Мать говорила все это на выдохе, расстегивая шубу, снимая оренбургский платок… Потом взяла полотенце и начала вытирать мокрое от слез и позднего снега лицо. И вдруг снова взметнулась:
– А где это я все возьму?! – Ее словно подбросило. – Только на рынке. И мясо! И курица! И масло. А ему еще нутряное сало прописали! Оно, конечно… Очень ему полезно! – Воздев к небесам руки, она то ли заплакала, то ли засмеялась. – Скажите мне – на что?! На какие шиши, как говорит Чародеиха? – Это была ближайшая по расположению соседка и злейший материнский враг.
– Ну ничего, Мася! Ничего… – Отец обнял ее за плечи и как будто сдавил их. – Как-нибудь… Ты же у нас известный министр финансов! Почище Зверева!
– Да… – вздохнула мать. – Опять что-то продавать придется! А что?.. Ладно! Бог подскажет!..
Бедного дядю Кешу с его согласия, данного еще в больнице, быстро женили.
Прилетела – аж из Бодайбо! – подруга его юности. Всю жизнь она была безнадежно влюблена в Иннокентия Николаевича.
Всё Антонина Саватеевна, не чаявшая уже изменить свой статус «старой девы», потеряла в родном Бодайбо – и орден Ленина, на который уже была представлена областным начальством, и звание «заслуженной учительницы», которое ей полагалось по стажу и безукоризненной службе «на ниве народного просвещения». Много еще чем пытались ее удержать местные власти. Но в три дня дочь отважных золотоискателей продала все: и отцовский дом, и мебель, и живность. Все до последнего! И через пять дней мать встречала ее во Внукове с одним, обшитым серой чистой рогожкой чемоданчиком.
Только на Антонину – на будущую жизнь с ней – соглашался выздоравливающий дядя Кеша.
Если он дал слово, то никогда больше его не нарушал. А уж пожалел ли он? Или нет? Неизвестно…
V
Когда П.П. вернулся домой, то успел только вскипятить чайник. Хотел уже было бросить пакетик «Липтона», но чуть не обварился, наливая кипяток, – так громко, даже нервно зазвонил телефон.
– Ты что, по межгороду звонишь? – спросил Кавголов сына.
– Да нет! Из дома, – ответил Антон.
– Звонок был какой-то странный.
– У нас тоже много странного! – Сын был не столько растерян, как сердит. – Заявилась какая-то твоя родственница…
Кавголов замер у телефона.
– Разнос нам тут полный дала! В каком, мол, бардаке живете!
– Ну в этом она права! – не мог ни съязвить П.П.
– Права – не права! Какое ее-то дело?! – Антон явно приглушил голос, чтобы не слышала гостья. – Натащила зачем-то целую гору подарков! Да таких, что даже я в глаза не видел!
– А адрес-то ваш как она узнала?
– Не говорит… Отец! Что же ты молчал, что у тебя сестра в Америке живет? – Голос Антона стал повеселее и погромче.
Похоже, гостья была уже где-то рядом с ним.
– Почему ты думаешь, что в Америке?
– А где же еще! Она один компьютер… такой приволокла с таксистом, что я таких даже на выставках не видел!..
– Богатая, значит, тетка оказалась? – нервно рассмеялся П.П. – Но вы ее хоть приняли? Угостили?
– Еще бы! Нинка мелким бесом вокруг нее вьется. Она ей колье сапфировое привезла. И кольцо такое же.
Ну, в общем, гарнитур от Тиффани. А уж детям всего!.. Девки от нее не отходят!
П.П. вздохнул. Некоторое время даже не мог говорить.
«Узнаю старые повадки мамаши!»
– Папаня? Ты где там? – встревожился Антон. – Ты что, сам не ожидал?
Кавголов представлял, какую радость, какое блаженство, пусть короткое и странное, испытывает сейчас его мать.
Ведь она была лишена при жизни живых очаровательных правнучек! Одну из которых и назвали Аней, якобы в ее честь…
– Папаня! Папаня! – всерьез обеспокоился сын. – Ты где? Скажи что-нибудь! Я, может быть, зря позвонил? Ты сейчас один?
– А с кем я могу быть? – П.П. не смог скрыть своей горечи. – Ладно! Сейчас это не важно…
– А то я приеду…
Кавголов знал, что это не пустые слова.
– Куда тебе! У вас же гостья! Да еще какая! – Старик усмехнулся. – Из Америки! Как она хоть выглядит? На сколько лет?
– На сколько и должна выглядеть твоя младшая кузина…
– Ах, она же мне кузина! – расхохотался Кавголов. – Ну да, конечно! Конечно кузина!
– А то, может, к нам приедешь? Младшенькую давно не видел! Только все хвастаешься, какие у тебя внучки!
