– Ты что-то говорил про деньги?
– Сторгуемся. – Я широко улыбнулся. – Всегда приятно иметь дело с умными и осторожными людьми…
В последующие несколько месяцев капитана Лео Глуца, каким меня знала команда и каким я сам осознавал себя, не стало – я превратился в любовника Лео Глуца. И, словно свихнулся, первый раз в жизни полностью утратив контроль над своими чувствами. Она завладела ими всецело. Я выполнял любую ее прихоть. Мы мотались по космосу от одной планеты-курорта к другой, проводя неделю то на каменистых плато Леновии с ее горячими минеральными источниками, то в Кубуле, валяясь на пляжах у лазурного океана. Мы ласкали друг друга, укрываясь листьями гуаравии на тропическом Степелате. И нежились в бурлящих потоках под водопадами Бервера.
Никто из моих сапиенсов не возражал – не доставало решительности пойти против своего капитана, но недовольство ощущалось. Чтобы подобные настроения не вылились в бунт, я наведался в хранилище и назначил им жалование из своих денег. Я разбазаривал все собранные прежде средства, швырял хрусты налево и направо. Я покупал Лее самые дорогие наряды и драгоценности. Лишь бы она и дальше одаривала меня своей благосклонностью. В общем, как все помраченные любовью, лишился рассудка.
А она, царапая коготками мою грудь, нашептывала ночами:
– Мы богаты, Лео? Мы, правда, богаты? А вдруг если с тобой что-нибудь случится? Я боюсь. Я хочу иметь возможность помочь тебе, если тебя вдруг поймают федералы. Я дам им взятку, и тебя отпустят…
Поначалу я еще держался, но потом, поддавшись уговорам, доверил ей и код от хранилища, и магнитный ключ. Я разделил с ней все, чем владел.
А когда меня однажды взяли на Мамбасу – иначе и быть не могло, пираты не шляются по курортам – она сразу же забыла о своих обещаниях. Никаких взяток прокурорам Лея не давала, она попросту вычистила мое хранилище и вместе с деньгами отчалила на моем корабле в неизвестном направлении. Больше с тех пор я ее не встречал. До меня доходили кое-какие слухи в заключении, но я не очень-то им доверял. Поговаривали, будто ее пристрелил новый любовник – тоже какой-то бандит, она всегда питала слабость к тем, кто не соблюдает букву закона.
Несмотря на то, что она сделала со мной, мне всегда хотелось надеяться, что она жива и здорова. Я не мог желать зла той, с которой испытал столько счастья…
Зато одноглазого капитана Рекасса я встретил в тюрьме. Оказалось, он не забыл о том давнем унижении. На меня напали ночью в камере подкупленные им уголовники. Незабываемое ощущение – проснуться от удара в лицо. Меня повалили на пол и стали избивать. Я кое-как извернулся, схватил сокамерника за ноги и дернул на себя. Пока один бил меня пяткой в затылок, я умудрился отдубасить его упавшего друга так, что тот перестал шевелиться. Хорошо, что у меня на редкость крепкая голова. Потом я, прикрываясь руками, сумел подняться на ноги. И парой точных ударов отправил второго нападавшего в нокаут. Когда он очнулся, я устроил ему небольшой допрос с пристрастием. Он сразу же раскололся, потому что не имел причин скрывать правду, да и лишних зубов у него не было.
Рекассу я не стал мстить слишком жестоко. Рассудив, что он поступил по отношению ко мне вполне гуманно. Мог ведь нанять убийцу. В уголовном мире все решается просто – сунут во сне заточку, и нет человека. А Рекасс всего лишь попросил поколотить меня как следует.
У меня было с собой немного денег. Большинство заключенных тратили свои несчастные гроши на пищевой ларек – единственный на территории колонии. Я же вложил свои скудные финансы в ответное избиение Рекасса.
Когда на прогулке в тюремном дворе мы встретились с ним, оба украшенные бланшами, как орденами, то улыбнулись друг другу, как старые добрые знакомые. На этом конфликт был исчерпан…
Из карцера меня выпустили через сутки. Провели пустынным коридором к душевым. Здесь меня ожидал вонючий дезинфекционный душ. Тугие струи вгрызались в тело, мышцы сводило от холода. После экзекуции мне выдали костюм астронавта – уродливый оранжевый комбинезон с нашивкой Федерации.
