– Да, да… Я знаю. Мы потом об этом поговорим.
– Ну, проходи, проходи… Девчонки уже легли, но ты иди поздоровайся с ними! А я пока быстренько соберу ужин.
Лера еще раз потянулась к отцу и поцеловала его в щеку. Благодарно, по-женски… Они всегда понимали друг друга.
Сергею Александровичу всегда было хорошо в доме дочери. Вот и сейчас он сидел с чашкой чая – после ужина – в глубоком кресле, вытянув длинные ноги. На нем была теплая, вязаная кофта – из Лериных запасов, – уютные меховые тапочки, и ему хотелось так сидеть, забыв обо всем на свете, в блаженстве и тепле, как можно дольше.
Лера устроилась в кресле напротив, поджав под себя ноги и набросив мягкий плед.
– Какой ты у меня все-таки красивый! А дед! – улыбнулась дочь.
– А почему «дед»?
– Так тебя девчонки называют. Вот и я с ними привыкла…
– Старый, значит… Если «дед»?
– Ну, какой уж есть, – развела руками Лера. – Да я и сама не девочка. Скоро сорок стукнет!
– Не сорок, а тридцать пять! Зачем ты старишь себя? – громко произнес Корсаков.
– А чтобы не лезли разные мысли в голову! – отвернулась дочь.
– Какие такие мысли?
– Разные… – Она махнула рукой. – Но ты не бери к сердцу…
Она улыбнулась, глядя в чашку, а потом искоса посмотрела на него.
Корсаков пожал плечами и отвернулся. Лера вздохнула и тихо сказала:
– Замуж меня хочешь выдать?! Я тебя знаю… Во всем должен быть порядок. Если встречаются – значит, должен быть законный брак. Если расстались – то развод…
– А ты, кстати, развелась? Со своим тренером? Сергей Александрович отставил чашку чая.
– Да, развелась! Развелась…. Успокойся, – неожиданно резко ответила Лера. А потом добавила тише: – Полгода назад.
– Всего? – Корсаков догадался. – Это когда Саяпин у тебя появился?
– Тогда. Тогда!
Она закуталась в плед и исподлобья посмотрела на отца:
– Значит, ты ничего не знал о нас? Уже полгода?! И мать тебе ничего не сказала?
Корсаков покачал головой.
– Конспираторша! – буркнул Корсаков. – Все вы… меня за нос водите. Что твой Генка… Васильевич! Что мать! Что ты… – Голос у него был обиженный и растерянный. – Значит, я для тебя – не отец? Не близкий человек?
Лера потянулась к нему и положила руку на его руку:
– Близкий, такой близкий… Ближе – некуда!
– А что же ты молчала? – вскинулся Корсаков. – Я ведь совсем случайно узнал… Ну когда позвонил.
Лера поднялась, подошла к отцу и, обняв его за плечи, поцеловала в затылок…
– У тебя и так проблем… выше крыши! Я просто не представляю себе, как ты еще держишься?
– Это Саяпин тебе наговорил? – с вызовом отрывисто бросил Корсаков.
– И он… И мать! Да я и сама знаю.
– Что ты знаешь?! – вскинулся Сергей Александрович… Но тут же осекся. Здесь он был разоружен – перед внучками, дочерью, лаской, откровенной любовью и старой нежностью, что затопила сейчас его сердце.
– Ты не пыли! Не нервничай… Ты же дома… У меня… – Лера обхватила обеими руками голову отца, и он тотчас же почувствовал такое облегчение… Какую-то нежную слабость, покой непонятного прощения… то ли себя, то ли дочери, то ли этого проклятого Саяпина.
Корсаков невольно закрыл глаза и, осторожно взяв руки Леры в свои, начал их целовать, продравшись сквозь оцепенелое сознание.
– «Вышел месяц из-за туч…»
– Я так боюсь за тебя…
Он почувствовал на лице влагу от слез дочери.
– Я тебя так люблю! Так жалею тебя…
Голос Леры прерывался, но она говорила, говорила:
– Ну, будем мы с Геной или не будем… Сейчас это случится или позже… Когда его жена выздоровеет… А она может болеть… и десять, и пятнадцать лет. А может, и завтра умереть… Все это не должно тебя волновать. Это наши с ним заботы. Мы здоровые люди, в расцвете сил. Легкомысленные, завистливые, тщеславные.
Нам нужны и деньги, и положение в обществе. И перспективы. И как детей вырастить. И самим чего-то добиться. Обычные мы люди – со своими удовольствиями, страстишками, гонором.
