— Послушайте, Рон, моя страна никогда не участвовала в работорговле, и не захватывала колоний в Африке!

— Извини, Жанна, — смущенно сказал он, — Я это просто для примера по цифрам.

— Одичали мы тут, вот что, — проворчал Уфти.

— Это потому, что вы много обсуждаете политику, — авторитетно заявил Дузу, — А от нее сплошное дерьмо. Вот я сварил хороший ройбос, а никто не пьет. Почему? Потому, что обсуждают дерьмовую политику. Даже кружки не помыли. Мне обидно.

— Извини, Дузу, — настоящий папуас дружески хлопнул танзанийца по плечу, встал, сгреб алюминиевые кружки в охапку и побежал к озеру.

— Эй! – крикнул тот, — А ты будешь играть на своей смешной гитаре?

— Да! – откликнулся Уфти, — Если вас еще не задолбали мои песни!

Мзини захлопала в ладоши, нырнула в кабину самолета, и через миг появилась оттуда, держа в руке миниатюрную четырехструнную гитару.

— Это – укулеле, — сообщила она Жанне, — Уфти говорит, что ее придумали в Папуа, а в интернете написано, что на Гавайях. Как теперь проверить? Давно было.

…

После первой кружки красного душистого ройбоса, настоящий папуас тщательно вытер руки, взял укулеле, медленно провел пальцами по струнам и сообщил:

— Для начала – баллада про трех жирафов, влюбленных в одну прекрасную зебру. Типа, доисторическая африканская легенда в моей любительской обработке.

Репертуар Уфти был довольно разнообразен по жанрам и ритмам, но все сюжеты, как один, крутились вокруг основного инстинкта… Точнее, даже не крутились – они были прямолинейны, как луч света в межгалактическом вакууме. Юмор в них был такой же прямолинейный – но получалось действительно весело. Отсмеявшись над десятой по счету балладой, Жанна покрутила головой, чтобы прийти в себя и спросила:

— Почему мне казалось, что солдаты обычно поют про войну?

— От штампов из плохой прессы, — предположил Рон, — В некоторых толстых газетах для гамбургероедов, солдат представляют какими–то извращенцем. А солдат – это просто такой человек. Ему, как любому нормальному человеку, хочется петь о хорошем.

— Жесткая эротика, — объявил Уфти, — Про ковбоя, его лошадь, и сигарету с марихуаной.

— О, боже! — воскликнула канадка, — До этого, значит, была мягкая?

….

Часа через два, Дузу глянул на солнце, уже клонящееся к закату, и покачал головой.

— Жанна, нам бы пора в отель ехать. В темноте на дорогах нехорошо. Не безопасно.

— Он верно говорит, — согласилась Мзини, и добавила, — А у нас в Мпулу можно ездить хоть ночью. Народная милиция. Безопасно.

Она выразительно похлопала ладонью по рукоятке пистолет–пулемета. В этот момент Жанна обратила внимание на эмблему, украшавшую левый рукав и правый нагрудный карман комбинезона девушки. Синий круг, желтое солнышко, а на его фоне – зеленый росток и черный силуэт точно такого же пистолет–пулемета, как у нее на ремне.

— Герб моей страны, — с гордостью пояснила та.

— Зеленый росток – это здорово, — сказала Жанна, — но зачем рисовать на гербе оружие? Герб – это символ будущего. Ты рисуешь на нем такое будущее, какое ты хочешь. Ты хочешь, чтобы твои дети и твои внуки тоже воевали? Разве война – это хорошо?

— Война – это херово, — уверенно сказала Мзини, — Но если мы не будем защищать свою еду, то нам будет нечего жрать, как до революции. Нечего жрать — это хуже, чем война. Пусть все про это помнят. Пусть на гербе будет оружие.

…

=======================================

29 – ТЕКУЩИЙ МОМЕНТ.

Дата/Время: 3 сентября 22 года Хартии.

Место: Меганезия, округ Туамоту. Элаусестере.

Столовая–клуб на атолле Тепи.

=======================================

Жанна покрутила головой, отгоняя нахлынувшие яркие воспоминания.

