Пол одиннадцатого:

Завтрак. Об этом не буду распространяться: у нас и без того только и говорят, что о еде.

Четверть первого:

Каждый приступает к своим обязанностям. Папа, стоя на коленях, усердно чистит ковры, в результате всюду летают большие облака пыли. Господин Дюссель стелит постели (как всегда все перепутает) и насвистывает все тот же скрипичный концерт Бетховена. Мама развешивает белье на чердаке. Господин ван Даан убирает внизу, Петер и Муши обычно там же. Госпожа ван Даан наряжается в длинный фартук, черный шерстяной жакет, платок, обматывает себя красной шалью и, захватив мешок грязного белья, отправляется стирать.

Мы с Марго моем посуду и убираем комнату.

Среда, 23 февраля 1944 г.

Дорогая Китти,

Со вчерашнего дня установилась прекрасная погода, и настроение приподнятое. Моя литературная работа — самое важное в моей жизни — продвигается успешно. Каждое утро я поднимаюсь на чердак, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха. Когда я пришла туда сегодня утром, Петер занимался уборкой, но очень быстро закончил дела и присоединился ко мне. В тот момент. я уже, конечно, сидела на моем любимом месте — на полу. Мы смотрели на голубое небо, ветки каштанов со сверкающими капельками воды, на ласточек и других птиц, казалось, выточенных из серебра. Мы были так тронуты, что не произносили ни слова. Он стоял, прислонившись к подоконнику, а я сидела. Мы молчали, вдыхали свежий воздух и оба чувствовали, что нельзя нарушать молчание. Так продолжалось, пока Петер не пошел колоть дрова, и к тому моменту я знала точно, что он хороший и милый мальчик. Он поднялся на мансарду, я за ним, и в течение пятнадцати минут мы по-прежнему не разговаривали. Я наблюдала, как Петер колет дрова, он старался работать как можно лучше, чтобы продемонстрировать мне свою ловкость. Время от времени я смотрела в окно на амстердамские крыши: они протянулись до самого горизонта, обозначенного размытой голубой полоской.

"Пока я могу видеть это, — подумала я, — безоблачное небо и солнечный свет — я не смею грустить".

Для всех, кто одинок, несчастлив или боится чего-то, лучшее средство излечения — побыть наедине с Богом и природой. Только тогда поймешь, что все в мире устроено так, как должно быть, и что Бог всем желает счастья. И пока это существует (а должно существовать всегда), то при любых обстоятельствах и любом горе найдется утешение. Я убеждена, что природа может оказать огромную поддержку.

О, может, уже скоро я смогу делиться с кем-то этим всеобъемлющим ощущением счастья — с тем, кто чувствует так же, как я.

Анна.

Мысли (Петеру).

Нам здесь многого не достает, очень многого. Ты чувствуешь это так же, как я. Я не имею в виду материальные потребности — в этом отношении у нас есть все необходимое. Нет, я говорю о том, что у нас на душе. Так же, как ты, я мечтаю о свободе и воздухе, но верю, что мы будем вознаграждены за наши лишения. Вознаграждены духовно.

Когда я сегодня утром смотрела в окно, то ощущала себя наедине с Богом и природой, и была совершенно счастлива. Петер, пока ты чувствуешь и мыслишь, пока можешь радоваться природе, здоровью, самой жизни, ты можешь стать счастливым.

Богатство, славу можно потерять, но духовная радость, если и покидает тебя на время, то всегда возвращается.

А если тебе грустно и одиноко, поднимись в хорошую погоду на мансарду и посмотри в окно: на дома, крыши, небо. Пока ты можешь спокойно смотреть на небо, и пока душа у тебя чиста, счастье возможно.

Воскресенье, 27 февраля 1944 г.