Лера прижалась к отцу щекой и продолжала тише:
– А ты ведь, дед… совсем другой! У тебя другая жизнь. Только твоя! Ты понимаешь, что все, чего мы хотим, ты уже добился. И давно! Ты это уже все видел! Все пережил! И положение, и победы, и звезды большие… И задача твоя – не удержаться самому… а удержать все, что тебе ныне подвластно, тебе-то лично уже ничего не нужно… Ни орденов, ни денег, ни чинов… Ты, как король Лир, добрался до высшей точки… И тебе, должно быть, холодно от этого одиночества на вершине… Ты должен…
– Что я должен? – тихо спросил Корсаков. – Умереть? Уйти…
– Уйти ты не сможешь… – серьезно ответила дочь. – А умереть? Это не в твоей власти.
– Так что же… – голос Корсакова стал тих и прерывист.
Она осторожно поцеловала его и добавила вполголоса:
– Позволить близким любить тебя! Не замыкаться в себе. Не бежать от всех нас. В том числе и от своих сотрудников.
– От Саяпина? – резко спросил он.
– И от него – тоже, – мягко, но властно проговорила Лера.
– Слушаюсь – «не бежать», – покорно, шутейски склонив голову, ответил Сергей Александрович. Он встал и вдруг спросил дочь: – Можно я сегодня у тебя останусь?
Лера подошла к нему, тихо поцеловала, но покачала головой.
– Нет… Мама ждет! Пожалей ее… И вообще вам надо как-то понять друг друга…
– На старости лет? Понять? – Корсаков отвернулся. – Если за жизнь не поняли… то теперь уже поздно… – И добавил тише: – Наверно…
– Никогда ничего не поздно, – ласково, настойчиво проговорила Лера. – Тебе будет лучше, если ты войдешь… как-то раз… в пустую квартиру?
Корсаков нахмурился.
– Она меня сто раз переживет! Лера покачала головой и отвернулась.
– Что? Ты что-нибудь знаешь? – схватил ее за плечи Корсаков. – Что с ней!
Лера молчала, опустив голову.
– Ну, говори!
– Сердце… очень плохое. Я вообще удивляюсь, как она еще ходит… что-то делает… ко мне приезжает… помочь.
Корсаков стоял молча, только дыхание его стало затрудненным.
– А это… операция? – Он притянул дочь к себе. – Ну! Шунтирование?.. Все же нынче делают.
Дочь только покачала головой:
– Она не выдержит операции. Уже не то состояние организма. Ну, и диабет, и давление. Нет! Врачи категорически отказались от операции.
Сергей Александрович стоял, потупясь, с каменным лицом.
– Значит, уже все решили… Провели консилиум… Пришли к заключению… И все это – без меня.
Он произнес эти слова негромко, без обиды. Он просто констатировал факт. Но в этой отчужденности Лера почувствовала еще большее отцовское горе. И одиночество…
– Не обижайся, папа… Ты так занят… Тянешь такой воз… Мы не хотели тебя нагружать… заранее…
Корсаков медленно потянулся за пиджаком… Потом заметил Лерину кофту на себе, снял ее… Зачем-то погладил ее ладонью и, аккуратно сложив, положил на спинку кресла.
Поднял глаза на дочь и сказал глухо, с трудом выговаривая слова:
– Сейчас мне показалось, что у меня, вообще… вообще нет семьи!
Она со слезами бросилась ему на грудь. Обнимала, целовала, шептала какие-то ласковые слова, но на него это не произвело никакого воздействия. Он по-прежнему стоял, словно окаменев. Стоял так тихо, что она даже услышала его дыхание.
– Папа! Прости нас… Прости меня… Мы хотели как лучше… Чтобы не тревожить тебя лишний раз…
Она все говорила и говорила, но понимала, что отец не слышит, не воспринимает ее слов, ее слез, ее раскаяния.
Сергей Александрович неожиданно взял ее заплаканное лицо в свои большие, холодные ладони и проговорил, как бы подводя итоги:
– Ну что ж… доченька. Семья – она как всё на свете: рождается, растет, появляются дети… Потом они уходят… И семья тоже постепенно умирает. Кончается. Как всё на свете! Каждый остается в одиночку…
– Нет… Нет… – вскрикнула Лера.
Но Корсаков повысил голос и закончил свою мысль:
– Каждый остается в одиночку… умирать!
И, вдруг улыбнувшись, с какой-то нервной гримасой добавил, притянув ее к себе:
