Цыган подошел к их столику.

– Вы просто офигеете, – еще на ходу начал он. – Утром поехал на кольцо поработать: сдернул одиннадцать тысяч рублей! Купил ЭТО. Вмазался. Меня та-ак вшторило! Погнал на Киевский. Купил двадцать пять роскошных роз! Своей подарил. Потом мы в кино пошли. Естественно, в «Атриум». Сели на задние ряды, и она сделала мне прямо там! Прикиньте, прямо во время сеанса… Это было… монопенисуально.

Умел Цыган произвести впечатление.

Рина старалась не смотреть на него, но не выдержала, подняла шальной взгляд и спросила:

– Сдернул – это как? В смысле, из кармана вытащил?

– Ой… – актерствуя, изумился Цыган. – Ой, не заметил… А вы, пардон, кто? Как вас зовут?

– Рина.

Она протянула ему руку. Цыган, рожа протокольная, поцеловал ее так, как принц целует руку принцессе, церемонно, едва касаясь губами.

– Новенькая?

– Ага! – с набитым макаронами ртом ответил за нее Шоник. – Поет, охуеть можно. Вага ей пятьдесят баксов отстегнул.

– Это рекомендация, – с уважением произнес Цыган. И веско добавил, лучась всей мордой, как какой-нибудь народный артист, типа, Олег, блядь, Табаков. – А меня Цыганом зовут. Вы, наверно, уже поняли…

Кабан смекнул, что сейчас его можно раскручивать по полной программе. Он горы горазд свернуть, луну с неба достанет, выкаблучиваясь перед Риной.

– Слушай…

– Да, Кабанчик, я весь внимание…

– Мне… то есть Рине… трубка нужна. Поможешь?

– Не вопрос, братуха! Пять минут! – Цыган скинул гитару, сунул ее Шонику, ошарашил Рину заумными словами. – Ради вас я готов пойти и выпить цикуту… А мобила – это вообще без проблем.

И вышел из кафе, такой понтовый – отдаться мало.

Глядя ему вслед, Рина спросила Кабана:

– Че он пошел пить? Цикуту? Что это такое?

– Забей, – ухмыльнулся Кабан. – Он тебе еще причешет на уши.

Рина испытывала к Кабану дружеское расположение, а с другом можно быть откровенной.

– Кабанчик, миленький, кажется, я на него запала. Он вернется?

– Да щас, на перроне отработает кого-нибудь, – окинув Рину снисходительным взглядом, ответил Кабан.

Оленька тесно придвинулась к Рине. Обдала жарким дыханием.

– Понравился тебе Цыган?

– Жутко клевый парень, – сказала Рина.

И завеялся чисто женский разговор, откровенный и бесстыдный.

– Он всем нравится, – ответила Оленька. – Только это дохлый номер. Теперь он кроме своей жены никого не видит и не слышит… ну, из девушек.

– Жены? – с удивленной ревностью спросила Рина. – Он что, женат?

Оленька рассмеялась.

– Здесь время от времени все женятся или выходят замуж. Особо никто не афиширует. И так все ясно. Только Цыган о каждой своей новой подруге, с которой трахается, на всех перекрестках пузыри пускает – жена, жена!..

– Слышь, Оленька, может, он на самом деле о настоящей жене мечтает? О семейной жизни… Не мальчишка ведь уже…

– Вот именно, не мальчишка. О семейной жизни, говоришь? О халявной он мечтает! Цыган – он и на Курском вокзале цыган. Ему женщина нужна для того, чтобы пылинки с него сдувала, чтобы содержала его, красавца. А он будет жить за твой счет. Ради своего удовольствия. Между прочим, я тоже была его женой… Почти месяц… А потом послала его к ебене-фене. На хрена мне нужна чужая головная боль! А трахаться с ним – это, конечно, нечто…

Оленька вздохнула.

«Плевать я хотела на всех его жен, все равно он мне понравился», – подумала Рина.

Цыган вернулся спустя четыре минуты с неплохой такой трубкой Nokia.

– Вот! – он гордо выложил ее на стол.

– Рабочий? – спросил Медведь.

– А то! Развелось лохов, блин. Раз ты заказывал, отдаю по-божески… Тысяча двести… Это – по-божески!..

Взаиморасчеты здесь были в порядке вещей, но на этот раз крохоборство Цыгана заело Медведя. Ты же пыжишься изо всех сил, из жопы лезешь, чтобы ей понравиться, ну так сделай широкий жест – подари девушке трубку, что тебе стоит, зараза… У Медведя был какой-то необъяснимый негатив по отношению к Цыгану.

