— Папуасский папуас это в том же смысле, что и китайский китаец? — уточнила Жанна.

Терг энергично кивнул, долил всем в кружки еще горячего какао, и продолжил:

— Он оказался очень в тему, потому что умел делать по хозяйству все понемногу, и все время что–то такое делал. В общем, как и надо в деревне. А потом как–то намекнул, что остался бы насовсем. Чего бегать, если тут хорошо? Только (он сказал) женщин мало, а это не дело, потому что они не будут успевать и с детьми, и по дому, и вообще…

— А сколько в тот момент было детей? – перебила канадка.

— Двое, и еще один in progress, — Терг снова сделал жест ладонью у живота, — Так вот, мы сказали папуасу: aita pe–a! Тут неплохо, а значит, еще женщину найти можно. Тогда он взял кое–каких денег из общака, купить что–то там по хозяйству. Мы не связали одно с другим, думали он купит что–то из техники для фермы. А он взял флайку и полетел…

— Этот парень из Папуа умел управлять самолетом? – перебила удивленная Жанна.

— Так мы его и научили, — пояснил матрос, — Это просто. А без этого на Уджеланге жить нереально. Ну, сейчас еще как–то можно, а тогда за любой ерундой надо было лететь на Эневеток, полтараста миль Nord–East. Потому нам так дешево и досталась та коробка.

Мелодично тренькнул коммуникатор капитана.

— Ага! — Пак Ен посмотрел на экранчик, — Упс! Даже раньше, чем я думал.

— Что? – спросила Жанна.

— Наши баджао, — пояснил Ен, — Оалапу уже видит их sail–boat на своем радаре, они в 60 милях юго–восточнее Кэролайн. Держат скорость почти 20 узлов. Молодцы.

— Я же говорил, кэп, ты зря беспокоишься, — заметил матрос.

— Знаешь, Терг, как говорят католики? Only god is holy fool, but humans are fussy.

— Это в каком смысле, кэп?

— В таком, что их бог может идиотничать, потому что сидит на небе, и ему все похер. А людям надо беспокоиться о том, чтобы все шло более–менее как им хочется.

— А зачем им такой бог? – поинтересовался Терг.

— Для эталона, — пояснил Пак Ен, — Как в физике абсолютно черное тело и идеальный газ, так у католиков в религии абсолютный, идеальный похер. Типа, точка отсчета на шкале. Короче, херня все это. Я пошел спать. Жанна, ты тут долго не торчи. Брай тебе уступила свою соту в кубрике. Ложись. Утром у вас веселая программа. Рекомендую выспаться.

— Какая программа? – удивилась канадка.

— Это она тебе утром и доложит. Chao.

Когда за капитаном закрылась дверь, Жанна спросила:

— Терг, а что было дальше с тем папуасом на флайке?

— Дальше он привез двух непонятных юниорок, — ответил матрос, — Мы стали выяснять. Оказалось, он летал на Халмаэру, это островок в Индонезии, больше 2000 миль от нас, через всю Микронезию и Палау. Там купил их на рынке. Типа, говорит, хотел одну, но двух продавали с большой скидкой, а он еще торговался, и заплатил всего 500 фунтов.

— Купил на рынке? – пререспросила она, — Ты хочешь сказать, он купил женщин?

— Ну, да. Мы ему говорим: ты мудак. Поехали быстро сдаваться в суд, а по дороге что–нибудь придумаем. Взяли мы этих юниорок и полетели на Эневеток.

— Подожди, я не поняла. Как он купил женщин?

— Как–как. Обыкновенно. На Халмаэре их всегда продают. До второй мировой войны на этом острове вообще непонятно, что было, потом там была самурайская база, потом это отдали Индонезии, но тем лень возиться, и полтараста тысяч человек в полной жопе. Ни электричества, ни машин, только палка–копалка и лодка–долбленка. Мусульманские и христианские первобытные деревни режутся между собой. Это те и другие миссионеры поработали. Там продают пленных, родичей, должников с семьями, и лишних детей. И очень дешево… Короче, мы наплели судье, что наш папуас летал на Халмаэру покупать народные промыслы (первобытные фенечки для туристов), а юниорок увидел случайно. Ну, и купил из гуманитарных соображений, чтобы сдать в социальную службу. Судья нормально понял, позвонил в Джакарту, в индонезийский департамент полиции. Там спрашивают: «Есть документы на юниорок?». Ясно, что нет. И тогда шеф–полисмен из Джакарты виртуозно посылает нас всех на хер. Юниорки понимали на lifra, и судья их спросил: «Что с вами делать?». Они ответили «Мы ни в чем не виноваты, не надо нас в полицию, там нас побьют и изнасилуют. А эти мужчины нас честно купили, накормили, дали новую одежду, не бьют, лучше все так и оставить».

