Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мотор работал на последних каплях бензина, временами предательски захлебывался, чихал. Он мог остановиться в любую минуту, однако Норкина это не волновало, полуглиссер шел по основному фарватеру и при любых условиях течение поднесет его к конечному пункту маршрута — собственной новой базе.

Конечно, если уйти в сторону, то может быть и неприятность. Однако Норкин сворачивать не собирался, и полуглиссер, разбрасывая носом воду, радужную от плывущего по ней мазута, несся к Куропаткинской воложке.

Справа сталинградский берег. Там светло как днем. Огненное море бушует там, где еще вчера были жилые кварталы. Из огня торчит рука памятника. Норкин так и не мог вспомнить, кому он поставлен. Гудит пламя. Воют бомбы. Рассыпая искры, проносятся по черному небу горящие балки, поднятые взрывом.

Левый берег утонул в темноте. Там свои, там отдых, К нему и стремился полуглиссер, торопясь подальше отойти от огня.

Старшина полуглиссера согнулся над штурвалом и пытался одновременно дремать и вести катер. А Норкин откинулся на спинку сидения, распахнул на груди китель и всматривался в береговую черту.

У правого берега, казалось, горела сама Волга. Огненный фонтан бил из ее глубины, и на много сотен метров разбегались по воде красноватые языки пламени. А чутьчуть повыше, покачиваясь на волнах, плыло бревно. Норкину почудилось, что он видит прижавшегося к коре человека.

— Видишь? — спросил он, показывая старшине иа бревно.

Старшина прищурился, вытянул шею и неуверенно ответил:

— Может, нарост на дереве.

Но человек зашевелился, махнул рукой. Норкину даже показалось, что он слышит в общем реве его слабый голос. Недалеко от катера запузырилась вода: фашистский самолет напомнил, что моряки еще не вышли из опасной зоны и безнаказанно задерживаться здесь нельзя.

— Право руля! — крикнул Норкин и махнул рукой в сторону бревна. — Полный! К нему!

— Бензин на исходе. Обратно не выйдем, — сказал старшина

Он сидел теперь прямо, сонливости как не бывало. Свои слова старшина произнес тихо, будто про себя. Норкин нагнулся к нему и, положив руку на его колено, Сказал:

— Там человек… Понимаешь?

— Я… чтоб вы знали…

— Полный! — Норкин решительно поднялся с сиденья, застегивая китель.

Он видел только бревно, прижавшегося к нему человека и огонь, который с каждой минутой становился все ближе и ближе.

Уже отчетливо было видно, что у берега на мели сидит баржа-нефтянка. Из ее разорванной палубы и лилась нефть. Рядом с первой баржей стояла вторая, деревянная. Ее прибило сюда течением, и она тоже горела, потрескивая, как сухие, смолистые дрова.

Вдруг из огня горбом поднялась черная палуба баржи, лопнула как мяч, и клубы огня взметнулись вверх. Шляпкой гриба нависла туча дыма, подержалась мгновение и обрушилась на воду огненным дождем. Забулькало, зашипело вокруг катера.

Из пролома вывалился новый поток горящей нефти и медленно, расползаясь все шире и шире, двинулся по реке, облизывая прибрежные камни.

Старшина снял ногу с педали, и катер сразу потерял ход, зарылся в воду. Прошла секунда, потом старшина выругался, тряхнул головой — и катер вновь рванулся к бревну. Пятна мазута заколыхались на волнах, поднятых им.

Норкин нагнулся через борт и схватил человека за руку. Тот вскрикнул, и только тогда Норкин заметил, что вцепился пальцами в мокрую от крови повязку. Но раздумывать было некогда. Понял это и раненый. Он сморщился, прикусил губу и взглянул на моряков благодарными глазами Норкин напряг все свои силы, и, наконец, раненый тяжелым кулем упал на дно полуглиссера.

— Отходи! — крикнул Норкин, закрывая раненого своим плащом.

Старшина включил скорость, катер рванулся, фыркнул мотором и остановился.

Все. Бензин кончился, — доложил дрогнувшим голосом старшина и снял руки со штурвала.

Норкин взглянул на баржу. Как она близко! Пламя жжет лицо. Фанерный полуглиссер может вспыхнуть с минуты на минуту. Сама смерть протягивает к катеру огненные лапы и, шипя, обдает его клубами густого, коптящего дыма.

