания стали цеховыми, когда физические измерения стали диктовать модус создания понятий о мире, и это стало совершенно диким с подключением к этому еще и математики.

Если приборы (часы) видят время циклически (тик-так), и мне предлагается таким же образом видеть само время, то кто объяснит тогда, что находится между этими циклами? Между этими циклами, получается, времени нет? Давайте, тогда уже идти до конца и говорить, что время существует именно вот так, как способны его отображать приборы, соглашаясь с тем, что его между циклами регистрации нет! То есть, прошла секунда, а между нею и следующей секундой никакого времени нет. Или давайте признаем, как есть — циклы существуют условным образом относительно времени, они придуманы, то есть, существуют условно, как способ передачи сигнала об истечении определенного эталонного интервала некоего непрерывного процесса. То есть, нет никаких секунд в самом времени, а есть некое неразличимое в частях протяжение чего-то целого, не дробящегося в своем внутреннем существовании. А если циклы существуют условно, то непрерывность времени безусловна и не имеет никаких даже условных отметин на своем пути. Ну, и как же может замедляться или ускоряться нечто непрерывное и неразличимое в своих фазах или этапах? Как может замедляться нечто, не имеющее ни начала, ни конца, ни середины, не трети, ни десятой, ни сотой части, поскольку оно есть только одно непрерывное целое, не различимое ни в каких своих частях? Часы пусть себе замедляются. Часы это материальный объект, испытывающий различные воздействия при околосветовых скоростях или на космических орбитах. Почему бы и не поверить в то, что они могут на перегрузках или в других физических обстоятельствах замедляться? Да, бог с ними, с часами. Само время тут при чем?

Время путают с лесенкой, по которой поднимаются ступеньками определенной высоты, а когда ступеньки становятся ниже, то делают вывод, что и сама длина лестницы теперь уменьшается соответственно. Или наоборот — если ступени стали выше, то и длина пути стала больше. Но ступеньки — это то, что придумано, а лесенка одной и то же длины. Потому что Время само в себе неразличимо непрерывно. А как ни измеряй прерывными величинами непрерывное, оно, это непрерывное, от изменения эталонов прерывных величин не меняется и остается относительно них абсолютной, то есть, не зависящей от этих условных разметок. Любое измерение времени — это и есть некая система внешних условных разметок безусловно непрерывного в себе. Собственно говоря, измеряя Время прибором, не мы измеряем Время, а Время измеряет этот прибор, потому что именно из ощущений времени мы берем характеристики для тех циклов, которые отбивает прибор. Поэтому, говоря о поведении часов, мы говорим только о поведении часов. Но о самом Времени мы при этом вообще ничего не говорим. Когда-то надо это уже понять. А если бы ваши математические расчеты показали, что часы вообще при скорости света останавливаются? Страшно даже подумать…