— Слушай, ты, — говорил он мне, — если до наших дней на Сордонгнохском плато уцелели какие-то остатки древней флоры — я имею в виду красный мох, — то мы вправе ожидать интерес- ных, совершенно ошеломительных находок. Так?

— Ну, так, — нехотя отвечал я, — а что дальше?

— Ты туда едешь, ты там начальник, а я палеонтолог, поэ- тому ты должен взять меня с собой. Я буду делать все. Я умею даже варить обеды.

Отказывать было бы бессмысленно. Сейчас мне иногда даже начинает казаться, что он предвидел эту встречу с сордонг- нохским чертом. С него станется!

Такой это тип. Он настолько упрям и прямолинеен, что даже удачи его можно объяснить усталостью природы, которой время от времени надоедает бульдожья хватка. То, что само не дает- ся в руки, он вырвет зубами.

Пожалуй, хватит о Бульдоге. Он вызывает во мне уважение и раздражение одновременно. Вот почему я, уже раз начав о нем говорить, не могу сразу остановиться. Если бы кто знал, как он надоел своими идиотскими расспросами о черте! Он, как клещами, хочет вырвать у меня то, чего я сам не знаю. И кто ведает, может быть, ему это удастся… С него станется.

Четвертого участника мне тоже навязали. Вернее, не навя- зали, а как бы это точнее сказать… Борьку я взял сам (поп- робовал бы я его не взять!), а за биохимика Артура Положен- цева замолвил слово мой непосредственный шеф. Опять-таки, попробуй отказать!

Я тогда здорово удивился. Этот Положенцев — малый с при- чудами. Ему тридцать два года, и он уже профессор. Но ведет себя как мальчишка, начитавшийся приключений: вместо отдыха где-нибудь в горах или на море он увязался в экспедицию на болото. Зачем, спрашивается? Я ему тогда прямо сказал:

«Знаете ли вы, что вам придется выполнять зачастую самую неквалифицированную работу? Людей у меня мало».

«Знаю, — ответил он, поправляя очки, — только здоровее буду».

«Ну смотрите… Мое дело предупредить, чтобы потом не жа- лели».

Говорят, что Положенцев бежал от неудачной любви. Не знаю. По нему ничего не скажешь. Ведет себя совершенно ес- тественно. Как все. Веселый парень, охотник, прекрасный спортсмен и, наверное, неплохой товарищ. Замкнутый только немножко. Себе на уме. Но это уж не мое дело.

Мой рассказ о черте он встретил довольно сдержанно. Это мне не очень-то понравилось. Не люблю людей, которые делают вид, что их ничем не удивишь. В них есть что-то наигранное, что-то от. ковбойских фильмов.

Ну, вот и все мои коллеги, которым я только что рассказал о встрече с чертом.

Вечер выдался холодный. Поэтому все мы рано забрались в палатку. Долго еще говорили о таинственной рептилии, строили планы, но так ничего и не придумали.

Первым заснул Ромка, потом ровно засопел Положенцев. У меня тоже начали слипаться глаза. Последнее, что я услышал, было цоканье языком. Это Борис. Если ему что запало в башку, он всю ночь так процокает, не уснет.

Артур Викентьевич Положенцев, профессор биохимии.

Как-то так получилось, что Валерий совершенно неуловимо уклонился от погружения в озеро. Он ни разу не сказал Lнетv, но вышло так, что на два акваланга оказалось только три пре- тендента. Я отнюдь не считаю Валерия трусом. Трус сбежит из этих болот на вторые сутки. Просто он излишне осторожен для своих лет. Впрочем, что там ни говори, он начальник — ему виднее. Ромка, тот сразу схватил акваланг и заявил, что от- даст его лишь после того, как падет мертвым. Борис Ревин упрямо твердил одно и то же:

— Я палеонтолог, мое право неоспоримо. Я должен ее уви- деть.

— Еще скажи, что ты ее родил, эту рыбу! — поддразнил его Ромка.

Между ними разыгралась словесная перепалка. И чем невозмутимей и упорней Борис заявлял о неоспоримости своего пра- ва, тем сильнее петушился и наскакивал на него Ромка. Мы с Валерием решили вмешаться. Спокойно и логично мы попытались объяснить Борису, что, впервые надев акваланг и к тому же не умея плавать, он может испортить нам все дело.

