– Я знаю, что именно ты «просто» делала. Ты пыталась оставить мне очередную записку.

Софи скрестила руки на груди. Она храбрилась, но ее лицо было почти таким же белым, как снег.

– Пожалуй, мне надо позвонить твоему отцу.

– Он уехал. У него медовый месяц, – сказала Софи, ничего не отрицая.

– Ну, это не навсегда. Я подожду, когда он вернется.

– Ну и звоните, он вам не поверит. Если он и хорошо к вам относится, то только из-за Лайзы.

– А вот твой дядя Ник поверит. Он знает про первые две записки.

Софи опустила руки.

– Вы ему сказали? – вскричала она так, как будто это не она, а Делейни совершила что-то дурное.

– Да, сказала, и теперь он мне поверит, – заявила Делейни с уверенностью, которой па самом деле не чувствовала. – Вряд ли он обрадуется, узнав, что это ты оставляла мне записки с угрозами.

Софи вскинула голову:

– Вы ему не расскажете!

– Объясни, зачем ты тут рыскала и пыталась напугать меня своими записками, тогда я, может быть, не стану рассказывать Нику.

Несколько долгих секунд Софи молча смотрела на Делейни, потом попятилась.

– Ну и звоните, а я буду все отрицать.

Делейни дождалась, пока Софи уйдет, и вернулась в салон. Она не хотела, чтобы подобное поведение просто так сошло девчонке с рук, но беда в том, что у нее не было опыта общения с детьми и в то же время не хотелось перекладывать эту проблему на Лайзу, когда та вернется после медового месяца. К тому же Делейни подозревала, что у Лайзы могут быть свои трудности с Софи, и не стоило добавлять к ним еще одну. Значит, оставался только Ник. Вопрос в том, поверит ли он ей.

Делейни еще не приняла окончательного решения, когда на следующий день в половине четвертого в салон вошла Софи. Делейни подняла взгляд от парика миссис Стоксберри и заметила девочку, которая маячила у входной двери.

Ее густые темные волосы были заколоты по бокам невидимками с цветочками, глаза на маленьком личике казались огромными. В большом пушистом пальто она была похожа на испуганного ребенка.

– Подожди минутку, я сейчас освобожусь, – сказала ей Делейни и снова переключила внимание на клиентку. Она приладила на голове пожилой женщины белый парик и протянула ей черный, надетый на пластиковую болванку. Получив с миссис Стоксберри плату с учетом пенсионной скидки, Делейни проводила ее до выхода. Теперь она могла уделить внимание Софи. Она ждала, когда девочка заговорит. После минутного колебания Софи сказала:

– Вы вчера не звонили дяде Нику.

– А может, я звонила, только ты об этом не знаешь?

– Нет, потому что пока папа и Лайза отсутствуют, я живу у него.

– Ты права, я ему не звонила.

– Вы поговорили с ним сегодня?

– Нет.

– А когда собираетесь поговорить?

– Еще не знаю.

Софи нахмурилась:

– Вы что, нарочно надо мной издеваетесь?

Делейни как-то не подумала, что для тринадцатилетней девочки ожидание, когда же взорвется бомба, мучительно.

– Да. – Она улыбнулась. – Зачем тебе знать, когда и где я что-то скажу?

– Ладно, вы победили. Я хотела, чтобы вы испугались и уехали из города. – Софи вздохнула и посмотрела в пространство поверх головы Делейни. – Извините.

Однако не было похоже, чтобы она сожалела о сделанном.

– Зачем тебе это нужно?

– Ведь тогда дядя Ник получит все, чего из-за вас всегда был лишен. Его отец давал вам все, а дядя Ник ходил в дырявых джинсах и футболках.

Делейни не могла припомнить, чтобы Ник когда-нибудь носил рваную одежду.

– Я была падчерицей Генри. По-твоему, из-за того, что моя мать вышла замуж за Генри, я должна была ходить голой? Ты всерьез считаешь, что это я виновата в том, как Ник одевался?

– Ну, если бы ваша мать не вышла за Генри, тогда…

– Тогда Генри стал бы добрым папочкой? – перебила ее Делейни. – Он бы любил Ника и покупал ему все, что тот пожелает? Он женился бы на твоей бабушке? – По выражению лица Софи Делейни поняла, что девочка именно так и думала. – Такого никогда бы не произошло. Когда я приехала в Труди, Нику было десять лет, и за все эти годы отец так его и не признал. Не сказал ему ни одного доброго слова.