— Да, мир и правда тесен… А что во–вторых? Я имею в виду, ты сказала «во–первых», значит, видимо, есть и еще какая–то причина, по которой доктора Карпини в западной прессе называют неофашистом?

Сю Гаэтано согласно кивнула.

— Во–вторых, это из–за «Дела биоэтиков». Док Карпини добился акта Верховного суда Меганезии, запрещающего любую пропаганду международных конвенций по биоэтике. По итогам этого процесса, несколько тысяч активистов биоэтических организаций были лишены политических прав и депортированы, а кто–то угодил на каторгу или к стенке.

— Ничего себе… — поразилась Жанна, — Это как?

— А так, — вмешалась Бимини, — что за международную биоэтику полагается ВМГС.

— ВМГС за конвенцию ООН по биоэтике? Но это же дикость!

— А ты эту конвенцию читала? – поинтересовалась Гаэтано, жуя «мясо по–харбински».

— Нет, — призналась канадка, — но, если не ошибаюсь, она направлена против евгеники.

— То есть, против улучшения наследственности человека, — уточнил Динго.

— Да, — согласилась Жанна, — именно этим евгеника и опасна. Одни расы объявляются высшими, другие – низшими, и это служит обоснованием нацизма, концлагерей…

— Херня это все, — перебил он, — Нацизм можно обосновать чем угодно, было бы желание. Хоть геометрией. Меряем Землю и видим: человечеству тесно. Значит, кого–то надо…

— … И точно не нас, — договрила Бимини, — Только это уже геополитика.

— Мальтус, — авторитетно добавил Торин, — Война, как средство от перенаселения.

— Запретить все оценки и конкурсы, — предложила Поу, — А то дискриминация.

— И статистику тоже запретить, — поддержал Кианго, — Так надежнее.

— Ладно, сдаюсь, — Жанна демонстративно подняла руки вверх, — Дело не в этом. Дело в том, что опасно разрешать эксперименты с геномом человека.

Динго сделал интернациональный жест, изображающий половой акт.

— Это дело совсем запретить? Явный же эксперимент с геномом.

— Однозначно запретить, — ответила Бимини, — Только сперма от случайного самца. А то, некоторые conios ищут красивых партнеров для спаривания, и получается генетическая селекция по связанным признакам. Евгеника, joder per culo. Нацизм, fuck it!

— Речь идет об опасности евгеники на государственном уровне, — уточнила канадка.

— Тогда надо запретить государство, а не евгенику, — заметил Кианго.

— Допустим, убедили, — согласилась Жанна, — Допустим, конвенция дурацкая. Но опыты вроде тех, что здесь ставятся со стимуляторами фертильности – это слишком.

— Почему? – спросила Гаэтано.

— Да потому, что рожать по восемь дестей за один прием это противоестественно!

— Лечить от инфекций антибиотиками — тоже противоестественно, — заметил Торин, — их нет в природе. Запретим и будем дохнуть от энтерита или от гангрены?

— Ты передергиваешь! – возмутилась канадка, — Это же разные вещи. Одно дело – спасти жизнь, а другое – потакать рискованным капризам.

— Желание иметь много детей – не каприз, — возразила Поу, — Это нормально. Почему не родить несколько детей сразу, если это удобнее, и если здоровье позволяет?

— Обычно от 4 до 6, — уточнила Гаэтано, — Но дважды у нас родилось по 8. А сейчас у нас ожидается еще одна восьмерня. Идет 22–я неделя. Роды мы инициируем в районе 31–й недели, при весе близнецов около 900 граммов. Так рекомендуют биомедики, это снизит риск для мамы и для детей. Возможно, 8 — это не предел. В мире достоверно известны 2 случая девятерни: Бразилия, 1987 и Мексика, 1998. Думаю, если что, мы справимся.

— Легко говорить «справимся», — сердито перебила Жанна, — Если не проверять на себе.

— Я бы проверила, но у меня получается не больше шести. Это очень индивидуально…

Жанна недоверчиво тряхнула головой.

— У тебя шестеро детей, Сю?