Богусо замялся, потом продолжил рассказывать, как студент, вспомнивший правильный ответ:

– Гринго я не видел, но я видел Марко и все, что было потом.

Фортунато кивнул, и Богусо снова стал перечислять подробности: как он перепугался и повез их в Сан-Хусто, как вошедший в раж Уругваец выстрелил в американца еще несколько раз и как, заехав на пустырь, он сам прикончил Уотербери из своего девятимиллиметрового.

Она почувствовала, как комиссар участка № 33 положил ей руку на плечо, словно желая защитить от жутких картинок последних минут убийства, но ее взволновали не бессердечность услышанных слов, а их продуманность.

К моменту, как Богусо закончил свой рассказ, она уже не сомневалась, что все его показания сплошное вранье, пусть даже оно и совпадает с материалами дела. Может быть, он и был как-то связан с этим убийством. Может быть, он и произвел последний выстрел, но ее не оставляло чувство, что в эти безукоризненные показания исподволь вплеталось что-то большее, и она понимала, что никто ей не поможет докопаться до истины. У нее засосало под ложечкой. Если она примет участие в этом спектакле, то станет ни больше ни меньше как соучастницей убийства Уотербери.

Когда Фортунато присоединился к ним в кабинете комиссара, он был буквально как выжатый лимон. Он сгорбился и поначалу никак не мог включиться в разговор с комиссаром участка № 33 и судьей Дуарте. Они обсуждали, куда мог подеваться Уругваец, и решили, что нужно выписать ордер на обыск в квартире Богусо, чтобы реквизировать орудие убийства. Судья Дуарте проявил необычное для него рвение и пообещал оформить все документы уже к концу дня. Афина пыталась напомнить о номере телефона Терезы Кастекс де Пелегрини, однако трое мужчин отмахнулись от этого как от несущественной детали, но одарили ее комплиментом за восхитительную настойчивость.

– Да она уже почти настоящий инспектор, – произнес судья Дуарте, но, когда она заговорила о своих других подозрениях, потерял терпение. – Доктор Фаулер, имея признание, которое полностью соответствует собранным уликам, я не трачу времени на пустые домыслы! Мы здесь в реальном мире, а не в космосе!

Она покраснела. Когда Фортунато отвозил Афину назад в «Шератон», то попробовал утешить ее, пригласив поехать вместе с ним на следующий день за пропавшей «астрой».

Она не сразу вылезла из машины и, собравшись с духом, произнесла:

– Богусо говорит неправду, Мигель.

Он молча смотрел на нее, повернувшись к ней полным внимания лицом. Обвинить Богусо во лжи после того, как Фортунато фактически согласился с его показаниями, было равносильно обвинению самого Фортунато в обмане. Она отступила:

– Не знаю, все ли тут вранье или только часть, но что-то тут не так. Я не могу… – Она отвела глаза в сторону и потом посмотрела прямо в глянцевито блестящие карие глаза Фортунато. – Мигель, это вранье. Я не могу вернуться в Штаты и сказать семье Уотербери, будто я узнала правду. Вы же сами знаете, что он лжет.

Ей показалось, что комиссар сглотнул слюну и напрягся на сиденье.

– Есть, есть что-то странное, – согласился он, чуть-чуть замедленно. – Но такое убийство, не из-за денег, не из-за страсти… Это, знаете, выбивает из колеи. – Выпавшая в этот день нагрузка тяжело навалилась на него, и его слова прозвучали устало и жалостливо. – Даже когда убийца гниет за решеткой, никогда не удается воссоздать истинную картину. – И глуховатым, страдальческим голосом добавил: – Если бы в моей власти было исправить зло…

Нетерпеливый пронзительный вой автомобильного клаксона не дал унылому настроению пустить корни. Гудок на несколько секунд угомонился, потом взвыл с новой силой. Фортунато пожал плечами.

– Все норовят оскорбить друг друга. – Он захлопнул дверцу машины. – Ладно, посмотрим теперь, найдем или нет орудие убийства.

Операцию они провели вместе с инспектором Доминго Фаусто, тучным, зловещего вида офицером полиции, тем самым, который на прошлой неделе переехал, а затем пристрелил собаку. В манере его было что-то пугающее, он вел себя так, словно ее вовсе и не было с ними. Обыск прошел без инцидентов, они даже оставили Афину приглядеть за женой Богусо, пока осматривали другую комнату, где нашли, как он и описывал, под матрацем его пистолет. Афина с женой Богусо поболтали о ценах на бытовую технику в Соединенных Штатах.

В «Шератоне» ее ждала записка от Рикардо Беренски. Но на телефонный звонок он не ответил. У комиссара Фортунато были другие срочные дела, и он не смог больше встретиться с ней в этот день.

С учетом срока ее командировки в Буэнос-Айрес баллистическую экспертизу «астры» и пуль, извлеченных из трупа Уотербери, ускорили, и на следующий день выводы были готовы. Теперь вещественные доказательства придали вес показаниям Богусо. Судья Дуарте выдал ордер на арест пропавшего Уругвайца, хотя Фортунато допускал, что тот мог уже давным-давно убраться к себе на родину. Если это так, заверил он ее, он будет добиваться экстрадиции. Она попробовала еще раз дозвониться до Рикардо, чтобы рассказать об исходе дела и попрощаться, – но с прежним успехом. Она дозвонилась до Кармен Амадо де лос Сантос, которая встретила известие о признании Богусо с большой прохладцей. «Как же удобно, что у них есть уже убийца в наручниках», – сказала она. Ее тон давал понять, что большего она и не ожидала от местной полиции вместе с их помощником из Соединенных Штатов.

Поскольку дело о нарушении прав человека в отношении Роберта Уотербери шло к завершению, раздражение у нее все больше уступало место чувству неудовлетворенности. Богусо сделал все, что нужно полиции, и это вполне удовлетворит государственный департамент, и имя Афины Фаулер будет высоко котироваться, когда правительство Соединенных Штатов примется подбирать кого-нибудь для поездки наблюдать за выборами или контролировать программу помощи. Как бы ни было довольно правительство Соединенных Штатов, объясниться с Наоми Уотербери будет совсем не так легко. Она могла сказать ей лишь то, что, в сущности, так ничего и не знает.

Заказывая билет для возвращения в Вашингтон, Афина в первый раз ощутила беспомощность и отсутствие перспективы на будущее. Все ее благополучные доклады и объяснения, которые она, как попка, повторит по возвращении в Вашингтон, лишь закамуфлируют оставшийся позади, но прочертивший в ее памяти чадящий и брызгающий искрами след непонятного пребывания Уотербери в Буэнос-Айресе. Французская артистка, жена мультимиллионера, ссора во время танго по поводу достоинств шампанского – все это были эпизоды какой-то иной, чуждой для нее жизни. Но в любом случае эту загадку она оставляет здесь. Последние записки журналиста, если они существовали в природе, никогда не будут найдены, а все остальные источники – это память людей, чьи голоса она никогда в жизни не соберет и не услышит. Последний бросок Уотербери в погоне за успехом растворится в неоконченных историях ее Буэнос-Айреса, ее комиссара Фортунато, ее жизни.

Мигель в последний раз провел с ней вечер. На этот раз сходили в бар «Карлитос» послушать Мелинго, одного из признанных новых исполнителей танго. На комиссаре был тот же комичный пиджак в мелкую клетку, что и на прошлой неделе, но дополненный серого цвета галстуком «аскот» с широкими концами, который придавал ему вид старческой бравады. Она предполагала увидеть его в хорошем расположении духа, но весь вечер настроение у него менялось. То временами он был прежним Фортунато, который переводил ей лунфардо, изображая из себя гида по аргентинским обычаям, то его седые усы и густые пепельные брови обвисали, подчеркивая усталость на его изможденном лице.

– О чем вы думаете, Мигель? – спросила она после одной затянувшейся паузы. – О жене?

Он медленно поднял на нее глаза и выдавил из себя кривую улыбку:

– Если правду сказать, юная вы моя, бывают времена, когда чувствуешь себя совершенно брошенным.

Она потянулась к нему через стол и дотронулась до его руки. Какую бы роль он ни играл в качестве полицейского, он не переставал ей нравиться.