Они и сами понимали, что нужно торопиться. Пробыв час на вершине, начали двигаться вниз. И тут пошел снег.

Двигались очень медленно. Цель была достигнута, задание выполнено, и они, возможно, исчерпав запас моральных и физических сил на подъем, не оставили себе ничего на спуск. Подъем принадлежал всем, всей экспедиции, всему советскому альпинизму, спуск-только им.

Может быть, так казалось Балыбердину и Мысловскому и несколько деморализовало их? Нет, это рассуждение — после события, когда свершившейся практике пытаются послать вдогонку хоть какую-нибудь теорию, чтобы было посолиднее… Здесь этого не надо, потому что само происходившее было моментом, а момент нельзя расчленять. Он существует как единое целое и вмещает в себя больше чем практику и теорию: он вмещает в себя жизнь. Иногда целиком.

За полчаса они спустились совсем немного, оставалось часа два с половиной светлого времени, и они смогли серьезно застрять на сумасшедшей высоте, обессиленные, голодные, жаждущие. И без кислорода. Балыбердин сказал об этом Мысловскому. Он сказал Эдику, что им грозит холодная ночевка.

Способность трезво оценивать трудности, реалистически подходить к своим возможностям полезна не только для альпинистов. Обманывать другого человека — плохо, никуда не годится, но это хотя бы объяснимо. А обманывать себя — просто бессмысленно. И вдобавок может быть чревато непредсказуемыми последствиями…

Значит, Балыбердин сказал, что им грозит холодная ночевка. Мысловский поначалу не оценил ситуации: он считал, по-видимому, что у них есть шанс спуститься, Балыбердин убедил Эдика, что надо сообщить базе и группе Иванова о возможной их холодной ночевке.

Это был нормальный поступок. И сильный.

Ни Мысловский, ни Балыбердин не знали, что четверка Иванова в полном составе сидела в пятом — предвершинном — лагере. Вернее, не сидела: ребята работали, расширяя лагерь, чтобы в нем могли ночевать четверо.

Сначала они собирались разделиться, если взошедшей двойке негде будет ночевать, а потом, узнав, что Мысловский с Балыбердиным ушли с вершины поздно, решили их дождаться, уложить отдыхать, а самим пересидеть как-нибудь и утром пораньше выйти вчетвером на штурм.

Устроив палатку, они забрались в нее и занялись приготовлением пищи.

— Зона смерти, а чувствуем себя нормально, — говорит Сережа Ефимов.

— Все, мужики, завтра будем там, — отвечает Бер-шов. И в это время рация, которая постоянно была включена, заговорила напряженным голосом Балыбердина.

Было шестнадцать сорок пять 4 мая 1982 года. Ба-лыбердин просил:

— Хоть бы вы вышли навстречу с кислородом, что ли? Потому что исключительно медленно все происходит. Если есть возможность, принесите горячий чай и что-нибудь поесть.

— Это говорил Бэл, — рассказывал мне потом Ефимов. — Уж если он просил помощи, значит, дело было действительно плохо. Мы поняли, что им грозит холодная ночевка.

— Что это значит?

— В их ситуации это значит — конец.

Потом, правда, Мысловский скажет, что они могли бы спуститься к пятому лагерю сами.

Никто не знает, что было бы, не вызови Балыбердин помощь. Но все сходятся на мысли, что помощь была необходима и дала возможность избежать последствий куда более серьезных, чем обмороженные пальцы.

Тамм, услышав сообщение Балыбердина, насторожился. Он спросил, как Володя оценивает высоту и как идет Эдик. У Эдика кончился кислород, а высоту они определили в 8800. С начала спуска они не сделали и пятидесяти метров.

Иванов предложил им спускаться, пока есть светлое время.

— А мы вам навстречу пойдем немного. Но Бэл просил кардинальной помощи.

— Я считаю, что надо двойке выходить, — сказал Тамм.

В пятом лагере тоже так думали. Балыбердин из-под вершины поинтересовался, сколько у четверки кислорода.

— У нас с кислородом нормально, — успокоил его Иванов.

В базовом лагере воцарилась тишина. Там, внизу, они ничем не могли помочь, кроме совета. Никто ведь не знал, в каком состоянии альпинисты наверху! Да и ситуация у них была совершенно неясная. Понятно было одно: что пятьдесят метров — это слишком мало, ненормально и что нужна помощь.

