Я с удивлением наблюдала, как быстро может одичать человек. Комары и мотыльки в похлебке уже ни у кого не вызывали брезгливости.

— Да это же мясо! — острил Женька.

Сам он стал отчего-то похож на попуаса — загорелый, худой, с ослепительной беззаботной улыбкой и совершенно черный от грязи. Мы все стали совсем черные. А грязь — она везде. У нас перед палаткой была уже целая грязевая «ванна», мы ходили туда-сюда, вот и размесили землю. Мы нашли и подстелили кусок жести, но это не помогло, пришлось рвать ветки с листвой и закладывать ими лужу. Мужики уже стали мочится, не отходя от костра, меня они не стеснялись и даже шутили на эту тему. Они и оправлялись, где хотели и где могли. Туалет теперь был везде.

— Как собаки, прости, Господи! — так выразился по этому поводу Алексей.

Вечером возле нашей палатки стал крутиться Мецкевич.

— Что ему надо? — спросила я Алексея, когда мне это надоело.

— Водку, — не задумываясь, ответил он.

И — точно: в конце концов, Мецкевич отозвал Алексея в сторонку. Я могла догадаться, о чем они говорят, до меня долетали отдельные слова.

— Эту бутылку купила Алина, — вот у неё и спрашивай! — отрубил в конце разговора Алексей.

Мецкевичу не хотелось идти ко мне на поклон, но желание выпить пересилило все.

— Нет! — отрезала я в ответ на его просьбу. — Бутылка моя, когда захочу, тогда мы её и выпьем! Извини.

Он отошел, желчный и недовольный. Ну и фиг с ним! Видеть его морду я уже не могла! Хоть бы у него с другой стороны еще один чирей соскочил!

Вечером у нас снова появились гости: уже почти в сумерках со стороны Ирканы послушался звук мотора и на площадку между палаток выехал огромный «Урал» с фургоном. Когда он остановился, мы обступили машину. После театральной паузы дверца кабины со стороны водителя вдруг распахнулась и извлекла на свет Божий самого водителя. Он выпал на землю, обеими руками держась за дверцу, и с величайшим изумлением оглядел нас всех помертвелыми от водки глазами. Это был матерый сорокалетний мужик в серой спецовке, толстые губы кривились, и из недр живота донеслось некое подобие отрыжки.

— Здр… во, муж. ки… Во… этт… да-а! Эт-т… чё? — он икнул и вопросительно простер одну из рук в сторону Срамной.

От того, что он оторвал руку от ручки, тело потеряло равновесие, и ноги выписали по грязи вензель.

— Река! Чё-чё… — ответил за всех Вадим.

— Пятнад… цать лет еж-жу, такова… — йк! — не видел! — водитель снова обвел всех нас замутненным глазом и обернулся к своему напарнику — кудрявому, худощавому мужичку, который соскочил со второй подножки.

Я почему-то заметила — если водитель вот такой заматерелый мужик, которого ни на чем не проведешь, то напарником он себе обязательно выбирает плюгавенького, тощенького и на все согласного мужичка, который и спичку поднесет, и костерок сварганит, и на скверное слово не обидится.

— А вы чё тут? — поинтересовался мужичок, закуривая.

Ему, как могли, объяснили.

— Не, не поеду! — высказался водитель по поводу Срамной и снова с большим сомнением посмотрел на грохочущее ущелье. — Поеду ту-уда!

— В поселок?

— А-г-га! По-одожду!

Он неимоверным усилием вкарабкался обратно в кабину. Мужичок, затушив цигарку, скакнул следом Я обеспокоено глядела на грузовик. Как же он будет здесь разворачиваться?

Оказалось, беспокоиться не о чем. Он виртуозно, не порвав ни одной вязочки, развернулся между палатками и укатил обратно.

Мужики смеялись, глядя ему вслед, кто с сочувствием, а кто и с завистью.

— Талант не пропьешь!

— Это да!..

А на следующий день вода немного спала, и стало видно, что Щенка унесло… Все мотоциклы были на месте — даже Женькин, который стоял рядом со моим, а Щенка — будто Срамная языком слизнула. И кто бы мог подумать, что одним из булыганов, пронесшихся ночью по дну мимо палатки, был мой Голубой Щенок? Мой мотоцикл, в который мы вложили столько сил, столько любви и нежности. Который за всю дорогу ни разу не отказал, а ведь мог бы. Я вспомнила все свои падения на Култуке и позже, и теперь мне казалось, что таким образом он словно предчувствовал свою кончину, и говорил: «Не надо, хозяйка, не едь дальше, подожди… Давай еще немного поживем вместе… Поездим. Мы еще много где не ездили…»

Я горестно смотрела на Срамную. Хотелось бегать по берегу и звать его, вдруг откликнется? Алексей гладил меня по плечу, а остальные отводили глаза — кажется, боялись истерики. Я отворачивалась.