Милая Китти,

С утра до вечера я думаю только о Петере. Засыпаю и просыпаюсь с мыслями о нем и вижу его во сне. Думаю, все-таки, что мы с Петером не такие разные, как кажется на первый взгляд. И знаешь почему? Нам обоим не хватает мамы. Его мать слишком поверхностная и легкомысленная, и внутренняя жизнь сына ее мало волнует. Моя мама вмешивается во все, не понимает тонкостей, не тактична…

Петер и я страдаем из-за этого. Мы оба не достаточно уверены в себе, слишком мягки и ранимы, и поэтому нам особенно трудно, если с нами грубо обращаются. Я тогда или упорно молчу, или — наоборот — высказываю все, что у меня на душе, и часто становлюсь невыносимой для окружающих. А Петер замыкается в себе, молчит, и все думает о своем.

Но как же нам найти друг друга? Не знаю, долго ли еще я смогу сдерживать свои чувства.

Анна.

Понедельник, 28 февраля 1944 г.

Милая Китти,

Это уже становится кошмаром. Я вижу его почти ежечасно, и все же он далеко. Я должна скрывать свои эмоции, быть веселой, а на самом деле мне бесконечно тяжело!

Петер Шифф и Петер ван Даан слились в одного Петера, хорошего, милого, который мне так нужен! Мама ужасная, папа добрый, и от этого мне только хуже. Особенно раздражает Марго, к которой не придерешься. А я хочу только покоя.

Петер не подошел ко мне на чердаке, а отправился столярничать.

Казалось, каждый удар молотка отбивает кусочек моего мужества. Мне было ужасно тоскливо. А тут еще забили часы.

Я знаю, что сентиментальна. И сознаю, что сейчас в отчаянии, и не в состоянии действовать разумно. О, помоги!

Анна Франк.

Cреда, 1 марта 1944 г.

Милая Китти,

Мои проблемы отошли на задний план из-за… взлома! Наверно, я надоела тебе с нашими налетами, но что я могу поделать, если грабителей так привлекает фирма Гиз и K°? Этот взлом гораздо серьезнее, чем прошлый, в июне 43 года.

Господин ван Даан, спустившись вчера в пол восьмого вниз, увидел, что дверь в контору и стеклянная дверь открыты. Это насторожило его. Подозрения усилились, когда он обнаружил, что и другие двери открыты, а в конторе царит жуткий беспорядок. "Были воры", — промелькнуло у него в голове! На всякий случай он проверил наружный замок, но тот оказался цел. "Значит Беп или Петер допустили вчера оплошность", — подумал ван Даан. Он недолго посидел в кабинете Куглера, потом выключил свет и поднялся наверх, не особенно обеспокоенный увиденным.

Сегодня утром Петер очень рано постучался в нашу дверь, чтобы сообщить тревожную новость: входная дверь открыта настежь, а из стенного шкафа исчезли проекционный аппарат и новый портфель Куглера. Петеру наказали немедленно закрыть дверь, а ван Даан рассказал о том, что видел внизу накануне вечером. Мы все были ужасно напуганы и взволнованы.

Объяснение происшедшему может быть только одно: вор владеет запасным ключом от входной двери, поскольку никаких следов взлома мы не нашли.

Очевидно, он проник в контору ранним вечером, увидев ван Даана, где-то затаился, а потом смылся со всем украденным добром, забыв в спешке захлопнуть дверь.

Но у кого может быть ключ? И почему вор не пошел не склад? Может, это был один из работников склада? Он может выдать нас: ведь он собственными глазами видел ван Даана!

Теперь мы живем в постоянном страхе, потому что не знаем, когда пресловутому налетчику опять взбредет в голову прийти сюда? Или он сам был испуган неожиданным появлением ван Даана?

Анна Франк.

P.S. Может, у тебя есть на примете хороший сыщик для нас? Первое условие, разумеется, чтобы мы ему полностью могли доверять…

Четверг, 2 марта 1944 г.

Дорогая Китти,

Сегодня я сидела с Марго на чердаке, но не чувствовала себя так особенно, как с Петером. Хотя знаю, что наши с Марго ощущения часто совпадают.

После мытья посуды Беп стала жаловаться маме и госпоже ван Даан на свое продавленное настроении. Но чем они могут ей помочь? И прежде всего, моя бестактная мать! Знаешь, что она ей посоветовала? Больше думать о страданиях других людей. Как будто это помогает, когда тебе самому плохо! Я так прямо и сказала, и в ответ, разумеется, услышала, что не доросла до понимания подобных вещей.