Совершенно неожиданно он внял гласу разума и согласился с нами. Оказывается, упрямство — это не основное его качество. Он признает еще и логику. Этот странный парень начинает все больше интересовать меня.

Так отпал еще один конкурент. Естественно, что второй ак- валанг достался мне. Нам с Ромкой предстояло отправиться в гости к неизвестному чудовищу. Это было отнюдь не безопасно. Подводных ружей у нас, к сожалению, не было, поэтому приш- лось пойти на импровизацию. Свинтив по две буровые штанги и привязав к ним проволокой охотничьи ножи, мы получили до- вольно сносные пики, с которыми можно было достойно встре- тить любое нападение.

Первое погружение принесло разочарование, хотя вода была на удивление прозрачная. Такая видимость редко бывает даже в море. Мы прекрасно различали мельчайшие детали. В зарослях куги и телореза шевелились уродливые личинки стрекоз. Быстрый, как капелька ртути, строил свой подводный колокол пау- чоксеребрянка. Юркие мальки, деловито окружившие изумруд- но-зеленый шар кладофоры, острожно отщипывали Крохотные кус- ки водоросли.

Я плыл, лениво раздвигая руками прибрежные скользкие за- росли роголистника. Желтовато-зеленые шишечки его соцветий были сплошь покрыты прудовиками. Впереди плыло черное чудо- вище. Это был казавшийся в воде великаном Ромка в гидрокос- тюме.

Дно постепенно понижалось. Все более тусклой становилась раскинутая на нем дрожащая солнечная сетка. Проплыв метров двадцать, мы раз за разом ныряли, уходя в глубину. Но все было тщетно. Таинственной амфибии нигде не было видно.

Когда наконец холод стал просачиваться даже сквозь плот- ную резиновую ткань гидрокостюма и шерстяное белье, повернули к берегу. Обследовали мы едва ли сотую часть большого озера, и неудивительно, что нам пришлось возвращаться с пус- тыми руками. Но мы так ждали этого погружения! Отчаиваться, конечно, было рано, но преодолеть разочарование оказалось трудно, Я еще старался не подавать виду. Зато Ромка, шумно пробиравшийся сквозь осоку, был мрачен, нижняя губа его сер- дито оттопырилась. Бедный, обиженный ребенок! Он и есть в сущности ребенок. Как-никак я старше его на десять лет. Как это много, когда мы об этом рассуждаем! И как это ничтожно мало, когда мы любим. А если она уходит, то и в двадцать, и в тридцать одинаково кажется, что это твое солнце заходит за тучи, навсегда покидает тебя. И никогда уже ты так не полю- бишь. Но жизнь сложнее… Вот в двадцать ты этого не понима- ешь, а в тридцать уже знаешь, что ничего не можешь… знать заранее. Но это знание мало помогает. Сердце редко считается с мудростью, почти никогда не считается.

Так и не увидели мы тогда сордонгнохского черта!

В тот же вечер Валерий расстелил на полу огромную синьку, на которой среди бесчисленных горизонталей и теодолитных хо- дов я с трудом различил контуры озера Ворота.

— Придется нам разбить озеро на квадраты, — сказал Вале- рий, доставая логарифмическую линейку. — Иначе никак нельзя, уж очень оно большое.

— А рыба на веревочке привязана? — съязвил Ромка. — Сидит себе и ждет в одном квадрате, пока прочесывают остальные. Это же не мертвый предмет, а живое существо! Смешные вы, право…

На синьке лежит неподвижное пятно света. Нить лампочки карманного фонарика покраснела — ослабла батарейка.

Ромка, конечно, прав. Разбивать озеро на квадраты беспо- лезно. Но есть еще и другая логика. В двадцать два года ее не понимаешь, она приходит со временем.

— Вы неправы, Рома, — сказал я по возможности мягко. — Разбить на квадраты — это нужно для самодисциплины. Ну, ви- дите ли, так будет легче нам самим. А если будем искать бес- системно, то разочарование скоро заставит нас бросить поиски как бесполезную затею, Понимаете?

Ромка кивнул головой.

— Мы вроде сами себя обманываем, — продолжал я, — но это хороший обман, нужный. Бывает, человек устал идти. Кажется, он не сможет сделать уже ни шага. Но он говорит себе: «Еще тысячу шагов, и я отдохну», а идти ему много тысяч шагов. Человек проходит тысячу шагов, но не садится, а говорит: «Ну, еще хотя бы пятьсот, а тогда…» Такие люди всегда дос- тигают цели.