— Может, он жив? — голос у Алексея предательски дрогнул. — Может, лежит где-нибудь раненый?

— Может быть…

Мы вдвоем предприняли попытку найти его и пошли по берегу Срамной, но быстро поняли, что это бессмысленно — в пене бушующей воды ни он, ни я ничего не могли рассмотреть — я очкарик, со зрением в минус четыре, а он и без очков никогда ничего не видел. Облепленные комарами, ободранные, мы выбрались обратно на дорогу.

— За что? — горячим шепотом спрашивала я Алексея в палатке, бессильно кусая губы.

— За что?

Он вздыхал и отмалчивался, он не знал, что мне ответить.

— Потому что ты женщина… А еще, быть может, от зависти…

— Да чему завидовать-то?

— Щенок был очень красивый… У кого еще у нас в городе был такой «Урал»? Только у тебя…

Я вспоминала Гайку, с которой познакомилась в Ирбите. Её первым мотоциклом была «Ява». Какие-то сволочи сожгли её прямо во дворе. Облили бензином и чиркнули спичкой. Наверное, она чувствовала то же, что и я…

Эта пропажа стала словно последней каплей, которая навсегда перечеркнула возможность примирения с остальными. Если бы Щенок был жив, можно было воспоминать потом все это с милой шуткой, и даже смеяться над собственной беспомощностью, можно было бы смотреть фотографии и восхищаться смелостью Юрки — ведь он почти ребенок, а вел мотоцикл там, где не каждый взрослый мужик сможет его вести. И радоваться, что все получилось у Женьки, и он наконец-то набрался редкого жизненного и водительского опыта, и даже Будаеву можно было простить и этот неоправданный риск, и даже манеру рвать жилы, ни о чем не задумываясь… Все можно было стерпеть… Все. Только не гибель Щенка.

В этот день снова пришлось идти в Кумору. На этот раз пошли Женька и Мецкевич.

Ходили они как-то очень долго, принесли — мало, и Мецкевич, скидывая с себя рюкзак, высказался по этому поводу так:

— Да манал я ходить в такую даль!

Я не выдержала и ушла в палатку, — в Кумору можно было ездить на мотоцикле.

Никто не заставлял вас ходить туда пешком… …Все, даже самое плохое, имеет обыкновение заканчиваться. Срамная сожрала жертву и успокоилась. На четвертый день вода спАла, и ранним, сереньким и почти недождливым утром по исходившей пАром воде мотоциклы переправили на этот берег.

О том, чтобы ехать дальше, не могло быть и речи, нужно было отремонтироваться и слить воду с двигателей. Масло пришлось менять везде — в двигателях, в коробках и даже в мостах. Смешанное с местной водичкой оно лезло наружу из всех отверстий, и было похоже на грязь.

Алексей внимательно осмотрел Гиперболоид, — мотоцикл отделался незначительными повреждениями: были «обкусаны» ребра охлаждения на поддоне двигателя, загнуло тормозные тяги да дугу безопасности, которая защищала левый цилиндр.

— Все же я правильно сделал, что поставил такую вилку и поднял коляску! — с гордостью сказал он.

Не все отделались так легко: у Мецкевича была трещина на цилиндре, которую залили эпоксидкой, а у Андрея Кравчука багажник коляски стал наполовину меньше — он был единственным, кто отказался поднять коляску повыше. Я помогала Алексею, что-то держала, подавала, откручивала. А на сердце было пусто, как в кувшине.

Пусто и темно.

После того, как Гиперболоид снова был на ходу, Алексей поглядел на меня, видимо, понял, что со мной неладно, и опять отправился на поиски Щенка. Вернулся он через час и снова ни с чем.

Щенка нашел не он, Щенка нашел Олег Рудин, зоркий глаз которого заметил останки мотоцикла на другом берегу Срамной. И тогда они все пошли его вытаскивать, чем повергли меня в полное недоумение, — еще три дня назад ни один человек не хотел и пальцем пошевелить, чтобы просто поддернуть его повыше, а теперь они надрывали животики и веревками перетащили его через русло на этот берег. В комариных тучах, оскальзываясь на камнях, они полотном по металлу резали скрученную вокруг двигателя раму, освобождали двигатель, снимали колеса, коробку передач, потом на руках все это вынесли к дороге…