Ответив на предварительные вопросы Плиния, Алиага на свой лад объяснил, откуда ему известны привычки доктора.

– Я, как вам известно, всю жизнь сплю не больше трех-четырех часов. А потом отсыпаюсь по утрам. Ночью же я бодрствую, лежа в постели, и, разумеется, прислушиваюсь к звукам, которые доносятся до меня из соседних квартир… Дон Антонио живет прямо надо мной. Каждую ночь около трех часов он идет перед сном в ванную комнату и, судя по журчанию воды, умывается и чистит зубы. Затем укладывается спать, и до меня доносится стук падающих на пол ботинок, когда он разувается, и даже скрип кровати, когда он ворочается.

– Над вашей спальней находится его ванная комната или тоже спальня?

– Половина на половину, судя по звукам, которые до меня доносятся.

– Значит, в ту ночь все было как обычно: он пошел в ванную комнату, пустил воду из крана, умылся, почистил зубы и снял ботинки?

– Нет, сеньор, я этого не говорил. Я слышал только, как он пошел в ванную комнату, умылся, почистил зубы… Но я абсолютно уверен, что он не снимал с себя ботинок, если, конечно, не переобулся в домашние туфли раньше.

– Ясно. А вы не слышали приблизительно в это же время чьих-нибудь шагов на лестнице или как спускался или поднимался лифт?

– Нет, лестница находится довольно далеко от моей спальни. Я слышал только то, о чем сказал.

– А шум отъезжающей машины или что-нибудь похожее на это?

– Видите ли, – ответил он, поглаживая лысину, венчавшую его белое как мел чело, – я не обращаю внимания на уличные звуки.

– И пока вы не заснули, наверху не раздавались больше шаги?

– Нет.

– Как вы думаете, что могло случиться с доном Антонио?

– Представления не имею. Но вряд ли кто-то мог совершить насилие над таким человеком, как он.

Прощаясь, Алиага застегнул пиджак на все пуговицы, и его страшная худоба стала еще очевиднее.

– До чего же он тощ! – сказал Мансилья, когда тот вышел.

– Самый худой в нашем городе.

– И с женитьбой ему не повезло. Сразу же после свадьбы его жена заболела и спустя несколько дней умерла, – заметил дон Лотарио.

– Отчего?

– Наверное, увидела, какой он тощий, и не вынесла такого удара, – ответил Плиний.

– Ее можно понять, – согласился Мансилья.

Бернардино Лопес явился в кабинет Плиния только во второй половине дня.

– Прошу извинить меня за опоздание, но, когда за мной пришли, я был в кооперативе. Теперь я всецело в вашем распоряжении.

Бернардино всегда улыбался, во всяком случае, создавалось именно такое впечатление. В данный момент улыбка его была несколько натянутой и печальной. Обычно же он просто улыбался. А если был доволен, громко хохотал. Впрочем, мать его тоже отличалась веселым нравом.

– Итак, Бернардино, ты заявил в полицейском участке, что видел в ту ночь дона Антонио выходящим из машины.

– Да, приблизительно около половины четвертого.

– А что было потом?

– Ничего, кроме того, что я уже рассказал детективу. В ту ночь, хотя на следующее утро мне надо было чуть свет ехать в Алькасар, я возвращался домой очень поздно. Мы с дружками… Нет, нет, не подумайте ничего плохого, мы просто играли в карты. Так вот, я возвращался домой по правой стороне улицы Толедо, как вдруг меня обогнала машина и остановилась в пяти метрах от моего дома. Дальше она проехать не могла, потому что в том месте ведутся строительные работы. Вот тогда-то я и увидел, как доктор выходил из машины с каким-то незнакомым мне мужчиной и как они вместе направились вверх по улице.

– Ты не обратил внимания, кто из них сидел за рулем?

– Нет, сеньор.

– А в какой дом они вошли?

– Нет, не видел. Я вошел к себе в дом и сразу же лег спать, а они отправились своей дорогой.

– Ты не слышал, машина потом отъехала?

– Нет, я уснул как убитый, сеньор Мануэль. Я ведь не спал с семи утра.

– Ты был последний, кто видел дона Антонио.

– Если бы я знал, я бы его окликнул.

– Мансилья, у вас есть к нему какие-нибудь вопросы?

– Нет, Мануэль, спасибо.

Спокойно улыбаясь, Бернардино покинул кабинет, Плиний задумчиво уставился в пол.