– Сдача будет? – Рина протянула ему пятьдесят Ваграмовых баксов.

«Красава, с достоинством держится», – мысленно похвалил Кабан. Его тоже покоробило ципачество друга.

– Ща посмотрим. – Цыган порылся в барсетке и сунул ей сдачу.

– Спасибо!

– Да не за что. Блин, вот если бы весь день здесь работал. Миллионером бы стал!

– А че же не стал? – спросила Рина.

– Ваграм с дагестанцами никак не могут вокзал поделить. Меня и те зовут, и эти. А я – вор-одиночка. Мне их разборки ни к чему. В любом случае крайним будешь. Поэтому мне разрешили только на кольцевой работать. Типа стабильность дохода им не сбивать. Вот так. Ладно, хватит обо мне. Какие у вас новости? Рассказывайте…

– Плохие у нас новости, – сказал Медведь.

– Олег Черенков теперь по сотне берет! С нас! Теперь на одни отмазки будет уходить две сотни, – ответил Кабан, отодвинув тарелку.

– Вот гондон, а! Ну, это я разрулю. Поговорю с Ваграмом. Он разберется.

– Не забудь.

– Обещаю!

– Супер…

– Ну, я пойду, а то жена ждет!

– Оставайся. Вместе оттянемся.

– Не могу, обещал. Иначе она рассердится. Вы где сегодня ночью?

– В подъезде. В ночнушке.

– Ну давай, удачи всем вам, – он обратился к Рине. – И вам удачи. Персонально. Если бы я не был женат, я женился бы на вас.

Рина не нашла, что на это ответить.

Цыган ушел.

Пацаны пошли потрепаться с Ирой-продавщицей. Нужно поддерживать добрые отношения с нужными людьми.

Рина разбиралась в новом мобильнике. Вот так быстро, пять минут и мобила!

– А тут все делается быстро, – сказала Оленька – будешь тормозить – сама станешь жертвой. Надо будет симку в твоей мобиле сменить. Попроси Кабана.

Лавируя между машинами, чуть ли не до инфаркта доводя водителей, они пересекли Садовое кольцо. Шли старыми московскими проходными дворами, каким-то чудом сохранившимися даже не от прошлой, а от позапрошлой жизни. Забрались в заброшенный дом, предназначенный на снос. Поднялись по лестнице на последний этаж, оттуда проникли на чердак. Здесь было нечто, сооруженное из досок, в виде стола.

Кабан запалил свечу. Заплясали размытые тени.

– Ну, пацаны – сытого всем прихода!

Шоник раздал ампулы. Кабану – две стадола, Оленьке – одну буторфанола, себе – то же, что Оленьке, но две ампулы. Медведю ничего не дал, так как Медведь не ставился. Он пивом немеренно накачивался. Это его вполне устраивало. Ну, и ради бога. Он пристроился в стороне, отхлебывал свое пойло с отлетным видом. У него постоянно был отлетный вид, и он почти всегда молчал.

Атмосфера пропыленного чердака тягостно подействовала на Рину. Всего этого она насмотрелась дома. Получается, от чего ушла, к тому и пришла. Только с другого бока.

Шоник первым вогнал себе дозу. Уселся на стол, закурил и отрешенно произнес:

– О-о, понеслась душа в рай…

Потом Кабан поставил Оленьку и поставился сам.

Три минуты прихода. Гнетущая тишина. У Рины на лице гримаса. Медведь один обратил на это внимание, подошел и спросил участливо:

– Чего приуныла?

– Так… Отца вспомнила.

– Ну-у… по-шли-и отсюда, – протяжно простонал Кабан.

Они выбрались из этого мертвого дома. Рина впереди всех. Выскочила во двор, жадно втянула полную грудь прохладного ночного воздуха.

Кабан, Шоник и Оленька заметно взбодрились.

– Куда теперь? – спросила Рина Медведя.

– Гулять. Маршрут натоптанный. По Садовому кольцу до Павелецкого, потом на Чистые пруды, а оттуда к себе, на Курский.

Как на них ЭТО подействовало! Полчаса назад едва ноги передвигали от усталости, а теперь галопом готовы скакать.

– Чудно, блин. Мой отец вмажется и сидит, тупо уставившись в ящик.

– Это он, наверно, с димедролом смешивал, – авторитетно поставил диагноз Кабан.

Они направились по широкому тротуару в сторону Павелецкого вокзала. Рина в любимое занятие окунулась – пялилась на витрины магазинов, глазела в окна кафе и ресторанов.