«Библейский сатана - это пepcонифицированный грех,- писал в 1973 году тюбингенский теолог Герберт Хааг.- Всюду в Новом завете, где говорится о сатане: и дьяволе, это наименование можно с таким же успехом заменить словами «грех» или «зло».

Однако подобная замена никуда не ведет. Во-первых, она противоречит духу и букве священного писания, богословской традиции и отнюдь не разделяется большинством современных тео-j логов, настаивающих на реальности хозяина преисподней. Во-вторых же,- и это особенно важно в нашем случае - злому началу, как и началу доброму, можно поклоняться с не меньшей искренностью, чем, скажем, святой троице, тоже включающей, как известно, довольно абстрактное понятие святого духа. Таким образом, на скорое «Расставание с дьяволом» (так озаглавил свою книгу Хааг) рассчитывать не приходится.

В принятой Вторым Ватиканским собором конституции «О церкви в современном мире» прямо говорится о дьяволе, повергшем человечество в рабство. Конституция «О церкви» провозглашает, что проповедь должна послужить величию бога и «посрамлению дьявола». Привычная, отшлифованная еще первыми «отцами церкви» фразеология. Основанное в 1534 году Игнатием Лойолой «Общество Иисуса» тоже ни на йоту не изменило своего воззрения на интересующий нас комплекс. «Разве позволительно сомневаться относительно существования ангелов и демонов? - говорилось в журнале иезуитского ордена «Чивильта католика» от 8 декабря 1968 года.- Большинство теологов ответило бы, что в таком случае подвергается сомнению одна из религиозных истин».

Выходит, прав был Поль Гольбах, сказав, что, «не будь дьявола, многие набожные люди никогда не помышляли бы ни о боге, ни о его духовенстве»? Каноническую идею персонификации зла отстаивал и высший в католическом мире авторитет - папа. Несмотря на то что, в отличие от иезуитов, окостеневших в своем средневековом консерватизме, последние понтифики сделали очевидные шаги навстречу современности, отношение к дьяволу не сдвинулось с мертвой точки. На общей аудиенции 1972 года папа Павел Шестой, говоря о борьбе с мировым злом, назвал его источник - «темного враждебного агента, именно дьявола». Ссылаясь на Библию, где деятельность врага человеческого отражена достаточно широко, папа подчеркнул, что «враг номер один», подобно прочим созданиям, сотворен богом и «действительно существует».

И здесь мы вновь возвращаемся к существу поставленного вопроса: почему именно деятельность сатанистов заставила западную прессу заговорить о «возвращении дьявола», «реставрации средневековья»? Ведь если церковь, как мы теперь видим, традиционно продолжает поддерживать в душах сотен миллионов людей веру в ангельские рати и адские сонмища, то получается, что и дьявол никуда не-/ходил, и мир по сей день не расстался с колдовской практикой и нетерпимостью эпохи религиозных войн.

Не будем торопиться с однозначным ответом. В разных формах и по разным поводам гамлетовский вопрос о «связи времен» еще не раз встанет на наших страницах. Поэтому оставим пока в стороне проблему дьявола, как наделенного личностным разумом творения. Оставим и церковь, ведущую отсчет времени от рождества Христова, и орден иезуитов, который, утратив былое могущество, все же не исчез с подмостков мировой сцены.

Я хочу продолжить рассказ о личном прикосновении к непреодоленному прошлому, за которым стоят действительно волнующие тайны истории. Как ни микроскопично и как ни кратко было это касание, но оно не только позволило мне глубоко прочувствовать высказанную выше мысль об устойчивости теней, отнюдь не претендующую на оригинальность, но и подсказало, как, перебросив мост между веками, восстановить связь времен. Есть ли нужда пояснять, что речь идет всего лишь о публицистическом приеме, когда автор, опираясь на собственный опыт, пусть незначительный, использует эффект присутствия? Итак, в тот день, постояв на Кампо ди Фиоре, где 17 февраля 1600 года взошел на костер Джордано Бруно, я нашел на плане улицу Кондотти, давно пленявшую мое воображение. Улица оказалась совсем близко, почти напротив ступеней легендарной лестницы на площади Испании, заставленных вазонами с кустами роз, померанцев и бурно цветущей ромашки.

