– Вот так Гель-Гью, – сказал Тоббоган. – Какая нам, можно сказать, встреча!

Береговой отсвет был так силен, что я видел лицо Дэзи. Оно, сияющее и пораженное, слегка вздрагивало. Она старалась поспеть увидеть всюду; едва ли замечала, с кем говорит, была так возбуждена, что болтала не переставая.

– Я никогда не видела таких вещей, – говорила она. – Как бы это узнать? Впрочем- О! О! О! Смотрите, еще ракета! И там; а вот – сразу две. Три! Четвертая! Ура! – вдруг закричала она, засмеялась, утерла влажные глаза и села с окаменелым лицом.

Фок упал. Мы подошли с приспущенным гротом, и „Нырок“ бросил якорь вблизи железного буя, в кольцо которого был поспешно продет кормовой канат. Я бродил среди суматохи, встречая иногда Дэзи, которая появлялась у всех бортов, жадно оглядывая сверкающий рейд.

Все мы были в несколько приподнятом, припадочном состоянии.

– Сейчас решили, – сказала Дэзи, сталкиваясь со мной. – Все едем; останется один матрос. Конечно, и вы стремитесь попасть скорее на берег?

– Само собой.

– Ничего другого не остается, – сказал Проктор. – Конечно, все поедем немедленно. Если приходишь на темный рейд и слышишь, что бьет три склянки, ясно – торопиться некуда, но в таком деле и я играю ногами.

– Я умираю от любопытства! Я иду одеваться! А! О! – Дэзи поспешила, споткнулась и бросилась к борту. – Кричите им! Давайте кричать! Эй! Эй! Эй!

Это относилось к большому катеру на корме и носу которого развевались флаги, а борты и тент были увешаны цветными фонариками.

– Эй, на катере! – крикнул Больт так громко, что гребцы и дамы, сидевшие там веселой компанией, перестали грести. – Приблизьтесь, если не трудно, и объясните, отчего вы не можете спать!

Катер подошел к „Нырку“, на нем кричали и хохотали. Как он подошел, на палубе нашей стало совсем светло, мы ясно видели их, они – нас.

– Да это карнавал! – сказал я, отвечая возгласам Дэзи. – Они в масках; вы видите, что женщины в масках!

Действительно, часть мужчин представляла театральное сборище индейцев, маркизов, шутов; на женщинах были шелковые и атласные костюмы различных национальностей. Их полумаски, лукавые маленькие подбородки и обнаженные руки несли веселую маскарадную жуть.

На шлюпке встал человек, одетый в красный камзол с серебряными пуговицами и высокую шляпу, украшенную зеленым пером.

– Джентльмены! – сказал он, неистово скрежеща зубами и, показав нож, потряс им. – Как смеете вы явиться сюда, подобно грязным трубочистам к ослепительным булочникам? Скорее зажигайте все, что горит. Зажгите ваше судно! Что вы хотите от нас?

– Скажите, – крикнула, смеясь и смущаясь, Дэзи, – почему у вас так ярко и весело? Что произошло?

– Дети, откуда вы? – печально сказал пьяный толстяк в белом балахоне с голубыми помпонами.

– Мы из Риоля, – ответил Проктор. – Соблаговолите сказать что-либо дельное.

– Они действительно ничего не знают! – закричала женщина в полумаске. – У нас карнавал, понимаете?! Настоящий карнавал и все удовольствия, какие хотите!

– Карнавал! – тихо и торжественно произнесла Дэзи. – Господи, прости и помилуй!

– Это карнавал, джентльмены, – повторил красный камзол. Он был в экстазе. – Нигде нет; только у нас по случаю столетия основания города. Поняли? Девушка недурна. Давайте ее сюда, она споет и станцует. Бедняжка, как пылают ее глазенки! А что, вы не украли ее? Я вижу, что она намерена прокатиться.

– Нет, нет! – закричала Дэзи.

– Жаль, что нас разъединяет вода, – сказал Тоббоган, я бы показал вам новую красивую маску.

– Вы, что же, не понимаете карнавальных шуток? – спросил пьяный толстяк. – Ведь это шутка!

– Я… я… понимаю карнавальные шутки, – ответил Тоббоган нетвердо, после некоторого молчания, – но понимаю еще, что слышал такие вещи без всякого карнавала, или как там оно называется.

– От души вас жалеем! – закричали женщины. – Так вы присматривайте за своей душечкой!