– Он еще мог бы его признать.

– Ну да, с такой же вероятностью обезьяна могла бы летать на заднице. – Она покачала головой. – Ну-ка снимай пальто и проходи сюда.

Делейни поняла, что больше не может спокойно смотреть на посеченные концы волос Софи.

– Зачем?

– Я. вымою тебе голову.

– Я мыла се сегодня утром, перед школой.

– Я хочу подрезать тебе поврежденные концы волос. – Делейни остановилась у раковины и посмотрела на Софи. Девочка не двинулась с места. – Я еще не решила, рассказывать ли Нику про записки, которые ты мне подбрасывала.

Девочка снова нахмурилась, но пальто сняла и прошла в салон.

– Я не хочу стричься, мне нравятся длинные волосы.

– Они останутся длинными, только перестанут походить на обтрепанную веревку.

Делейни вымыла девочке голову мягким шампунем, ополоснула волосы кондиционером, потом пересадила ее в парикмахерское кресло. Расчесывая и закрепляя зажимами роскошные черные локоны, Делейни думала о том, что если бы эта девчонка не смотрела бы на нее из зеркала так хмуро, работать с ней было бы одно наслаждение.

– Можешь мне не верить, но твоему дяде Нику не нужно то, что Генри оставил по завещанию мне. А мне уж точно не нужно то, что он оставил Нику.

– Тогда почему вы вечно крутитесь возле него, целуетесь с ним, танцуете, заставили отвезти вас домой, когда вам стало плохо? Про завещание я все знаю, и я видела, как вы смотрели на дядю Ника. И бабушка тоже видела. Вы хотели, чтобы он стал вашим бойфрендом.

Неужели она в самом деле так на него смотрела?

– Мы с Ником друзья, – сказала Делейни, отрезая два дюйма секущихся волос Софи.

Вообще-то она не была уверена, что их с Ником можно назвать друзьями. Делейни не понимала, какие чувства к нему испытывает, и боялась, что он может что-то испытывать к ней. Боялась она и того, что он может не испытывать вообще никаких чувств.

– Разве у тебя нет друзей среди мальчиков?

– Есть, но это другое дело.

Обе замолчали, Делейни думала о Нике и о том, что же она все-таки чувствует. Ревность – точно. Стоило ей представить Ника с другой женщиной, как у нее внутри все переворачивалось. А еще она ощущала тревогу – так как не знала, увидятся ли они снова. И разочарование – от сознания, что, видимо, им все же лучше больше не видеться.

Она освободила от зажимов последнюю прядь волос Софи и обрезала их немного наискось, чтобы на плечах они слегка подгибались.

Однако все эти привычные для Делейни действия не могли избавить ее от растерянности.

– Почему вы так добры ко мне?

– Не слишком ли рано ты сделала такой вывод? Ты же еще не видела, как твоя прическа выглядит сзади.

Делейни вручила Софи зеркало и крутанула кресло. Увидев, что ее не обкорнали, девочка вздохнула с облегчением.

– Мне нечем вам заплатить.

– Мне не нужны твои деньги.

Делейни сняла с девочки пеньюар и бумажную полоску, закрывавшую шею, и опустила кресло.

– Если тебя кто-нибудь спросит, где ты стриглась, скажи, что у меня. Но если ты снова будешь мыть свои прекрасные волосы ужасным шампунем и они опять станут выглядеть черт знает как, то говори всем, что ты стриглась у Хелен.

Делейни показалось, что на губах девочки мелькнула улыбка.

– И чтобы больше никаких записок. Я приму твои извинения – если они будут искренними.

Софи разглядывала свое отражение в зеркале с каменным лицом. Потом она прошла к вешалке и взяла пальто. Делейни продолжала наблюдать за Софи и тогда, когда та вышла из салона и пошла по улице. Пройдя полквартала, девочка провела пальцами по волосам и тряхнула головой. Делейни улыбнулась. Она умела распознать удовлетворенного клиента.

Делейни отошла от окна, спрашивая себя, какой будет реакция родственников Софи.

Ответ она узнала на следующее утро, когда украшала салон к предстоящему Рождеству. Через парадный вход вошел Ник. Он был в кожаной куртке и зеркальных очках. Делейни только что сварила кофе и готовилась принять клиентку, записанную на половину десятого.