– Какие уроки, Кэт? – шепотом снова спросил он.

Она сглотнула комок, подступивший к горлу.

– Вполне обычные уроки, какие любая женщина получает во время войны, полковник.

– Женщина должна учиться у своей матери, а не у войны.

Она подняла голову и увидела, что он внимательно на нее смотрит, огонь отбрасывал оранжевый свет на его лицо.

– Моя мать умерла.

– Когда она умерла? – спросил он, и голос его прозвучал нетерпеливо, будто он жаждал узнать хоть эту малость о ней.

Она пожала плечами с безразличным видом.

– Двенадцать лет назад. Когда мне было шестнадцать.

– Как она умерла?

– Это не важно.

– Я хочу знать.

Катарина не ответила.

Он бросил еще одно полено в огонь, с большей силой, чем было необходимо.

– Катарина, мужу следует знать хотя бы несколько незначительных фактов из жизни своей жены. Ты когда-то была подопечной моего отца, а затем – моей. Кроме этого, я ничего о тебе не знаю.

– Я предпочитаю, чтобы все так и осталось.

Александр, опершись на локоть, растянулся рядом с ней.

– Ну, по правде говоря, я знаю о тебе немного больше.

Захваченная врасплох, Катарина с сомнением посмотрела на него.

– Что еще ты можешь знать? Кроме того, конечно, что у меня было когда-то десять тысяч талеров.

– Это по-прежнему больной вопрос? – Ее мрачный взгляд послужил ему ответом. – А, понимаю. Да. – Он пожал плечами, подражая ее недавнему жесту. – Что еще я знаю о тебе… дай-ка подумать, – сказал он, словно размышляя вслух. – Ты первоклассный стрелок из пистолета, но слегка отстаешь с карабином.

– Отстаю!

– Ты безжалостно побеждаешь в шахматах.

– Откуда ты знаешь?

– И у тебя есть крошечный шрам на…

– Благодарю! Я прекрасно знаю, где у меня шрам.

Она изогнулась и поправила юбки.

Он приподнял брови и усмехнулся.

– В самом деле? М-м-м, интересно. А мне-то казалось, что это место совершенно невозможно увидеть. Во всяком случае тебе. Мне, возможно…

– И ты еще называешь себя джентльменом! Ты болтаешь со слугами. Поступок, достойный презрения.

– Если быть абсолютно точным, болтают они. Мне остается только слушать. – Александр лениво отвесил ей поклон; уютно устроившись у огня, он поленился поклониться должным образом. – Что я намерен делать и сегодня ночью.

Она стиснула зубы, чтобы сдержаться и не дать ему сокрушительный отпор.

– Как любезно с твоей стороны. – Ей удалось подавить свой порыв.

– Совершенно согласен… это более чем любезно с моей стороны – подыгрывать твоим замыслам.

Катарина подняла кусочек коры, отвалившийся от одного из горевших поленьев, и принялась щипать его. В глубине души закипал гнев. Дыхание, казалось, со скрежетом вырывалось из горла.

– Что ты хочешь знать? – выдавила она.

– Давай начнем с простых вещей. Сколько тебе лет?

– Двадцать восемь.

– Замужем?

Усмешка сорвалась с губ прежде, чем она успела удержать ее.

– Все зависит от того, кто тебя спрашивает, – ответила она.

– Я спрашиваю тебя.

Она подняла голову, удивленная серьезностью тона, который уловила за, казалось бы, беспечными словами.

– Сомневаюсь, что кто-нибудь у тебя об этом спросит, полковник.

– И все же я прошу тебя ответить.

– Нет, я не замужем.

– Была когда-нибудь?

Во рту у нее внезапно пересохло, и она тихо ответила:

– Нет.

Катарина скорее почувствовала, чем увидела, как Александр слегка расслабился, затем услышала, как он чуть слышно произнес ее имя:

– Катарина Анна Магдалена фон Мелле, – затем добавил громче: – Мелле довольно далеко отсюда.

– Да, – натянуто сказала она. Ей казалось несправедливым, что ее нервы напрягались прямо пропорционально тому, как он расслаблялся.

– Извини, Катарина, если мои вопросы расстраивают тебя, – сказал он. – Я не буду…

– Я родилась в Таузендбурге. Семья моей матери из… происходила из Мелле. Родители с осуждением отнеслись к позору моей матери, когда она меня родила, но, в конце концов, это уже не имело значения. – Она стиснула свои переплетенные пальцы. – Никакого значения.