– На память! – вскричал красный камзол. Он размахнулся и серпантинная лента длинной спиралью опустилась на руку Дэзи, схватившей ее с восторгом. Она повернулась, сжав в кулаке ленту, и залилась смехом.

Меж тем компания на шлюпке удалилась, осыпая нас причудливыми шуточными проклятиями и советуя поспешить на берег.

– Вот какое дело! – сказал Проктор, скребя лоб. Дэзи уже не было с нами.

– Конечно. Пошла одеваться, – заметил Больт. – А вы, Тоббоган?

– Я тоже поеду, – медленно сказал Тоббоган, размышляя о чем-то. – Надо ехать. Должно быть, весело; а уж ей будет совсем хорошо.

– Отправляйтесь, – решил Проктор, – а я с ребятами тоже посижу в баре. Надеюсь, вы с нами? Помните о ночлеге. Вы можете ночевать на „Нырке“, если хотите.

– Если будет необходимость, – ответил я, не зная еще, что может быть, – я воспользуюсь вашей добротой. Вещи я оставлю пока у вас.

– Располагайтесь, как дома, – сказал Проктор. – Места хватит.

После того все весело и с нетерпением разошлись одеваться. Я понимал, что неожиданно создавшееся, после многих дней затерянного пути в океане, торжественное настроение ночного праздника требовало выхода, а потому не удивился единогласию этой поездки. Я видел карнавал в Риме и Ницце, но карнавал поблизости тропиков, перед лицом океана, интересовал и меня. Главное же, я знал и был совершенно убежден в том, что встречу Биче Сениэль, девушку, память о которой лежала во мне все эти дни светлым и неясным движением мыслей.

Мне пришлось собираться среди матросов, а потому мы взаимно мешали друг другу. В тесном кубрике, среди раскрытых сундуков, едва было где повернуться. Больт взял взаймы у Перлина. Чеккер у Смита. Они считали деньги и брились наспех, пеня лицо куском мыла. Кто зашнуровывал ботинки, кто считал деньги. Больт поздравил меня с прибытием, и я, отозвав его, дал ему пять золотых на всех. Он сжал мою руку, подмигнул, обещал удивить товарищей громким заказом в гостинице и лишь после того открыть, в чем секрет.

Напутствуемый пожеланиями веселой ночи, я вышел на палубу, где стояла Дэзи в новом кисейном платье и кружевном золотисто-сером платке, под руку с Тоббоганом, на котором мешковато сидел синий костюм с малиновым галстуком; между тем его правильному, загорелому лицу так шел раскрытый ворот просмоленной парусиновой блузы. Фуражка с ремнем и золотым якорем окончательно противоречила галстуку, но он так счастливо улыбался, что мне не следовало ничего замечать. Гремя каблуками, выполз из каюты и Проктор; старик остался верен своей поношенной чесучовой куртке и голубому платку вокруг шеи; только его белая фуражка с черным прямым козырьком дышала свежестью материнской заботы Дэзи.

Дэзи волновалась, что я заметил по ее стесненному вздоху, с каким оправила она рукав, и нетвердой улыбке. Глаза ее блестели. Она была не совсем уверена, что все хорошо на ней. Я сказал:

– Ваше платье очень красиво. Она засмеялась и кокетливо перекинула платок ближе к тонким бровям.

– Действительно вы так думаете? – спросила она. – А знаете, я его шила сама.

– Она все шьет сама. – сказал Тоббоган.

– Если, как хвастается, будет ему женой, то… – Проктор договорил странно: – Такую жену никто не выдумает, она родилась сама.

– Пошли, пошли! – закричала Дэзи, счастливо оглядываясь на подошедших матросов. – Вы зачем долго копались?

– Просим прощения, Дэзи, – сказал Больт. – Спрыскивались духами и запасались сувенирами для здешних барышень.

– Все врешь, – сказала она. – Я знаю, что ты женат. А вы, что вы будете делать в городе?

– Я буду ходить в толпе, смотреть; зайду поужинать и – или найду пристанище, или вернусь переночевать на „Нырок“.

В то время матросы попрыгали в шлюпку, стоявшую на воде у кормы. Шлюпка „Бегущей“ была подвешена к талям, и Дэзи стукнула по ней рукой, сказав:

– Ваша берлога, в которой вы разъезжали. Как думаешь, – обратилась она к Проктору, – могло уже явиться сюда это судно: „Бегущая по волнам“?

– Уверен, что Гез здесь, – ответил Проктор на ее вопрос мне. – Завтра, я думаю, вы займетесь этим делом, и вы можете рассчитывать на меня.