– Хочешь я скажу, о чем ты сейчас думаешь, Мануэль? – спросил дон Лотарио, понаблюдав за ним несколько секунд.

– О чем?

– О том, что Антонио в ту ночь по разным делам появлялся в одном и том же квартале.

– Да, сеньор.

– Но если верить словам очевидцев, то получается, – заметил Мансилья, – будто доктор уехал из дома на машине и вернулся на ней назад.

– Этого никто не может знать точно.

– Но ведь утром машина доктора стояла у подъезда его дома, Мануэль?

– Он вполне мог уехать из дома на машине того, кто за ним приезжал… Итак, прежде всего нам необходимо узнать, если, конечно, удастся и если вы не возражаете, куда направился Антонио в половине четвертого, когда его увидел Бернардино.

– Хорошо бы… Но ведь улица Толедо там разрыта и дальше проехать нельзя.

Плиний не смог сдержать усмешки:

– Проехать, разумеется, нельзя, Мансилья, но пройти можно.

– Да, вы правы, я как-то не подумал об этом.

– По логике вещей и по долгу своей службы врач мог отправиться в такой поздний час только к больному. Скорее всего кто-то заехал за ним на машине и отвез к себе… Знать бы, кто из жителей этого квартала тяжело болен. Придется навести справки у тамошних врачей и фельдшеров.

– Не так-то это просто.

Они достали сигареты и в ту же минуту заметили алькальда, который шел в аюнтамиенто.

– А вот и наш друг алькальд. Пойду доложу ему, как это делают детективы в кинофильмах, что антифранкистскую пропаганду на кладбище ведет транзистор, спрятанный в гробу, в ногах Сеспеды «Красного».

И, попыхивая сигаретой, начальник муниципальной гвардии отправился к алькальду.

На следующий день Мансилья не явился в Томельосо, а позвонил по телефону, чтобы узнать у Мануэля, есть ли какие-нибудь новости. Вероятно, начальство Мансильи запретило ему ездить в Томельосо до тех пор, пока не появится повод, достойный звания инспектора уголовной полиции… Плиний сказал ему, чтобы он не беспокоился, а занимался своими делами, которых у него и так больше чем достаточно, и передавал привет своему начальству.

– Черт подери, дон Лотарио! Мы с вами окончательно зашли в тупик. Итак, мы застряли на улице Толедо, где дон Антонио вышел из машины в половине четвертого ночи… Я обзвонил врачей и фельдшеров всего квартала, но на мой вопрос, есть ли у них тяжелобольные, они ответили, что нет.

– Мы застряли на улице Толедо, Мануэль, потому что человек, который сопровождал Антонио в ту ночь, не явился, как ему надлежало, в полицейский участок и не сказал об этом.

– Да, да, конечно.

– И в этом-то вся загвоздка… Если вдуматься хорошенько, нам не повезло по двум непредвиденным обстоятельствам: во-первых, потому, что улица Толедо в том месте разрыта и дальше проезда нет, а во-вторых, Бернардино Лопес не знал или просто не обратил внимания на того, кто сопровождал Антонио.

– Не будь всех этих непредвиденных обстоятельств, как говорите вы, или неудач, как скажут остальные, не существовало бы нераскрытых уголовных дел. А их больше чем достаточно.

– Само собой… Но, верно и то, Мануэль, что тебе сидеть сложа руки накануне свадьбы Альфонсы еще хуже.

– Вы правы, дон Лотарио. Кстати, раз речь зашла о свадьбе, должен вам сказать, что вы сделали Альфонсе слишком роскошный подарок. Бедняжка от счастья чуть не лишилась чувств.

– Пустяки. Поскольку в твоем доме свадеб больше не предвидится, я не мог отказать себе в удовольствии сделать подарок от души.

– Альфонса просила передать, что хочет видеть вас, чтобы лично поблагодарить и расцеловать.

– Ей еще представится такая возможность в день свадьбы.

Плинию редко снились сны, а если и снились, то были настолько эфемерны, что рассеивались без следа, едва он пробуждался. Но в то утро, возможно, потому, что днем предстояла свадебная церемония, он проснулся с ясным сознанием того, что ему приснились два сна, имеющие прямое отношение к свадьбе: ватный шар, который кружил над кроватью Альфонсы, и новенький синий мундир – совсем такой же, какой ему сшили специально к этому торжеству, – среди горящих свечей и дымящихся курильниц.