— И вернулся за день до коронации, — подхватил Дугал.

— Правильно. Мой отец был уже неделю, как погребен, к тому времени. Об этом позаботилась моя мать: она ненавидит Моргана за то, что он Дерини. В любом случае, когда я говорил с ним и с отцом Дунканом в тот день, вскоре стало очевидно, что… короче, нам недоставало кое-чего, что окончательно утвердило бы меня на престоле, и это было погребено вместе с моим отцом.

— И тогда ты открыл гробницу?! — ахнул Дугал, в ужасе расширив глаза. — Мой отец говорил, ходили слухи о вандалах…

— За это мы не отвечаем, — парировал Келсон. — Мы думаем, что Карисса или ее подручные распускали сплетни, пытаясь опорочить Моргана и отца Дункана. Мы искали Глаз Цыгана.

Он отбросил прядь волос за правым ухом, явив ярко-красный камень.

Дугал кивнул.

— Я помню, он его носил.

— Ну да, я его без серьги никогда не видел. Но когда мы подняли вот эту крышку, — Келсон одной рукой постучал по камню, — внутри лежал не мой отец… или, если и он, выглядел он совершенно непохоже. Сперва мы подумали, что кто-то подменил тело, и мы стали обыскивать весь склеп. Я был недостаточно силен, чтобы самому сдвигать эти каменные плиты, вот ими и занялись Морган с отцом Дунканом, а я должен был заглядывать внутрь. Это… приятного было мало.

— Я… не думаю, что я понял, — еле слышно признался Дугал. — Ты хочешь сказать, что в гробу все-таки лежало тело твоего отца?

Келсон кивнул.

— Я до сих пор все еще не понимаю, но, очевидно, Карисса что-то сделала с телом путем колдовства, и это, помимо прочего, изменило его вид. Отец Дункан его расколдовал, но сказал, что… — он заколебался, а Дугал глядел ему в лицо странно и напряженно. — Он сказал, что душа отца тоже была связана каким-то заклятием… что он… был не полностью свободен. Я опять тебя напугал, да? Прости. Тебя все еще смущает, когда я так запросто говорю о магии, верно?

Дугал, кое-как откашлялся и постарался не уклоняться от взгляда Келсона, но то была правда.

— Да, — прошептал он. — Я понимаю, что бояться здесь нечего, но, полагаю, это сила привычки. А когда ты говоришь о душах, которые лишены свободы…

— Но это не обычная деринийская магия, — полушепотом произнес Келсон, положив ладонь на плечо Дугалу. — Это черная магия, и у тебя есть все причины ее бояться, как и у меня. Но то, что делаю я, то, что делают Морган и отец Дункан — оно от Света. Я знаю, в этом нет зла. Разве я поставил бы под угрозу свою душу? Или твою? Если бы считал, что это зло?

— Нет. Если бы ты знал. А что, если ты ошибаешься?

— А разве мой отец ошибался? — спросил Келсон. — Ты его знал, Дугал. Был ли Брион скверным человеком?

— Нет.

— А Морган? А отец Дункан?

— Не думаю.

— Хорошо, а епископ Арилан?

— Арилан? Разве он Дерини?

У Дугала даже отвисла челюсть, Келсон медленно кивнул.

— Да, он Дерини. И ты — один из менее чем дюжины, которые это знают, — ответил он. — Мне говорили, что он происходит из очень-очень древнего деринийского рода, давно таившегося… вероятно, он знает о магии больше, чем Морган, отец Дункан и я, вместе взятые. Я трепещу перед ним, но знаю, что в нем нет зла. А Лорис — самое зло, хотя он даже не Дерини.

— Я… на этот счет я не стану с тобой спорить, — пробормотал Дугал. — Так и есть… — Он провел рукой по глазам, тщетно пытаясь избавиться от нарастающего мельтешения перед глазами и подозревая, что низложенный архиепископ причинил ему куда больший ущерб, чем он думал прежде. — Прости. Боюсь, я не очень ясно говорю.

— Не нужно извиняться, — ответил Келсон. — Ты уйму всего передумал за последнюю неделю, а при этом еще окончательно не поправился. Мне бы следовало попросить Моргана и Дункана на тебя взглянуть, а не тащить тебя сюда.

На смену нарастающей подавленности в один миг хлынула дремучая жуть, и Дугал с тревогой взглянул на Келсона.

— То есть, чтобы они лечили меня?

— Да.

