— Англия ты моя, Англия! — воскликнул Фрэнсис, вскинув руку. — Единственное, что здесь может кому-то не понравиться, — это климат, а единственное, что помогает справиться с ним, — это виски. Я это знаю. Сюда, джентльмены… Вот и так называемый офис. Включи-ка свет, Брюс…

Они застыли, моргая, когда свет вспыхнул.

— Кто-то здесь побывал, наверняка, — сказал Мэссей после паузы. — И очень торопился.

Это была небольшая комната с двумя окнами и металлическими голубовато-серыми шкафчиками для хранения документов. Лампа с зеленым абажуром висела над столиком с пишущей машинкой, футляр которой был сдвинут с места. Рядом находился накрытый диктофон на штативе, а под ним стояли стопкой картонные цилиндры для записей. Бумаги были аккуратно сложены на письменном столе, но это была единственная аккуратная часть комнаты. На полу валялась картина, сброшенная со стены, и теперь в стене был виден полуоткрытый сейф. Крутящееся кресло было опрокинуто, и стопка журналов, оказавшихся каталогами по садоводству, свалилась с крутящегося книжного шкафчика. Посредине пола валялась продолговатая, обтянутая бархатом коробка. Коробка была открыта, и внутри виднелась белая атласная подкладка.

— Это та коробка, в которой был жемчуг, — сказал Мэссей, поднимая ее. — Не знаю, стоит ли нам дотрагиваться до сейфа, но мы же должны в него заглянуть!

— Подожди, — остановил его Фрэнсис, — не притрагивайся к сейфу. Дознаватели всегда поднимают чертовский шум из-за отпечатков пальцев, но не помню ни одного случая, чтобы их обнаружили. Тем не менее осторожно. Возьми мой носовой платок.

Доктор Мэннинг наклонился, поправив очки, когда Мэссей распахнул стальную дверцу.

— Здесь, на стене, записаны три или четыре цифровые комбинации, — сказал доктор. — Последняя — достаточно ясно. Что там внутри?

— Обобрали начисто, — ответил Мэссей и с яростью постучал костяшками пальцев по стене. — Мне достанется за это. Господи, меня, вероятно, обвинят во всем этом. Если только облигации не находятся в другом сейфе, в спальне… Я вел его дела в течение шести лет и, думаю, справлялся неплохо, а теперь никто больше не возьмет меня на работу во всей Англии. Взгляните…

Тэрлейн заглянул внутрь. В сейфе оставались какие-то пачки бумаг, перехваченные резинками, пыльная книга в толстой кожаной обложке с надписью вычурными золотыми буквами «Поэмы Теннисона» и маленькая серебряная сахарница. Больше ничего.

— Реликвия первой леди Рейл, — сказал Мэссей, дотронувшись до книги. — Весьма сентиментальная особа…

— Письменный стол, похоже, не остался тоже без внимания, — заметил Фрэнсис, стоявший сзади. Он не сводил глаз с одного из ящиков. — В этом ящике торчит ключ. Не здесь ли отец держал шкатулку с деньгами?

Все еще держа в руке носовой платок, Мэссей выдвинул ящик, в котором лежала вверх дном пустая лакированная шкатулка.

— Тот, кто это сделал, — сказал секретарь, — воспользовался его ключами. Они всегда висели у него на цепочке для часов.

Фрэнсис продолжал внимательно все осматривать. Сняв чехол с диктофона, он посмотрел на него с тем же чудаковатым видом. Гибкая трубка со стеклянным микрофоном и контрольной кнопкой висела на месте, на крючке. Под иглой, которая оставляла след на пластинке, на крутящейся подставке находился цилиндр. Слабые тонкие желобки на пластинке говорили о том, что запись завершена.

Фрэнсис неожиданно произнес:

— Как много всякого вздора рассказывают о диктофонах. Его звук ненамного громче, чем слышишь по телефону, и он чертовски скрипит. Голос вроде бы знакомый, а вроде бы и нет… Впечатление такое, будто человек не рядом с диктофоном, а вообще за дверью. Все тип-топ бывает только в романах… Посмотрим. Как эта штука работает?

— Вы говорите вот в этот микрофон, — объяснил секретарь, — и нажимаете контрольную кнопку. Когда вы хотите запись прослушать, вы просто отводите в сторону иглу, и голос слышится из микрофона. Я обычно для удобства пользуюсь наушниками.

Фрэнсис снял трубку с крючка и нажал кнопку на базе. Послышалось жужжание. Цилиндр начал вращаться с приглушенным гудением. Фрэнсис нажал кнопку воспроизведения, и сразу раздался громкий, визгливый голос лорда Рейла:

«Мэссей, молокосос, берись за письмо и изволь написать то, что я скажу. Ха! А теперь слушай меня. Это моему поверенному. Сейчас, минутку. Минуточку. Ай, пропади все пропадом! Этому остолопу повезло, я не могу найти его адрес, но ты знаешь его. Должен знать. «Симпсон и Симпсон», Памп-Корт, «Иннер-Темпл». Слышишь?»

