Моя любовь белее лилии, ее голос нежнее звуков скрипки, ее красота ярче Солнца. Умом и изяществом она превосходит всех на этом свете… О Боже, в твоей власти утолить мою боль!..

— Прощайте, Благородный Гость, — Мариетта говорила с насмешкой. — Я надеюсь, мы больше никогда не встретимся.

И ни одного слова о моей песне? Ведь я пел только для тебя!

— Это будет трагедией для меня. Неужели я не заслужил хотя бы небольшое одобрение лишь потому, что Сам невзлюбил меня?

— Разве что небольшого, — ответила она, озаряя его улыбкой сожаления.

— Его недостаточно, чтобы вы захотели вновь увидеться со мной?

— Конечно, нет.

О женщины, дьявольское отродье!

Спустя полчаса он говорил сам себе тоном бодрого предостережения, что если женщина, откинувшаяся назад рядом с ним, еще раз слегка заденет его плечо, он пойдет вразнос.

Он сделал еще один маленький глоток «освежающего», чтобы успокоить нервы, и стал созерцать торс Энергетического Инспектора Ниоры, находившийся в дюйме от его лица.

Казалось, что он начинает входить во вкус зилонгской оргии, утонченной и цивилизованной, но его пугало завершение всего этого. Он пытался угадать, с какой из этих женщин ему предстоит переспать. Наконец, он испугался, что, возможно, придется со всеми…

Несмотря на все свои разговоры и фантазии о любви, когда доходило до дела, он пытался на минуту представить себя в таком положении. Оказалось, что он не чувствует себя достаточно опытным и уверенным. Он растерял всю свою юношескую самонадеянность, столкнувшись лицом к лицу с этими зрелыми и, безусловно, опытными красавицами, лениво развалившимися за столом и совершенно явно флиртовавшими с ним в то время, как их мужья просто забавлялись этим зрелищем.

Бригида, Патрик и Колумсайл, защитите и помилуйте меня, взмолился он с заметным усердием.

От лимонных стен «жизненного пространства» струился мягкий свет. Ароматы и музыка дополняли друг друга.

Тела гостей были расслаблены.

Томные формы Энергетического Инспектора Ниоры и Штатной Художницы Рины, сидевших с двух сторон от него, все-таки не могли отвлечь его внимание от ног хозяйки, которыми она, словно шимпанзе, обхватила ножки стола.

Директор Самарита, — мечтательно размышлял он, — у вас самые потрясающие ноги, которые я когда-либо видел. Мариетту, конечно, оставим в стороне. Нет, ваши ноги и бедра, и то, чем они заканчиваются, совершенно безупречны.

Все, на что способен О’Нейл — это грезы о женщинах.

Но в такой ситуации разве можно думать о чем-то другом?

— Вы полагаете странным, — мягко заметила Ниора, — что мы не пытаемся усовершенствовать Моцарта?

О’Нейл старался сосредоточиться. Он соревновался в выпивке с гостями. Бесспорно, в этом деле они способны оставить любого таранца «под столом».

Вся стряпня в этом логове содержала алкоголь, включая розовое мороженое. Это напомнило Симусу напиток двадцать третьего века, который называли «обжигающий».

— Честно говоря, милая леди, я даже не знаю, о чем думать в данную минуту, — его взгляд скользнул по изгибу её шеи и скату плеч, выступавших из тонкой голубоватой накидки, служившей зилонгским женщинам вечерним платьем. Он воображал, что под этим покровом находится что-то вроде корсета, поддерживающего свободно струившееся платье без бретелек и, одновременно, несколько дисциплинирующего прелести зилонгских женщин.

Интересно, как он расстегивается? А, ерунда, разберемся, когда до этого дойдет. И, вообще, кого волнует Моцарт?

— А ваше правительство, Благородный Гость О’Нейл, допускает полную свободу в музыке? — спросила Ниора, соблазнительно поигрывая бокалом.

— Оно не видит в этом ничего предосудительного. У нас разрешается таким людям, как Музыкальный Директор Орнигон сочинять собственную музыку или интерпретировать других композиторов.

— Очень странно, благородный Поэт. Ведь это может привести к серьезному соперничеству, — она нахмурилась.