– Ничего я не хвастаюсь, – смутился П.П. По правде говоря, водился за ним такой грех.
– Нет уж! Наслаждайтесь в обществе «моей кузины».
Антон был явно в некоторой растерянности. То ли от объяснений, то ли от того, чего не договаривал ему отец.
– Нет, отец, ты все-таки странный… – начал он свою обычную, занудную тираду. Она возникала, когда сыну надо было высказать свое недовольство отцом.
Отличить сыновнее хорошее отношение от мнимого выговора было легко. Если Антон недоволен – значит, идет в ход обращение «отец». Если все хорошо – «папаня». А уж если чего-то выпросить, отканючить, тогда уже «папанечка».
– А она что, действительно кузина? – Голос сына стал еще тише.
– Да, действительно, действительно… – вдруг заторопился П.П. – А где она сейчас?
Антон рассмеялся.
– В ванной комнате! Учит Нинку, как детское белье правильно замачивать…
– Да! Это она у вас далеко зашла! – тоже засмеялся П.П. – И что? Нинка даже не сопротивляется?
– Анна Георгиевна себе в союзники Саньку взяла. А тем лишь бы кавардак устроить. Да еще с новой бабушкой…
– Она им не бабушка! – неожиданно для самого себя сказал П.П. Но произнести слово «прабабушка», да еще в такой странной ситуации, он не смог.
Антон что-то понял и быстро попросил:
– Папаня, ты не отходи. Я сейчас ее позову!
В телефоне раздался стук, и Кавголов услышал голос сына:
– Анна Георгиевна! Вас папа к телефону зовет! Срочно…
Вот это уж зря – никакой срочности не было.
– Дедушка? – ворвался в телефонный провод голосок маленькой Саньки. – А мы тут стираем. Вы когда к нам…
Но внучку быстро оторвали от трубки, и П.П. услышал дружелюбный – всегда ровный с ним – голос невестки:
– Добрый вечер, Павел Павлович. Вы меня слышите?
– Слышу, слышу, – буркнул Кавголов.
– Передаю трубку Анне Георгиевне. Ваша кузина – такая прелесть!
П.П. почувствовал, что сердце упало куда-то в пропасть. В вечность…
Он даже зажмурился, чтобы перевести дыхание. Сейчас он услышит…
– Ты не сердись на меня, Павлуша! Первой я к ребятам твоим решила приехать! Не к тебе…
П.П. не мог вымолвить ни слова. Спазм перехватил дыхание. Слезы сами, непроизвольно, мгновенно залили его лицо… Трубка в его руках дрожала. У него как будто начался приступ, мышцы перестали подчиняться…
– Это ничего, Павлуша! – успокаивающе сказала в трубку мать. И после паузы начала говорить тише: – Внучки у тебя – прелесть! Старшей фотографию видела. А младшая!.. Ты не беспокойся, никто не слышит, я ушла в другую комнату. И жена Антона хорошее впечатление производит…
– Ну… – наконец смог что-то вымолвить П.П. – А ты-то?.. Как?
– Это длинный разговор. Не сейчас… А уж Антон!.. – Она даже задохнулась. – Не реви, Павлушка! Антон – это Антон!
– Похож?
– Дело не в том, похож или не похож… – Она вдруг всхлипнула. – Мы об этом в другой раз поговорим!
– Может… не надо? – попросил Павел Павлович.
– Может, и действительно не стоит, – согласилась мать.
– Он на тебя похож! – выкрикнул П.П. – Не на меня! На тебя! Ты заметила?
Мать рассмеялась таким знакомым воркующим, стеснительным смехом.
– А мне почудилось, что я это выдумала! Конечно! Глаза! И овал лица… И улыбка!
– Откуда ты знаешь, какая у тебя улыбка? – вдруг обрушился на нее П.П.
– Была! – вздохнула мать. – Все было… Да где все это?
– Да здесь же! Рядом с тобой! И в моем парне! И в его семье… Во мне, наконец!
– Кузен… – усмехнулась мать.
И они оба, как заговорщики, тихо рассмеялись. Дело было в том, что Павел Илларионович и отец Анны Георгиевны, хотя никогда и не видели друг друга, но по всем старинным метрикам были троюродными братьями. И когда Павел стал почти взрослым, но все еще подвергался материнским педагогическим атакам, он в полушутку в полусерьез иногда говорил ей: «Мадам! С одной стороны, вы мне, конечно, родная мать… И наша сторона не отрицает этого прискорбного для нас факта!.. Но с другой – неопровержимые документы доказывают, что вы мне не столько мать – сколько кузина. И наша сторона, исходя из этого исторического и юридического казуса, готова скорее рассматривать вас, так сказать, во второй ипостаси! Что дает нам полную свободу от ваших нравоучений! А уж тем более – от рукоприкладства!»