— Это как? – переспросила Жанна, — Оставить их в положении купленных рабынь?

Терг Та утвердительно кивнул и продолжил:

— Тогда судья зачитал артикул из Великой Хартии. «Ни один человек не имеет никаких прав на другого человека, кроме случая принудительных гражданских ограничений и компенсаций, утвержденных судом. Любая попытка обратить человека в физическое рабство пресекается высшей мерой гуманитарной самозащиты». Дальше, он видит, что они не врубились. Тут он объяснил просто: вы свободны, никто не смеет вас держать в неволе. Вы можете идти на все четыре стороны, а если злодеи попробуют вас держать силой, то мигом словят пулю, в порядке гуманитарной самозащиты общества. Они это поняли на свой лад, и так обиделись! Типа: вы что, нас выгоняете? Мы, хором, стали их утешать: мол не плачьте, никто вас никуда не выгонит, просто судья вам зачитал закон. Они сразу успокоились (по их понятиям закон это было что–то вроде детской считалки, для балды), и говорят: «Так, может быть, теперь домой поедем? Там, наверное, дела по хозяйству, а потом ужинать надо». И что было делать судье, как ты считаешь?

Жанна представила себе ситуацию. Атоллы, отстоящие друг от друга на сотни миль в огромном океане. Две ничего не понимающие юные дикарки, которых привезли сюда, купив на невольничьем рынке в их маленьком, привычно–неуютном мирке. И судья, с огромными полномочиями — но как применять эти полномочия к данному случаю?

— Я бы, наверное, позвонила в «Красный Крест», — решила она.

— Aita, — ответил Терг–Та, — Эта лавочка запрещена в нашей акватории.

— У вас запрещен «Красный Крест»? За что!?

— По ходу, было за что. Есть постановление, там все сказано. А еще какие варианты?

— Тогда я бы обратилась в мэрию, или в правительство…

— Ну, и чем они тебе помогут?

— Даже не знаю, — призналась Жанна, — Просто, мало ли… А что сделал судья?

— А судья записал имена наших юниорок, сделал фото на web–камеру, для полицейского дела, и сказал нам: «Если эти женщины будут жить у вас больше месяца, то заполняйте иммиграционные карты и не забывайте во–время платить социальные взносы».

— А вы — что? – спросила канадка.

— А что мы? Заполнили на них иммиграционные карты, потом поехали домой. Юниорки оказались классные девчонки. На ферме, и вообще. Только письму и счету пришлось их учить. Ну, научили. Так и живем.

— В двух коробках из–под чипсов? – уточнила она.

— Ты что! Мы давно все перестроили. Большой fare, с electro–plant, с кольцевым пирсом, ангаром, всякой техникой на ферме, и мини–траулером. Ну, там, моторки, флайки — это понятно. Приезжаю на holydays — первые дня два прикольно: все крутится, дети бегают, девчонки ругаются. Потом встраиваюсь. Потом опять в море. А что? Нормально.

— Терг, а можно задать нескромный вопрос?

— Про деньги, что ли? – попробовал угадать он.

— Нет, про секс.

— Про секс? Ну, по ходу, мы все «гетеро». А что?

— Не в этом смысле, — сказала Жанна, — а в смысле, как вы решате, кто с кем make–love?

— Как решаем? – такой поворот явно поставил матроса в тупик, — Ну, не знаю, оно как–то само решается. Кто–то занят, кто–то уехал по делам, кто–то… В общем, по обстановке.

— Не поняла, если честно.

— Ну, — Терг–Та почесал в затылке, — Знаешь байку, про лягушку и стоножку? Жила–была стоножка, которая каждую ночь плясала на всех ста ногах. Еще жила лягушка, которой это мешало спать. Лягушка придумала гнилой заход. Спросила: «Стоножка, а ты, когда пляшешь, то начинаешь с 25–й ноги или с 77–й? И после 10–й ноги, поднимаешь ты 35–ю или 50–ю?». Теперь стоножка об этом думает, и плясать не может. И знаешь, что?