Впрочем, может быть, и не надо тревожиться, может быть. Глаз Цыгана, мерцающий в правой мочке принца, оборонит его, если будет нужда. Но все равно — Келсон так молод, так доверчив.

Морган был рад тому, что мальчик ничего не знает о сомнениях, возникших час назад у них с Дунканом. Потому что сейчас Келсону необходима беспредельная вера — сомнению не должно быть места.

Морган вновь посмотрел на алтарь и понял, что Дункан заканчивает читать молитвы. Священник еще раз склонился перед алтарем и повернулся к ним лицом.

— Per omnia saecula saeculorum, — произнес он.

Морган и Келсон торжественно ответили:

— Аминь.

Дункан сошел с алтаря и стал перед коленопреклоненным Келсоном, затем положил руки ему на голову, и в тишине зазвучал его голос, тихий, но твердый:

— Келсон Синхил Райс Энтони Халдейн. Хотя вервья мира сего окутывают тебя, и хотя хляби смерти вздымаются близ тебя, да не устрашишься ты никакого зла. Ибо Господня воля над тобой, и под покровом ее обретешь ты убежище.

Он перекрестил мальчика.

Когда Келсон поднял голову, Дункан, протянув руку, взял у Моргана Малинового льва и, отбросив кусок ткани, защищавший застежку, вложил брошь в правую руку мальчика.

— Смелее, мой принц, — прошептал он, отошел за алтарь и вновь простер руки в мольбе.

Час настал.

Рука Келсона немного дрожала, когда он подносил золотую застежку к левой ладони, нащупывая нужную точку на коже. Он чуть помедлил, мысленно готовя себя к боли, которая, он знал, сейчас пронзит его.

Спустя мгновение мальчик воткнул иглу застежки в свою руку.

Боль! Иссушающий огонь! Мука!

Проколотая рука стала как будто отдельным живым существом, посылающим его мозгу сигналы бедствия, как искры огненной кузницы, как ослепительный солнечный свет незащищенным глазам. Он почувствовал, что боль вошла в руку, как лезвие клинка, горячая, холодная, как стрела, бесконечно пронзающая кожу, сухожилия, мускулы, чувствовал, как она скользит в его плоти, видел темное острие, в конце концов выходящее на поверхность.

Невольный крик сорвался с его губ, когда брошь вырвалась из руки и сама устремилась в его плоть. Он скорчился, тихо постанывая, когда рука начала пульсировать в собственном ритме, и прикрыл глаза, — некое излучение стало разрывать изнутри его череп, его глазные яблоки.

Все, что мог сделать Морган, — это подавить в себе мучительное желание поддержать своего молодого господина. Лицо мальчика было искажено мукой, в каждом движении его маленького тела сквозила боль. Никогда он не выглядел таким беспомощным.

Дункан тоже обернулся и смотрел на Келсона; его строгий взгляд напоминал Моргану, что он не должен вмешиваться и пытаться помочь.

Когда Келсон, прижав к груди раненую руку, опять обрел способность видеть и взглянул на свои ноги, он увидел, что начал светиться бледным, призрачно-золотым светом. Свечение усиливалось; внезапно мальчик замер и перестал стонать. Его товарищи, затаив дыхание, наблюдали, как расширились глаза Келсона, словно бы напряженно всматриваясь в то, что было видно ему одному.

Свечение… боль… кружатся цвета… пульсирует боль… холодная дрожь… боль проходит… теперь лучше… что-то холодное в руке… Смотри!.. Цвета… кружатся лица… свет, тьма… свет блекнет… лица… теперь темнее… кружится… темно… Отец!., темно!.. Отец… темно…

— Отец, темно…

Внезапно мальчик, скорчившись, опустился на пол. Свечение вокруг него пропало.

— Келсон! — закричал Морган, поворачивая лицо принца к свету и нащупывая пульсирующую сонную артерию. — Келсон, как ты?

Дункан тоже, став на колени, склонился над неподвижным Келсоном, а тем временем пальцы Моргана нащупали пульс, и тот был сильным, даже когда Аларик расслабил пальцы. Он приподнял одно веко мальчика и увидел, что зрачок расширяется на свету. Пульс все усиливался.