— Он так говорил, — вставил Мэссей, — просто для самоуспокоения. Он знал, что я обязан прослушивать записи.

«Адвокатская корпорация «Иннер-Темпл», — провизжал лорд Рейл, срываясь на фальцет. — Джентльмены. Нет! Нет! Ха! Мой поверенный никакой не джентльмен, он старый осел. Слышишь? Вычеркни это. Просто напиши «сэры». Это тоже плохо, но как, черт возьми, спрашиваю я, можно еще сказать? Сэры… Уяснил? Теперь о сути дела… Пиши. Касательно окончательного варианта моего завещания. Я хочу внести еще одно изменение. Вот так! И позвольте мне добавить, сэр… Это относится к Хартли Симпсону, понял? Позвольте мне добавить, что портвейн, которым вы угощали меня прошлым августом, не станут пить даже свиньи. Что касается завещания, я намерен вычеркнуть из числа наследников… Не знаю, как это у вас там делается, вам видней… Речь идет о вечно суетящемся болване докторе Горацио Мэннинге… Го-ра-цио… Как в «Гамлете»…»

— Ну, это уж слишком! — хмыкнул доктор Мэннинг.

«Я не могу найти этот треклятый сахар! Кто-то постоянно прячет от меня сахар… Не пиши это, Мэссей, остолоп, вычеркни. О чем я говорил? Ах да. О «Гамлете»… Сэры, Горацио Мэннинг хочет основать психиатрическую клинику, где будет наводить порчу на младенцев. Я говорил, что он получит пятнадцать тысяч, но он не получит и полпенни, можете так ему и передать. Человек, у которого мнение насчет надписей на остовах датских кораблей… Нет, нет, Хартли, вам это неинтересно. Впрочем, что вы знаете о датских кораблях в «Гамл…».

Чушь! Не это! Тем не менее он ломаного полпенни не получит. Вот что я хочу вам сказать. Отдайте все эти деньги моей жене… Леди Рейл собирается финансировать кинокартину. Этого не будет, пока я жив. Хартли, угощайте гостей более качественным портвейном, чем тот, которым вы угощали меня… По-прежнему, с уважением к вам и т. д. Вот так! Мэссей, напоминаю, чтобы это письмо завтра было готово. И проследи, чтобы я его отправил…»

Фрэнсис убрал палец с контрольной кнопки, и лорд Рейл умолк, хотя цилиндр продолжал вращаться.

С вымученной улыбкой доктор откашлялся и сказал:

— Кажется, я говорил тебе, мой дорогой Фрэнк, что твой отец был человеком эксцентричным. Сначала в завещательном распоряжении перечисляет наследников, а неделей позже кое-кого вычеркивает. Думаю, вы можете подтвердить это, мистер Мэссей?

— О да! — развел тот руками. — Он вносил исправления раз пятнадцать, как минимум. И всякий раз я продирался сквозь дебри несуразицы…

Фрэнсис выключил диктофон. Помолчав, он сказал:

— Тем не менее возникает любопытный вопрос. Изменения в завещание вносятся собственноручно, всегда в присутствии нотариуса, насколько мне известно. Распечатка с диктофона вряд ли является законным документом, хотя голос, который здесь звучал, и напоминает отцовский, но я сомневаюсь, не противоречит ли эта процедура… Впрочем, разберемся!

— Есть еще один сейф, тот, что в спальне. Давайте заглянем в него.

Они шли по тускло освещенным коридорам, почти не разговаривая, лишь Мэссей, стараясь поддержать разговор, пояснял расположение комнат.

— Комнаты лорда Рейла — спальня и гардеробная, — как и комнаты леди Рейл, расположены на одной линии в другой части дома. Кстати, будьте готовы к тому, что у него вы не увидите ничего, кроме беспорядка. Он делал записи для книги об истории оружия, которую все время грозился написать, и эти записи разбросаны повсюду. Осторожно! Это — наружный коридор.

Они вышли из арочной двери в прохладу ночи. С этой стороны замка и двери и окна всех четырех комнат выходили на крытый балкон, с которого открывался вид во внутренний, или задний, двор. Луна стояла высоко, заливая голубоватым светом огромное четырехугольное пространство двора. На фоне неба отчетливо вырисовывались зубчатые стены замка, грозный донжон, главная укрепленная башня, в одном углу и легкие готические шпили маленькой часовенки у самой дальней стены. Прямо перед ними блестели красным и синим светом окна Большого зала. Освещенный двумя тусклыми лампочками длинный крытый переход с прямоугольными сводами, такими же, как крылья аркады под ним, тянулся вдоль стены с дверями и окнами.