Литмир - Электронная Библиотека

Иди-Нарум успел сообщить ваятелю: «Подойдешь к виночерпию. Он в жреческой тунике с черной каймой. Пей без страха! В кубке будет вино, не напиток забвения. Но ты сделай вид, что упал замертво. Потом мои жрецы вынесут тебя из погребения».

…В наклонную галерею вступила пышная процессия арфисток, певиц, танцовщиц, придворных дам, служанок. За ними — военачальники и телохранители царя, сановники. Рабы вели ослов и быков, которые тянули повозки и колесницы. Слуги внесли в главную камеру погребения утварь и сундучки.

Воины в полном снаряжении заняли свои посты у гробницы царя. Из полумрака царской камеры понеслись тихие звуки музыки, запел женский хор, закричали плакальщицы.

…И погребальный пир начался. Иди-Нарум высился у гробницы царя мрачным изваянием. Под ярким балдахином в своих носилках сидела Инниру. Драгоценности так усеяли ее алое платье, что нельзя было понять, из чего соткана ткань. Сверкали, переливались ожерелья, кольца, подвески, серьги из электрума и золота. На гордо вскинутой голове Инниру была корона из золотых венков под гребнем.

Рокотали арфы, глухо и скорбно звучали бубны. Изгибаясь, поплыли в танце молодые танцовщицы. У одной из них, словно приклеенная, держалась на бедре маленькая черная змея. Голосили придворные плакальщицы, им невпопад вторили телохранители — «быки», зорко наблюдавшие, чтобы никто из обреченных не избежал своего напитка. Вдруг на вершине Этеменигуры грозно запели трубы, потом настала тишина. Иди-Нарум высоко поднял тяжелый золотой кубок. Его обритая верхняя губа дрогнула, в глазах полыхнул мрачный огонь. В испуге глядя на него, замерли простые люди Ура, рабы, плотной стеной окружавшие место погребения царя. Хриплый от волнения голос Иди-Нарума прозвучал в тишине громоподобно:

— Пора в путь! Великий царь устал ждать нас!..

Не сводя с Инниру странного взгляда, он опорожнил кубок золотисто-красного напитка. С застывшей улыбкой отпила большой глоток и царица. Мгновение Иди-Нарум стоял недвижно, потом его зрачки расширились от ужаса, он выронил кубок, упал на колени, лег. А побледневшая Инниру, закрыв глаза, допила свой кубок и тоже медленно сползла на циновку, судорожно хватаясь пальцами за край погребальных носилок.

По лицам «друзей царя» катились крупные капли пота. Никто из них не дрогнул, не выказал малодушия: один за другим осушали они кубки, подаваемые жрецами в туниках с желтой каймой, и падали… К поникшей в смертной истоме Инниру подскочили служанки, подняли и бережно уложили в носилки.

Герай неотрывно смотрел в лицо Иди-Наруму и наконец увидел в его полуоткрытых глазах смертную тоску. Что же это? Ведь Иди-Нарум был уверен, что перехитрит всех. Тут Герая грубо толкнул в спину воин царя. Герай обернулся: по лицу «быка» было видно, что он уже испил чашу. Взгляд его тускнел.

— Где твой кубок, ваятель? Я не видел, чтобы ты…

Глаза воина еще жили. Опираясь на локоть, он пытался поднять меч. Тут в тунике жреца подошел Октем. Легко отвел оружие жезлом.

— Успокойся и умри с миром! — сказал он воину — Видишь? Я даю ему.

Он черпнул из медного котла поменьше, что стоял за большим.

— Испей, друг царя, за вечность, — громко сказал он и тихо добавил: — Не бойся, я проверил, это вино.

Оливковая кожа Герая стала почти синей от волнения. И все же он выпил. Октем навалился на него, зарычал:

— Падай! Будто мертвый. На нас смотрят те воины, что окружили гробницу царя. Э-э, а это что? Царь воскрес…

Все изменилось в мгновение ока. Только что прерывисто всхлипывала флейта; смертная тоска клонила молодого флейтиста к земле; вповалку лежали танцовщицы, жрецы Иди-Нарума, телохранители, арфистки и плакальщицы. И вдруг оцепеневшие от зрелища смерти рабы и горожане, окружившие погребение, загомонили, зашевелились. Такого не было и в преданиях! Почему царь вернулся? Бог Энки не принял его!?

Тишину рассек пронзительный крик царя:

— Я знаю, кто предал меня! Теперь знаю. Слава Энки, он спас меня… Эй, стража! Проверить всех! Колите их дротиками.