Затем меня втолкнули в очередную камеру, где уже находился креторианец.
За будущими разведчиками вскоре должен был прибыть правительственный корабль. Бородавочника от нас с Красавчиком предусмотрительно изолировали. Он сидел за прозрачной перегородкой из пластика и пялился на меня налитыми кровью глазками.
– Интересно, куда нас, – пробормотал креторианец.
– А черт его знает! – откликнулся я. – Неизвестно, где они устроили стартовый модуль. Сначала нас, скорее всего, соберут в кучу и проинструктируют.
– Не хотел бы я лететь вместе с этим, – Красавчик мотнул головой на бородавочника. – Если они действительно решили собрать все галактические расы, нас ожидает веселый полет. Лемурийцы, телекины, бородавочники – те еще ребята…
– Прорвемся! – коротко ответил я. И подумал, что парень, пожалуй, прав.
Лемурийцы. Испытывая ярость, они впадали в боевой раж – состояние, когда не осознавали себя. Это качество позволило их расе выжить в процессе эволюции, среди враждебной фауны. Но делало их присутствие на дипломатических встречах практически невозможным. Для дипломатических миссий среди лемурийцев специально отбирались самые спокойные – те, в которых древние инстинкты находились в спячке. Что касается уголовного мира, то здесь ситуация была обратной – среди лемурийцев попадались самые невыдержанные представители этой галактической расы. Они способны были убить десяток сапиенсов разом, а потом даже и не помнили об этом происшествии.
Телекины. Их назвали так из-за способности считывать мысли и внушать образы. Они общались без помощи слов. Речевой аппарат телекинов был настолько примитивен, что они могли издавать только несколько нечленораздельных звуков. В Высшем совете к ним относились с большим недоверием, да и как можно доверять тому, кто может внушить вам свои идеи, выдав их за ваши собственные. Я старался поменьше сталкиваться с представителями этой расы. Это было несложно, учитывая то, что телекины сами держались особняком.
С бородавочниками и так все понятно. К тому же, нам достался худший представитель этого отвратительного племени.
Остальные галактические расы не внушали мне ни опасений, ни отвращения. Условно говоря, с ними можно было сосуществовать. В Солнечной системе давно уже в огромном количестве обитали рангуны, сириусяне, таргарийцы и многие другие. Некоторые из них, как, к примеру, шарообразные немонийцы или насекомоподобные геббы, не относились к гуманоидам, но мыслили почти как люди. Поэтому с ними вполне можно было наладить общение и даже принять в абордажную команду. Хотя лично я предпочитал нанимать людей. Они более предсказуемы. И рацион у них привычнее, и сексуальные предпочтения.
Корабль приземлился на одной из лун, внутри воздушного купола. Шагая по плитам космодрома, я рассматривал стоящий в отдалении приземистый корабль, похожий на выращенную биологами гигантскую муху. У трапа нас ожидала разношерстная толпа. Мы прибыли последними.
Как я и предполагал, здесь были представители всех галактических рас. Страннее всего себя вел сириусянин, размахивал руками и что-то говорил, хотя собеседника перед ним не было. Телекин оставался неподвижен и загадочен. Лемуриец казался спокойным, но я-то знал, что это только видимость. Рангун рыкнул, обнажив клыки – я ему явно не понравился. Ничего, будет время, узнает меня получше. И тогда я ему не понравлюсь еще больше. Но клыки он показывать больше не будет.
Я мысленно сосчитал миссионеров. Нас оказалась вовсе не дюжина, а ровно тринадцать. Значит, кто-то здесь лишний. И этот кто-то либо человек, либо креторианец, которого сложно на первый взгляд отличить от человека.
Тринадцатый был высок и коренаст. В его лице читалось высокомерие. На всех нас здоровяк смотрел свысока, было заметно, что он нас презирает. Федеральный агент, понял я, его поставили за нами присматривать. А может и для того, чтобы укокошить после того, как дело будет сделано. Надо, чтобы он умер раньше, чем мы завершим миссию.