Стоило спасать раненого, чтобы сгореть всем вместе с катером, — проворчал старшина.

— Чего руки сложил? Давай! — крикнул Норкин и схватил отпорный крюк.

Вдвоем со старшиной они попытались отвести катер от огня. Несколько раз горящие доски ломались под нажимом крюков, но моряки снова и снова искали точку опоры. У Норкина загорелась ручка крюка. Он сунул его в воду и сбил пламя. Синие язычки пламени замелькали и на носу катера: загорелась краска. Старшина скинул бушлат, окунул его в воду и набросил на пламя.

Наконец найдя прочный брус, уперлись в него со всей силой. Полуглиссер шевельнулся, зажурчала вода у борта, и катер медленно пошел вдоль баржи, с трудом отвоевывая каждый сантиметр.

Затлела одежда. Ее тоже пришлось смачивать водой.

— Нам не страшен серый волк, — бормотал Норкин, отворачивая лицо от огня.

Он потом и сам не мог объяснить, почему на память ему пришли именно эти слова когда-то давно слышанной песенки. Он повторял их бессознательно, но в них было вложено все желание жить, уверенность, что стихия будет побеждена. Даже раненый, услыхав песенку, высунул из-под плаща голову и усмехнулся.

Совсем близко конец баржи. Еще несколько усилий — и катер вырвется из огненного кольца. Но раздался треск, старшина вскрикнул, и, чтобы устоять на ногах, выпустил из рук обломок обгоревшего крюка. Норкин один не смог удержать катер, и течение вновь бросило их в огонь.

— Толкай флагштоком! — крикнул Норкин и согнулся в дугу, нажимая на единственный крюк.

— Держи конец! — неожиданно раздалось сзади. Норкин оглянулся. В круг воды, освещенной пожаром, влетел белоснежный полуглиссер и, круто развернувшись, остановился.

Веревка больно хлестнула Норкина по лицу. Он схватил ее и сел на палубу, приготовившись заменить собой буксирный гак.

На подошедшем полуглиссере, широко расставив ноги, стоял незнакомый матрос. Ветер шевелил концы ленточек его бескозырки, красные трассирующие пули капали в воду около него.

Выйдя из опасной зоны, катера остановились.

— Какого лешего в огонь полезли? — сердито спросил матрос. — Без вас, что ли, работы мало?

Норкин молчал, вытирая мокрым платком опаленное лицо.

— Вот за ним, мимоходом, — ответил старшина, показывая на раненого. — Дай бензинчику.

Матрос налил полведра и остановился в раздумье.

— Лей полное. Чего жалеешь? — сказал Норкин, с трудом раздвигая вспухшие губы.

— Самому охота подольше поработать.

— Так нам не дойти. Мало.

— Крой самосплавом, а к штабу подрулите! Разговор окончился, и катера разбежались в разные стороны: один в темноту воложки, а другой — туда, где всего чаще рвались бомбы.

За несколько дней обстановка сильно изменилась. Враг вырвался к Волге выше и ниже Сталинграда, прижал город к реке. Путь караванам, оказавшимся ниже города, был отрезан. Для флотилии наступили горячие дни. Канонерские лодки и бронекатера вышли на фланги прорвавшегося врага и огнем своих пушек помогли пехоте остановить его, а тральщики, кроме всего прочего, теперь работали и на переправах. На правый берег переправлялись преимущественно люди с оружием в руках, суровые, решительные В обратном направлении — женщины, дети и раненые. Над опаленной солнцем степью поднялась и расползалась тучей по небу пыль. Там бесконечной вереницей шли гурты скота с Дона.

Чигарев получил приказ немедленно вернуться в свою бригаду. Кончилась его привольная жизнь, когда он сам себе был начальником, нужно было возвращаться в отряд, но он даже радовался этому. Пусть лучше любые требования, любая дисциплина, чем противоречивые приказания Семенова! Они надоели, пожалуй, больше, нежели стычки с самолетами.

Одно волновало Чигарева: его просил зайти к себе Ясенев. Зачем? Ясенев был одним из тех командиров, которых Чигарев уважал, у которых он не находил ошибок и считал примером для себя. Володя мысленно проанализировал все свои поступки за последнее время и не нашел ничего, что, по его мнению, могло бы рассердить Ясенева.

85
{"b":"108390","o":1}