— Валентин, надо выходить вперед. Второй двойке не двигаться. Брать кислород на двоих.

Балыбердин, мы помним, шел без кислорода. — В общем, вы решайте, а мы продолжаем спуск, — сказал Бэл.

То, что они «продолжали», было мало похоже на спуск. Это мучительно тяжелое сползание с горы. Выпавший снег сделал скалы, по которым они недавно шли наверх, неузнаваемыми и скользкими, как обледенелая черепичная крыша.

Эдик, шедший на спуске впереди, ошибся в выборе направления и ушел в сторону от маршрута на сложную стенку. Желая облегчить работу, обессиленный Балы-5ердин снял рюкзак и оставил его на скалах, намечая себе завтра быстро «сбегать» за ним из пятого лагеря. Ощущение места и времени стало притупляться. Темп движения еще больше замедлился. Они шли, страхуя друг друга, и каждый метр спуска давался с трудом. Услышав просьбу Балыбердина, четверка Иванова стала решать.

Идти или не идти — вопроса не было. Был вопрос — .кому идти. Готов был выйти на помощь каждый. В этот момент Эверест превратился для четверки в цель номер два, уступив место тому, что стало главным в этой ситуации- помощи товарищам. Тот, кто пойдет за Балыбердиным и Мысловским, дойдет до них и спустится в лагерь, возможно, уже не увидев вершины: может не хватить ни сил, ни кислорода на вторую попытку.

Выполнить эту сложную работу должны были самые ловкие и выносливые в четверке. Им бы по бытовой логике и быть на вершине, раз они быстрее. А по логике Эвереста все получалось наоборот.

Бершов и Туркевич стали готовиться к выходу. Но тут Сережа Ефимов, вспомнив, что Туркевич после прихода в пятый лагерь долго не снимал кислородную маску (а это могло означать, что Миша не очень хорошо себя чувствует), предложил идти в паре с Бершовым. Возник спор. А ведь речь шла не о восхождении, а о Деле, в результате которого победившие в споре, вероятно, лишались выхода на вершину. Иванов не был среди Кандидатов: он понимал, что уступает всем трем (особенно Бершову с Туркевичем) в скорости хождения по Скалам.

Туркевич убедил всех, что должен идти с Бершовым. И в том, что они шли вдвоем, своей связкой, были логика и смысл.

Бершов с Туркевичем — великолепные скалолазы. Не раз они выигрывали призы за скоростное прохождение стенных маршрутов и у нас в стране, и за рубежом. Опыт высотных восхождений у них был меньше, чем у Иванова и Ефимова, но зато в гималайском опыте они все были равны. А на прошлых выходах для провешивания веревок — работали впереди, и то, что делали, делали быстро и надежно.

Внизу волновались, каждый шорох в динамике принимали за вызов. Рация в базовом лагере была включена постоянно. Пока ничего страшного не произошло, и будь первая двойка в хорошем состоянии, она, начав спуск в половине четвертого, могла бы к вечерней связи вернуться в пятый лагерь. Ведь возвращались же и Мысловский и Балыбердин с обработки маршрута, что называется, после ужина! Но тут все было иначе. Тут Балыбердин попросил помощи. "А если уж Бэл…"

Выйдя на связь где-то после шести вечера 4 мая, Тамм узнал от Туркевича, который нес рацию, что их двойка уже в пути. В это время Балыбердин с Мыслов-ским продолжали мучительно медленное движение вниз. Ветер выдувал из них последнее тепло, невыносимая жажда мучила альпинистов: шел тринадцатый час после их выхода из пятого лагеря. Время нормальное для того, чтобы выйти в гору с высоты 8500 и вернуться обратно.

Они взошли, а вот вернуться — получалось плохо. Наступала их четвертая ночь на высоте выше 8000 метров. Две они провели на 8250, одну — на 8500. А эту? После просьбы Балыбердина принести кислород Мысловскому и горячее питье прошло еще часа полтора, а спустились они хорошо, если метров на 100…

Связавшись с Таммом, Балыбердин усталым голосом сказал:

— Мы ничего не знаем, как вы внизу, что решили?

— Володя, минут двадцать назад к вам вышла двойка с большим набором медикаментов, кислородом, питьем, — ответил Тамм.