В противоборстве основных сил некий первичный «Отец величия» порождает «Матерь мира», которая производит первого человека, а он в свою очередь - пятерых сыновей. Поглощенные истечениями бездны, плененные мраком невежества, первочеловек и его сыны продолжают вести войну с адскими силами. Семь раз - совершенное пифагорейское число - взывают они к Отцу, который исцеляет их разум от яда и посылает на помощь «Животворящий дух» с его пятью чадами. В очередной битве на стороне добра, таким образом, принимают участие уже две «команды», и она заканчивается освобождением первого человека, хотя сыновья его все еще остаются в плену. «Пятерка» духа между тем занимается активным миросозиданием. Поубивав сынов мрака - архонтов - и содрав с них кожу, они дали «Матери мира» материал для построения небес. «Простирай небо, яко кожу»,- поется в одном из псалмов. Вскоре усилиями духа на этом небе первобытных преданий запылало солнце, появились звезды и луна. Потом родились реальные стихии - воздух, вода и огонь.
Вспомним в этой связи египетскую богиню Нут, чье изогнутое аркой тело сделалось усыпанной звездами твердью. По сравнению с Ветхим заветом и александрийскими гностическими системами космогония Мани конечно же выглядела достаточно неуклюже, что, однако, не отпугнуло иных интеллектуалов, взращенных на учениях античных философов. Не станем поэтому особенно удивляться тому, что даже такой откровенно восточной ереси удалось столь широко распространиться на Западе, причем сразу же после победы христианства над гностицизмом завоеванной в упорной борьбе. Впрочем, едва ли здесь можно говорить о победе, по крайней мере о полной. Рассеянный, но не сдавшийся противник ушел в подполье. На протяжении всей истории церкви гностические и прочие ереси давали знать о себе волнами народного гнева. При феодализме, когда во всех сферах духовной жизни господствовала религия, еретические учения сделались религиозной формой выражения непримиримых классовых противоречий. Нередко они становились идеологическим знаменем социальных движений, направленных против существующего строя, поддерживаемого церковной иерархией. Содержание ереси зависело прежде всего от стадии развития и специфики экономических отношений в тех или иных государствах. Ереси получили распространение в крестьянской среде и в городах, где охватили не только широкие слои бюргерства, но и часть дворянства. Мистическим учениям свойственно возвращаться на историческую арену в несколько подновленном, а подчас и откровенна модернизированном облике. Мы еще обратимся к этому феномену.
Воздержимся от дальнейшего пересказа мифологии манихейства. В «троицах», «седмицах» я «вестниках», которые появлялись на фоне непрерывных стычек сынов человеческих с исчадиями бездны, легко запутаться, да и нет у нас непосредственной надобности в подобной детализации. Прервав историю миросозидания манихеев где-то на стадии образования животных и растений, мы подведем ее непосредственно к Адаму и Еве, которые остались порождениями тьмы, хотя в нечистой плоти библейских прародителей и пребывали частицы света. Для освобождения Адама от власти материи силы добра послали Иисуса, но не евангельского Христа, сына человеческого, а духа. Этот дух просветил плененный разум, освободил его от оков адского сна и открыл ему сияющие дали небес. Только теперь освобожденная мысль могла постичь основное таинство манихейского символа веры. Отверзтым очам Адама и Евы явился прекрасный, сотканный из света облик. Но скорбное лицо Христа, терзаемого хищниками, окружал беспросветный мрак.
Это было видение крестной муки, разлитого в природе божественного начала, обреченного на вечное страдание в круговороте смерти и возрождения. В каждом кровоточащем куске, в каждом сорванном плоде, в каждой растоптанной былинке всечасно и повсеместно стенала распинаемая плоть божества. Буйный дух исконных языческих мистерий так и рвался на простор из-под смиренной христианской вуали.
Гностический Иисус возвысил Адама, дав вкусить ему от «древа жизни», дабы уразумел человек всю беспросветность окружающего его мрака и увидел дорогу к спасению.