— Но… — Он болезненно сглотнул комок. — Келсон, я… я не уверен, что уже готов к этому.

— Из-за того, что случилось в Транше?

— Да, — признался горец. Он потер глаза обеими ладонями. — Боже, у меня дергает в голову. Я не могу думать.

— Вот почему я хотел бы, чтобы они на тебя взглянули, — заметил Келсон. — Они бы могли исцелить тебя, не трогая щитов, знаешь ли. И возможно, ты бы почувствовал вообще что-то иное, чем тогда со мной.

— Может быть. Однако сейчас… Думаю, я предпочел бы, чтобы совершила свое природа, если ты не против. Я выкарабкаюсь.

— Если тебе так хочется. Хотя они могут попросить тебя и сами. Я еще не рассказывал Дункану о Транше, но Морган может спросить. Он знает.

Дугал посмотрел на свои тесно сжатые кулаки и с трудом расслабил их, сделав глубокий вдох.

— Ну, тогда я подожду, пока они что-нибудь не скажут. Но только я не могу… сам их спросить, Келсон. И не хочу, чтобы ты с ними говорил. Может быть… я не испугаюсь, если они заговорят об этом первыми. — Он содрогнулся и снова потер виски. — Увы, от твоих прощупываний куда больнее, чем все, что у меня когда-либо случалось с головой… Хотя, я не против, чтобы мне долечили ребра, это наверняка. Мне уже несколько дней как следует вдохнуть без боли не удается. А езда верхом мало улучшила положение.

— Значит, лучше тебе как следует отдохнуть, — сказал король тоном, в котором не слышалось разочарования. — В любом случае, скоро совет, и я не прочь перекусить, прежде чем мы приступим к говорильне.

— Что-что, а такое предложение мне более чем по душе, — ответил горец с улыбкой.

Их шпоры забренчали о полированный мрамор ступеней, пока они поднимались в собор, ворота из позолоченной меди громко проскрипели, когда Келсон плотно прикрыл их снаружи.

— Надо попросить ризничего смазать их, — обронил он, стараясь не особенно повышать голос, пока они двигались вдоль трансепта, направляясь к среднему нефу. — Напомни мне как-нибудь, чтобы я рассказал тебе о том, какую долю он внес в смятение в ночь перед моей коронацией. Эх, жаль тебя тогда не было… Такой день!

Дугал тревожно ответил на сияющую улыбку друга.

— Отец рассказывал мне немного о том, что видел. Он говорил, что ты бился на каком-то магическом поединке, прямо здесь, в соборе.

Келсон обвел широким жестом перекрестье трансепта, пытаясь рассеять тяжелое чувство, связанное с тем событием, и одновременно все еще неся в себе его чудо.

— Прямо здесь, у алтарных ступеней, — ответил он. — Хотя, что действительно меня спасло, это одна из печатей в полу. Без нее я бы просто не догадался, что делать. — Он подвел Дугала почти что к центру трансепта и снял правую перчатку, преклоняя колена.

— Все вот это — печати и символы разных святых, покровителей собора, — объяснил он, обводя кончиками пальцев весь круг мозаичных изображений под крестом. — Среди того, что я унаследовал от отца, как будущий король — дар взывать к Знаку Защитника. Мы предположили, и не без причины, что мой Знак Защитника — это печатка на моргановом перстне, поскольку он с самого начала готов был биться за меня. — Он благоговейно провел пальцами по полустертому изображению близ его колен. — Хотя это был не он, а другой: печать Святого Камбера.

— Того деринийского еретика и святого?

— Его имя не появляется на ней, но все-таки я понял, что это оно — и не спрашивай, каким образом. Возможно, способность распознать истинный символ, когда настанет час — это из области знаний, которые перешли ко мне от моего отца. Вот стоит кто-то в плаще и капюшоне, и держит корону: видишь? Ибо Святой Камбер вернул корону Гвиннеда Халдейнам. А в этот узор вплетены буквы из его имени, и если знать, как смотреть, можно их разобрать: К-М-Б-Р. Может быть, как раз хитрость, с которой это спрятано, и спасла печать от уничтожения, когда культ Камбера искоренялся два столетия назад.

Дугал рассеянно кивнул, упираясь костяшками пальцев в пол и воззрившись на завитки цветной мозаики, и его глаза проследили на печати буквы: Sanctus Camberus, благодаря Келсону, показывавшему кончиком пальца, куда смотреть.