Неужели все зилонгские женщины так роскошны? Неужели могут встретиться такие же, как Мариетта? Я этого просто не переживу!

Он медлил с ответом. Почему они не расспрашивают о подробностях моего путешествия? Неужели им не интересно? А, может быть, правила поведения запрещают?

Ответ был осторожным:

— Мы убеждены в том, что элемент соревнования ведет к совершенству.

Ниора начала что-то говорить, но потом продолжила потягивать напиток.

Он постарался сосредоточиться на креме, который поглощал в изрядном количестве.

Все происходящее озадачивало его — формальные беседы в сочетании с волнующей чувственной атмосферой.

— Разве прослушанная только что запись Моцарта не великолепна? — прервала она его раздумья. — И в рамках официальной интерпретации существует множество способов самовыражения.

Симу с попытался переместить центр тяжести, чтобы случайно не коснуться губами ее обнаженных плеч. Он подумал о том, что музыка симфонии не совсем соответствовала атмосфере. И навалился на крем.

Ты превращаешься в свинью, О’Нейл.

Ниора придвинулась совсем близко.

— Вы не находите меня привлекательной, поэт О’Нейл?

Симус поперхнулся.

— Надо быть каменной глыбой, чтобы не считать вас самой очаровательной женщиной во Вселенной.

— Ну, это преувеличение, благородный Поэт! Вы совсем не смотрите на меня. Во время церемонии принятия пищи мы наслаждаемся телами друг друга. Это не означает насилия. В вашем обществе это принято? Я нахожу ваше тело очень привлекательным!

Бригида, Патрик, Колумсайл, во что меня втянули? Ее муж, Второй Главный Геммоф, сидит рядом!

— Я так долго скитался по Мирам… Думаю, я слишком старомоден, — слабо протестовал Симус.

— О, пожалуйста, доставьте мне удовольствие, пока мы едим. Это восхитительно — возбуждать желание Благородного Гостя, — потупившись, она смущенно улыбнулась и снова начала есть. — Разве в вашем Мире подобная прелюдия не принята?

— Уф… нет, конечно, нет. Я думаю, мы… ну, мы несколько более сдержанны в этом вопросе.

— Но зато менее сдержаны в насилии.

— Мы отрицаем насилие над женщиной, — твердо заявил он, убеждая самого себя, — практика часто отличается от теории.

— Как необычно! Значит ли это, что возбуждение желания заставляет вас обладать женщиной?

— Нет! Конечно, нет!

— Значит, все так же, как у нас.

О’Нейл глотнул спиртного и решил, что ничего не станет предпринимать до тех пор, пока кто-нибудь не начнет первым.

А если все они ждут меня? — подумал он и в отчаянии положил себе порцию плотного темного крема.

— Вижу, вам понравился наш темный крем, Поэт О’Нейл, — обратился к нему Музыкальный Директор, худощавый мужчина с пепельно-серыми волосами и приветливой ласковой улыбкой.

— Я в восторге. Очевидно, вы получаете все это от ваших диких рогатых животных?

— Диких?

— Не обращайте внимания, просто такая манера выражения, — О’Нейл сделал над собой усилие, чтобы оторваться от томной позы Рины.

— Всю нашу пищу мы изготавливаем из того, что дает урожай, и из молока коров. А наши ученые, подобные моей благородной супруге, разрабатывают различные технологии синтеза разнообразных продуктов на базе этих компонентов, — он говорил так же торопливо, как и уродливый политикан, словно продавал с молотка.

Симусу показалось, что эта тема ему совершенно безразлична.

— Кроме того, вам удается изобретать из них деликатесы, — маленький комплимент в адрес повара никогда не повредит.

Хозяин гордо улыбнулся.

— Моя супруга наделена большими способностями.

Трудно было ожидать такого высказывания от мужчины, привыкшего меняться женами на вечеринках.

О’Нейл повернулся к своей соседке по столу, полулежавшей совсем близко от него. Она очень изящно откусывала кусочки пирожного.

— Позвольте сказать вам комплимент, не сочтите за грубость! Вы так хороши собой, что мой голос просто застревает в горле, как только я пытаюсь заговорить с вами.