— Во имя Отца! И Сына! И Святаго духа!
Отче снова уходит, я выпрыгиваю из бака и судорожно вытираюсь маленьким полотенцем, на меня надевают приготовленную крестильную рубашку… Я стою босиком на полу, с которого уже сошла краска, ногам холодно, с волос капает, а со стен на меня смотрят десятки глаз.
Отец Константин возвращается, снова читает молитвы. Когда настает пора состригать с моей головы волосы, его рука вдруг застывает на полпути.
— Да что же они такие короткие!..
Потом он берет меня за руку и ведет к иконостасу. В этот момент он кажется мне огромным, словно я маленький, пятилетний ребенок, которого держит за руку отец.
Я с любопытством, словно в первый раз, смотрю на иконы. Что-то сейчас происходит…
— Если бы вы, Елена, были мальчиком, — сурово говорит отче, — я бы провел вас в алтарь. Но вы не мальчик, и поэтому можно только сюда.
Он показывает, как нужно креститься и велит мне целовать иконы. Я послушно исполняю его повеление.
Служба закончена. Мы прощаемся с отцом Константином и вдвоем с Настей едем в Ангарск. Она радуется за меня и на прощание дарит мне маленькие иконы.
— До завтра! — говорит она мне. — Завтра встречаемся в семь утра и едем в храм, — тебя надобно причастить…
— До завтра, — соглашаюсь я и иду домой, уставшая и, наверное, в первый раз с далекого детства — спокойная…
Эпилог
С той поры прошло несколько лет. Наверное, вам хочется знать, что случилось за это время с героями моего рассказа?
Антон Белецкий вернулся из Питера не солоно хлебавши: «Отдыхать в Питере можно, работать в нём нельзя»! — так он сформулировал причину своей неудачи. Какое-то время он работал в своей мастерской, а потом, томимый желанием ухватить жар-птицу судьбы за золотой хвост, уехал куда-то на запад. Так не стало в Ангарске Полковника.
Мотоклуб «Кочевники» практически прекратил свое существование, во всяком случае, с тех пор, как оттуда ушли мы с Алексеем, я о нем не слышала. Пора, когда газеты пестрели интервью с байкерами и репортажами с наших тусовок, прошла.
Изменились и сами байкеры, — на смену безденежным и диковатым одиночкам пришли находчивые коммерсанты и изнывающие от безделья обыватели. Теперь мотоциклы — это приятное времяпровождение для обеспеченных, сытых мужчин, которым хочется добавить перца в свою сдобную жизнь. Странное дело, с мотоциклами и с запчастями стало легче, а все-таки что-то невозвратимо ушло-кануло в Лету… Тем радостнее становятся встречи с теми друзьями, с которыми мы всё начинали теперь уже почти десять лет назад.
Виктор Макаров с мотоциклами завязал, женился, продал свой БТР и купил машину.
Больше мы его не видели.
Князев до сих пор торгует запчастями на отечественные мотоциклы.
Радик все так же собирает в своем подвале молодых пацанов, но сам на мотоцикле не ездит. Не ездит на мотоцикле и его белокурая Марго.
Никто из тех, с кем мы ходили вокруг Байкала, не стал мототуристом — в течение года все попродавали «Уралы» и пересели кто на что. Только Мецкевич, верный своей страсти к женщинам, купил себе громадный чоппер. Наше экстремальное путешествие благотворно сказалось на отношениях между Будаевым-отцом и Будаевым-сыном.
После похода отца и сына стало не разлить даже холодной байкальской водичкой. О путешествии мы теперь вспоминаем без дрожи, а Алексей часто говорит, что я «устроила» ребятам самое большое приключение в жизни. Может быть, это и так…
Светлана Царева вышла замуж за замечательного парня — Сергея Савина и за два года родила двух сыновей. В первый же год неизвестные сволочи вскрыли её гараж и украли стоявшие там мотоциклы — ЗИД и «Хонду». И теперь в походы ходит только муж на своем «Иже», а Светлане пока не до этого.
Что касается нас… Мы вдвоем сложили на даче дом, и когда я смотрю на него, то невольно чувствую гордость. Однажды, глядя на свое творение, Алексей выразился так:
— Бог все сделал правильно. Одних научил деньги зарабатывать, ну, а те, кто деньги зарабатывать не умеет, потому что совесть есть, сами все могут сделать.