Взгляд ее был прикован к пламени, охватывавшему в этот момент палку, которой Александр помешивал угли. Она поплотнее закуталась в плащ, огонь, пылавший в очаге, не мог победить холода, царившего в ее душе.

– Расскажи мне об этом, Катарина, – побуждал ее тихий голос Александра. Его мужественность оказывала на нее большее воздействие, чем пламя.

Она закрыла глаза.

– Мелле – старинный окруженный стеной город. В течение веков он бессчетное число раз выдерживал нападения, но правящий граф был ребенком, его дядя, регент, ленивым и слишком снисходительным к своим слабостям, и хотя война уже бушевала, в Мелле она казалась такой далекой, купцы богатели и город процветал. Ничего не было сделано для того, чтобы укрепить стены против огня новых мортир или перенести пакгаузы с зерном в безопасное место.

А затем пришли солдаты… и жители Мелле поняли, какую трагическую ошибку они совершили. Преисполненные гордыней, они проводили дни, пререкаясь по пустякам, к примеру из-за первенства в процессии перед ратушей, а пощады просить не умели.

Первый же выстрел мортиры попал в склад с зерном… – Катарина умолкла, затем горько засмеялась. – Это даже нельзя назвать осадой в полном смысле слова. В течение недели в стенах образовались пробоины.

Ее голос зазвучал хрипло.

– И солдаты… солдатам… некоторые из них – ветераны Магдебурга… город был отдан на разграбление. Два дня лилась кровь, бушевал огонь, раздавались стоны. Мать переодела меня мальчиком, думая, что так безопаснее. Нас нашли два солдата. Один толкнул мою мать к потному, покрытому пятнами животному, затем приставил пистолет к моей голове и пригнул меня к столу. Крики матери привлекли еще одного… этот третий солдат вытащил нож и бросился на державшего меня зверя. Тот, злобно рыча, отбросил пистолет и тоже достал нож. Будучи глупой и наивной даже после всего того, что я повидала, я сначала думала, будто третий хочет защитить меня, пока не стало ясно, что они просто дерутся за право обладания добычей. – Она посмотрела в глаза Александру. – Они убили друг друга. Раны, нанесенные за право обладания мальчиком, который даже не был мальчиком, оказались смертельными. Я схватила пистолет и застрелила животное, державшее мою мать.

Голова Катарины, внезапно показавшаяся ей слишком тяжелой, на минуту склонилась к коленям.

Она почувствовала легкое прикосновение его руки к волосам.

– Катарина, – сказал он, – теперь я вспомнил, я слышал об осаде Мелле. Я не знал, что ты была там. Но, по крайней мере, ты…

Она сбросила его руку.

– Все это было слишком поздно, Александр. – Она сглотнула, жалея, что не может избавиться от своих воспоминаний с такой же легкостью, как от комка в горле. – Ни пистолет, ни нож уже не могли помочь. Солдаты принесли с собой чуму.

Александр бережно убрал с ее лица прядь волос.

– Но ты выжила, – с улыбкой сказал он.

– О да, я выжила. Выжила для того, чтобы завернуть тело своей матери в саван и увидеть, как его увозят на похоронных дрогах.

Моя мать молила меня не идти к отцу, она не хотела, чтобы я обременяла его в такое, как она говорила, «затруднительное» время. Она предпочитала, чтобы я пошла к тому человеку, n которого назвал мой отец, в том случае, если бы дед не принял меня. Он принял, хотя и неохотно, но погиб в первую же ночь осады во время пожара складов с зерном. Поэтому я снова облачилась в мальчиковую одежду и отправилась в путь в долину Карабас.

– К моему отцу, – ровным голосом произнес Александр. – Без сомнения, он встретил тебя с распростертыми объятиями.

Катарина улыбнулась при неожиданном воспоминании и ощутила, как все ее существо поднимается из ночного тумана, окутывавшего ее, затем смех трелью вырвался из ее груди.

– Не совсем так. – Она снова засмеялась, на этот раз громче, словно упиваясь истинным весельем. Александр посмотрел на нее скептически, она усмехнулась и сказала: – Думаю, больше подойдет слово выторговал.