«Как же уцелел царь!? Выходит, он перехитрил всех. Избавился от племянника и неверной супруги», — молнией пронеслось в мозгу ваятеля. Царь взмахнул над головой сверкающим жезлом. Десятки воинов, притворявшихся мертвыми, вскочили на ноги. Остриями дротиков они кололи всех подряд. Вот ожили знатные друзья Иди-Нарума. Пробудились преданные ему жрецы. Никто из них не успел даже поднять головы. Их закололи мечами. А сам царь ткнул дротиком шею Иди-Нарума. Тот не шевельнулся. На толстом лице царя возникла гримаса изумления. Ему сказали, что Иди-Нарум выпьет вино, а не яд. А он мертв! Тогда царь бросился к носилкам жены. Широко раскрыв глаза, в которых была ненависть, она приподнялась, встала на колени, держась за край носилок, и крикнула:

— Кто помог тебе, проклятый!? О, если б знать… Сорвав с головы корону, Инниру с силой швырнула ее в царя. В руке царицы блеснул синий квадратный флакон. Спустя мгновение она, выдернув пробку, жадно выпила содержимое. И сразу сникла, упала на носилки.

«На суше и на море» - 80. Фантастика - sm80_12a.jpg

Царь замычал от боли, нелепо тыкая жезлом в сторону рабов и горожан, застывших возле погребения, завизжал:

— Всех! Убить всех, кто видел!

Герай силился и никак не мог проглотить свинцовый комок, застрявший в горле. Что-то похожее на стон вырвалось из его груди. Он хотел вскочить на ноги, броситься к умирающей Инниру. Мощная рука Октема придавила его к циновке. Будто клещами, сдавил он плечо Герая. Левой рукой Октем нащупал в складках туники пакет-капсулу, включил блок антигравитации. Вместе с ваятелем непонятная для окружающих сила потащила Октема, помчала вверх по наклонному коридору. Воины, пытавшиеся преградить им дорогу, как пушинки, отлетали к стенам. Под рев и стоны людей, добиваемых воинами царя, под звон мечей и свист дротиков Октем и Герай вихрем неслись к Этеменигуре… Топот и крики преследователей остались позади. Вот и вершина зиккурата! Из-за угла храма на них налетел воин-«бык». Октем двинул его плечом, и воин покатился по ступеням. На мгновение тонкое пение блока затихло. Отдуваясь, Октем подтащил Герая к краю террасы, сказал:

— Прощайся с Этеменигурой! И покрепче держись за меня. Ваятель глянул вниз — зажмурился от страха, попятился назад. С такой высоты мечущиеся воины и люди в погребении казались букашками. Сюда не доносились стоны и хрипы умирающих. Снова запел мини-блок, Октем обнял ваятеля:

— Не бойся ничего!

Как раз в этот миг на вершину зиккурата ввалились шумно дышавшие воины царя… Они не верили собственным глазам: двое крепко обнявшихся людей медленно падают по дуге к водам Евфрата. «Великий бог Энки уносит кого-то в свои чертоги», — решили они.

Прижавшись к твердой груди Октема, ваятель едва дышал. Ему чудилось, что он и вправду выпил напиток забвения, а теперь парит в обители богов Благодатной страны. Однако небесная страна удивительно напоминала земную. Те же финиковые рощи вокруг царского погребения. По-прежнему внизу струится Евфрат, чуть правее высится Этеменигура. Обоняние ловило знакомые запахи трав, цветов, прохладной речной воды. Едва не касаясь верхушек пальм, унизанных тяжелыми гроздьями, беглецы долетели до Евфрата и пересекли реку. Мини-блок тянул на пределе нагрузки и неуклонно терял высоту. Герай различал испуганные лица царских рабов, которые пахали поля на черных быках с загнутыми внутрь рогами… Вскоре началась месопотамская степь, усыпанная яркими цветами: шариками голубого огня, золотыми соцветиями с узкими листьями, пурпурными звездами. Наконец Октем и Герай достигли грохочущих водопадами истоков Тигра-Идиглату, где шумели густые рощи кедров, черной сосны и дуба. Вот горные долины Киликии, заросшие гигантскими платанами и кипарисами… Октем повернул на северо-восток. Беглецы с трудом перевалили снежные горы Арьястана и к вечеру оказались на краю Большой соляной пустыни. А на следующее утро Герай узнал родные горы и холмы, увитые зеленым плющом. Ваятель чуть дышал от пережитого и, когда ощутил под ногами твердую землю, впал в забытье. Октем привел его в чувство, дав выпить какого-то настоя из трав, как показалось ваятелю. «Сколько же лун я не был в родных краях? — думал он, глядя на горы и холмы, на серо-зеленую предгорную равнину, переходящую, вдали в пески пустыни. — Да, время промчалось подобно стреле! И все-таки жаль, что все прошло так быстро. Прощай, Этеменигура!..»

12
{"b":"109052","o":1}