— Правая рука Господа поразила его силой своей, — прошептал Дункан, крестя Келсона. — Он не умрет, но будет жить.

Дотянувшись до левой руки мальчика, он мягко вынул из нее брошь, затем обернул руку белым шелковым платком.

— Ты думаешь — получилось? — спросил Морган, приподымая голову мальчика и натягивая на его плечи малиновый плащ.

Дункан, садясь, кивнул и поправил свое облачение.

— Думаю, да. Наверняка говорить рано, но все признаки того налицо. — Он коснулся губами облачения, затем легко сбросил его на алтарь и открыл секретную дверь. — Одно странно. Он пережил нечто большее, нежели просто боль в руке. Надо будет расспросить, что с ним было.

Когда Дункан открыл дверь, Морган поднял не пришедшего еще в себя Келсона на руки, поплотнее укутав своего подопечного плащом. Дункан поднял с пола клинок, еще раз осмотрел башню, затем откинул закрывавшую вход шпалеру и вернулся в кабинет.

Вместе с Морганом они направились по секретному ходу назад в апартаменты Келсона.

— В жисть не видывал, чтобы так — раз и нету, и никто знать ничо не знает.

Говоривший зажег свечу и установил ее в канделябр у постели Келсона.

— Я думал, ты смотришь, Лоуренс!

Лоуренс, сделав безнадежный жест, вложил меч в ножны и отбросил капюшон темного плаща, покрывавшего его плечи.

— Не могу знать, милорд. Как днем вошли принц с его светлостью, так с тех пор никто не входимши, не выходимши. — Он подошел к очагу, пошевелил угли концом сапога и подкинул поленьев в угасающий огонь.

— Ну, что до меня, — сказал третий, тоже убрав клинок в ножны, — я рад, что их тут нету. Я не думаю, что это так уж здорово — прикончить лорда Аларика. Ко всему прочему, он наш сеньор. — Он осторожно сел на край кровати и ощупал постель, проверяя, нет ли здесь кого, затем снова встал под пристальным взглядом Лоуренса.

— Может, есть другой выход из этой спаленки? — сказал Лоуренс, оглядывая комнату со своего места у очага. — Что-то такое болтали о потайных ходах и прочих хреновинах. Как по-твоему — может, так они и того?

Эдгар, первый из говоривших, нахмурился и стал обдумывать эту мысль. Хотя он и вышел из дворян и был вассалом Моргана, он не отличался быстротой соображения. Он был известен как хороший воин и вполне справлялся с обязанностями капитана охраны, но, сталкиваясь со сложным вопросом, становился тугодумом. Долго он сидел так, покачивая головой и то вытаскивая клинок из ножен, то убирая его обратно.

— Эге, это, может, и правда. А если так, то они могут вернуться в любую минуту.

Пока он обшаривал покои, заглядывая во все углы и держа меч наготове, третий человек осторожно пододвинулся к огню.

— Ты взаправду думаешь, что лорд Аларик подчинил молодого господина своей воле, как они говорят? Хватит и того, что он убил королевских слуг, но покуситься на самого короля — это все-таки другое дело.

— Что там другое — все одно злодейство… — бросил Эдгар, рыская по комнате, как плененный зверь. — Ну не мог же он…

— Тс-с! — внезапно прошептал Лоуренс, подняв левую руку и призывая к молчанию. — Я, кажись, слышу что-то.

— Гарольд, внимание! — скомандовал Эдгар, выстроив охранников слева у очага вдоль стены.

Отсюда всем троим был слышен шаркающий звук — будто кто-то осторожно приближался. Они погасили свет и замерли в тени с оружием в руках.

Они увидели, как часть стены внезапно дрогнула и сдвинулась в сторону.

В проходе появился освещенный пламенем свечи Морган с лежащим без сознания принцем на руках, а за ним — Дункан. Вошедшие, не сделав и двух шагов, насторожились, почувствовав, что в покоях кто-то прячется.

— Сатана! — раздался в темноте голос Эдгара. — Что ты сделал с его высочеством?

Три человека с лицами, скрытыми черными капюшонами вошли в круг света от горящей свечи и стали перед Морганом и Дунканом с обнаженным оружием.

— Нечего сказать, ты, нелюдь? — гневно продолжал Эдгар. — Защищайся!