Отсюда и основополагающие принципы манихейства: защита души от всякой телесной скверны, самоотречение и воздержание, постепенное преодоление пут материи и окончательное освобождение заключенной в человеке божественной сущности. Здесь, как мы видим, Мани вплотную приблизился к индобуддийским представлениям о конечном слиянии освобожденной души с абсолютом.
Столь же сходны с буддийскими и налагаемые на манихеев запреты: мясо, вино, чувственные удовольствия и т. п.. Конечно, как и в других религиях, у «сынов вдовы» был собственный внутренний круг. Поэтому внешне громоздкий и варварски-фантастичный космогонический миф может иметь и другое, более утонченное, предназначенное для посвященных истолкование. «Матерь мира» толкуется в этом случае уже как «душа мира», как первобытная мысль высшего существа, как небесная софия александрийских гностиков. Она слишком чиста и бесплотна, чтобы непосредственно соприкоснуться с материей, и потому посылает на борьбу с тьмой свою эманацию в образе первого человека. Когда же у него недостает сил для победы в смертельной схватке, на помощь приходит искупитель, животворящий дух, освобождающий мысль от материального плена. Но даже в таком «облагороженном» виде в манихействе явственно проглядывает солнечный культ с его экстатическими мистериями в честь Митры. Подобно тому, как буддийские монахи образом жизни и строгостью запретов отличались от простых прихожан, последователи Мани делились на два резко разделенных класса: «избранных» и «слушателей». Последние только обязывались воздерживаться от идолопоклонства, лжи, волхвования и пролития крови, тогда как жизнь «избранных» была опутана бесчисленными табу.
В соответствии с идеей полного отражения друг в друге законов земли и неба община «избранных» строилась на принципе пятиступенчатой иерархической пирамиды. На вершине находились «учители кротости», затем шли «сыны видения» - епископы, «сыны разума» - пресвитеры, «сыны тайны» и аудиторы.
Августин называет 12 учителей и 72 епископа, остальных «избранных» было также не очень много.
Культ манихеев отличался строгостью, простотой и состоял в основном из молитв и песнопений. Это существенно облегчало тайное распространение религии. Основная мистерия «сынов вдовы» посвящалась распятому вероучителю и приходилась на март. Позднее, уже под влиянием христианского культа, они справляли обряды, похожие на крещение и причащение, что еще более помогло им приспособиться к обрядам официальной церкви.
Сектанты, спаянные строгой дисциплиной и тайными ритуалами, выступали под знаменем изначального христианства, которое будто бы хотели восстановить во всей его первобытной чистоте. Но римская церковь сразу же ополчилась на раскольников, пришедших из ненавистной Персии. Кодекс, принятый при римском императоре Феодосии Первом (379-395), наполнен многочисленными законами против манихеев, которых преследовали по всей империи.
В конце IV века «сыны вдовы» появились в Испании и на севере Африки. При матери византийского императора Анастасия Первого (491-518), покровительствовавшей сектантам, манихеи распространились по всей Византии, но последовавшие вскоре гонения заставили их уйти в подполье.
Переменив название и эмблематический язык, они покинули насиженные места и, как некогда Мани в пещере, исчезли с глаз сильных мира сего. Пройдут века, прежде чем в Болгарии, а затем и в Чехии появятся неведомо откуда пришедшие богомилы - духовные предшественники катаров. Эти наследники павликиан и евхитов понесут манихейскую ересь в Ломбардию и Прованс. Разрушение Рима и основание «града небесного», как о том сказано в Апокалипсисе, было их тайной целью. Продвигаясь по городам и весям к лазурным берегам Средиземного моря, богомильские проповедники заронили искры, которые вспыхнули через века и разгорелись вселенским пожаром. Их вещее слово было подхвачено гуситами и виклифистами, расчистившими путь Реформации. «Совершенные» альбигойцы бесстрашно шли на муки, не смея, однако, осквернить себя прикосновением к оружию. Зато чешские табориты смело взялись за мечи и алебарды, когда «силы тьмы» в образе инквизиторов и ландскнехтов «Священной Римской империи» двинулись на них войной.