Экстерриториалное владение мальтийского ордена на ул. Кондотти в Риме.

Ворковали голуби, говорливые мамаши прогуливали своих бамбино, бородатые художники и очаровательные художницы бойко писали моментальные портреты смущенных провинциалок и жизнерадостных американских туристов. Это была вечная сцена с неизменными декорациями, на которой менялись лишь одежды статистов: колеты на камзолы, а фраки - на джинсы. Отсюда лег ко было скользнуть в затененный канал, где словно застоялось само время, уподобившись мертвой, позеленевшей воде. Я скоро нашел солидный, хоть и слегка обшарпанный дом с опущенными, по местному обыкновению, жалюзи на окнах. Сначала, я было подумал, что ошибся так как не ожидал встретить витрину с кожаной одеждой, дорогими чемоданами и шерстяными пуловерами. Однако Bce правильно: флагшток под балконом, обвитый красно-белой тесьмой, и белый восьмиконечный крест на красном поле щита (просто первый этаж сдавали под магазин). Та же эмблема только во много раз увеличенная, виднелась сквозь арку, за которой был залитый светом дворик, заставленный роскошными автомобилями. Успокоительно улыбнувшись oхраннику, я ступил под ее сень и остановился перед бронзовой дощечкой, где под тем же крестом ясно читались глубоко вырезанные и почти черные от патины литеры: «Военный орден мальтийского креста», далее следовало уже мелким шрифтом: «Экстерриториальное владение».

Это было все, или почти все что осталось от некогда могущественного рыцарского орден госпитальеров святого Иоанн Иерусалимского, основанного еще в XII веке. Дом-государств без территории! Дом-посольств несуществующей державы!… Нонсенс. Призрачный курьез. Я очень удивился, узнав, что формально орден все еще существует. Собственно, это и заставило меня, когда появилась такая возможность, отыскать узкую улочку, ведущую от площади Испании на шумную Корсо. Л вот я стоял перед дверью, что, как «Дверь в стене» Герберта Уэллса, вела в легенду. Память развертывала удивительную цепь, на которую были нанизаны крестовые походы, умирающие у стен Иерусалима паладины, тамплиеры, изрыгающие хулу на французского монарха из пламени костров и где-то возле Михайловского замка заснеженный плац, на котором государь император и самодержец Павел Первый муштрует своих гвардейцев с мальтийскими крестиками на киверах. Какое потрясающее, почти невероятное сцепление звеньев! Страны, столетия, материки, острова… Наследники альбигойских реликвий, «Родосское братство» с его тайной символикой, восходящей к временам Минотавра… Я ведь касался этих «увлекательных тем, достойных любого романа, но они представлялись мне занимательной игрой, бестелесной легендой. Оказывается, ничего подобного. Дощечка и флагшток со щитом могли послужить опорой для любого вымысла. Легенда не была бесхозным имуществом, ее передавали по наследству. С нежданной яркостью я представил себе Ленинград и Павловск. Дворец с голубой залой для приема мальтийских кавалеров, здание бывшего пажеского корпуса, где собирался орденский капитул, когда православный Царь столь неожиданно для многих принял сан гроссмейстера воинственного католического братства. Удивительные пассажи Разыгрывает иногда муза истории Клио. И ведь из ее партитуры, как из песни, не выкинешь ни ноты, ни слова. Тем более что все это и наше наследство, причудливо связавшее в прошедшие времена далекую Мальту с Петербургом.

Вот и появился у меня непосредственный повод начать рассказ о духовных орденах, а затем и о катарской ереси, без которых нельзя постичь ни европейской магии, ни алхимии, ни тем более сатанизма, ибо у всего свои истоки и корни: у рек, растений, легенд.