Своими руками… — потом он глянул на меня и сказал. — А иначе, кто вас, умных, кормить будет?
Теперь мы ездим на японцах: купили себе два эндуро. Мне — «Ямаху» поменьше, Алексею, как и положено, — «Ямаху» побольше. У этих мотоциклов нет имен, это просто обычные японские мотоциклы. Алексей по-прежнему ремонтирует их сам, никому не доверяет. Свой «Соло» он продал знакомому пареньку, который не страдает извечной байкерской болезнью — «задоручием» и на совесть следит за мотоциклом. Гиперболоид служит нам правдой и верой до сих пор. Алексей говорит, что никогда, никогда его не продаст…
Я избавилась от страха перед ездой весьма странным способом. У меня был инсульт.
Рано? Да, рано… Подержала меня смертушка за руку, подержала, дохнула в лицо северным холодом, да и ушла…
Так что теперь многие ангарские автомобилисты знают двух ненормальных мотоциклистов в ярких куртках и шлемах, которые, что ни день, — летают по Савватеевскому тракту туда и обратно — на дачу.
Мы почти совсем не ездим на мотослеты. В последний раз мы попросту сбежали, — к утру первой ночи приехали пьяные мотоциклисты с каких-то дальних городов, они, словно одержимые, орали до утра звериными голосами, и кто-то всю ночь возле нас крутил двухтактник вокруг ноги. Как он, пьяный, не въехал к нам в палатку, — не знаю. Зато мы объездили всю Хакасию, и я даже сломала себе два ребра где-то между Сомским и Сорском, упав на лесной дороге. Два месяца пришлось спать на надувном матрасике. А в Абакане мы поездили с местными байкерами колонной под руководством некоего Ивана. Правильно говорят: в каждом городе — свой Полковник.
Я теперь даже не знаю, можно ли называть нас байкерами. Если байкеры — это те, кто очень любит мотоциклы, то — да. Алексей до сих пор относится к мотоциклам очень трепетно: он никогда не будет ездить на «лысой» резине, и никуда не поедет, если сильно шумит цепь, указывая на износ шестерней, или если слишком стерты тормозные колодки. В этом отношении он очень требователен. Наверное, мы просто мотоциклисты.
Алексей свысока смотрит на «модных» пацанов, которые, может быть, и имеют деньги, чтобы купить себе дорогие мотоциклы, но ничего в этих самых мотоциклах не смыслят. Он с грустью думает о том, что на старой японской технике врастает поколение паразитов, неприспособленное к работе. Не оно придумало эти мотоциклы, не оно их ремонтирует. Оно даже любить эти мотоциклы по-настоящему не умеет. Оно прыгает с мотика на мотик, с машины на машину, с девочки на девочку, и все они, и мотики, и девочки, одинаковые, как близнецы. Стандартизация, однако.
Но каждый раз в новом сезоне появляются молодые ребята на переделанных “Уралах”.
Они стоят в сторонке и не привлекают к себе внимания, и видно, что у них не так уж много денег, но есть в них то, что отличает их от других — они любят свои мотоциклы. отдаются они любимому делу с азартом и воодушевлением. Это видно по живым, влюбленным глазам. Иногда они даже не могут заплатить за въезд на открытие сезона или на мотослет. Теперь все стало платным. Даже идеи.
Когда-то давным-давно отец показывал мне в черно-белом телевизоре поющих девушек в кокошниках и цветастых платках и говорил, что это — Русь. Я не соглашалась с ним тогда, не соглашусь и сейчас. Потому что Русь для меня — это вот эти мальчишки на «Уралах», это Будаев, с цигаркой в зубах сидящий наверху экскаваторного ковша посередине северной тайги, это чумазый, улыбчивый Женька Королев, это Олег Рудин, ремонтирующий свой «Урал» прямо посреди лужи. Это Светлана Царева, прильнувшая губами к камусу: глаза закрыты, золотые волосы летят по ветру, лицо чуть напряжено и сосредоточено. Это Алексей, который часто сидит вечерами на кухне, подперев кулаком щеку, и думает о том, как он будет достраивать свой дом, стоящий в распадке между двумя сопками. С его чердака видно желтый блин болота, на котором по осени кричат журавли, и прямо на березовых пнях в ограде растут гроздья крепких, румяных опят… Но стоит произнести одно словно, одно только слово: «мотоциклы», как, я знаю, его не удержать, он тут же сорвется с места.
